Неточные совпадения
Я пошел на квартиру, мне отведенную, где Савельич уже хозяйничал, и с нетерпением стал ожидать назначенного времени. Читатель легко себе представит, что я не преминул явиться на совет, долженствовавший иметь такое влияние на
судьбу мою. В назначенный час я уже был у
генерала.
Затем стал говорить
генерал Епанчин, в своем качестве отца, и говорил резонно, избегнул трогательного, упомянул только, что вполне признает ее право на решение
судьбы Афанасия Ивановича, ловко щегольнул собственным смирением, представив на вид, что
судьба его дочери, а может быть и двух других дочерей, зависит теперь от ее же решения.
— Вы имеете свою квартиру, в Павловске, у… У дочери вашей… — проговорил князь, не зная что сказать. Он вспомнил, что ведь
генерал пришел за советом по чрезвычайному делу, от которого зависит
судьба его.
— Что делать —
судьба! — вскидывал плечами
генерал, и долго еще он повторял это полюбившееся ему словечко. Прибавим, что, как деловому человеку, ему тоже многое чрезвычайно не понравилось в настоящем положении всех этих вещей, а главное — неясность дела; но до времени он тоже решился молчать и глядеть… в глаза Лизавете Прокофьевне.
—
Судьба, значит, — подтвердил
генерал, — и от
судьбы не уйдешь!
Условие было слишком жестокое, но Нина Леонтьевна была неумолима, как
судьба, и обещала совсем бросить
генерала, если он не исполнит ее требования.
Старших дочерей своих он пристроил: первая, Верегина, уже давно умерла, оставив трехлетнюю дочь; вторая, Коптяжева, овдовела и опять вышла замуж за Нагаткина; умная и гордая Елисавета какими-то
судьбами попала за
генерала Ерлыкина, который, между прочим, был стар, беден и пил запоем; Александра нашла себе столбового русского дворянина, молодого и с состоянием, И. П. Коротаева, страстного любителя башкирцев и кочевой их жизни, — башкирца душой и телом; меньшая, Танюша, оставалась при родителях; сынок был уже двадцати семи лет, красавчик, кровь с молоком; «кофту да юбку, так больше бы походил на барышню, чем все сестры» — так говорил про него сам отец.
— Это какими
судьбами? — воскликнул он, обращаясь к
генералу и дружески пожимая его руку.
Мы два
генерала,
Судьба нас связала,
На остров послала.
Красавица проснулась на заре
И нежилась на ложе томной лени.
Но дивный сон, но милый Гавриил
Из памяти ее не выходил.
Царя небес пленить она хотела,
Его слова приятны были ей,
И перед ним она благоговела, —
Но Гавриил казался ей милей…
Так иногда супругу
генералаЗатянутый прельщает адъютант.
Что делать нам?
судьба так приказала, —
Согласны в том невежда и педант.
Предпочтение, которое Катерина Астафьевна оказывала в эту пору разговорам с
генералом, подвигнуло и его принять участие в заботах о
судьбе новобрачных, и Иван Демьянович, вытребовав к себе в одно прекрасное утро майоршу, сообщил ей, что один петербургский
генерал, именно тот самый, у которого Глафира искала защиты от Горданова, Кишенского и компании, купил в их губернии прекрасное имение и по знакомству с Иваном Демьяновичем просил его рекомендовать из местных людей основательного и честного человека и поставить его немедленно в том имении управителем.
И с этим
генерал отправился в свой кабинетик писать одну из тех своих таинственных корреспонденций, к которым он издавна приобрел привычку и в которых и теперь упражнялся по любви к искусству, а может быть, и по чему-нибудь другому, но как на это в доме не обращали никогда внимания, то еще менее было повода остановиться на этом теперь, когда самым жгучим вопросом для генеральши сделалась
судьба Ларисы.
Она было думала поехать играть в провинцию и вошла в переговоры с дирекцией виленского театра, которым заведовал
генерал Цейдлер; но мы решились соединить свою
судьбу, и она пошла на риск замужества с больным писателем, у которого, кроме его пера и долгов, тогда ничего не было.
Так закончил
генерал рассказ о существовании удивительного «института», о котором до нас доносился только глухой гул преданий, и по тем преданиям это заведение, имевшее шесть фундаторов и столько же нянек, представлялось самым гадким из гадких. Откровенный рассказ
генерала Копцевича, который все это знал и видел, заставляет думать, что в преданиях тех должна быть правда. Этого достаточно, чтобы почувствовать жалость и сострадание к
судьбе иных великих начинаний…
Когда он вернулся к себе в избу, то не застал ни одного товарища. Денщик доложил ему, что все они ушли к «
генералу Фонтрябкину», приславшему за ними верхового… На мгновение в груди Рябовича вспыхнула радость, но он тотчас же потушил ее, лег в постель и назло своей
судьбе, точно желая досадить ей, не пошел к
генералу.
В последних словах слышалась затаенная горечь. Николай Митрофанов, как все отцы, хотел иметь первенца-сына.
Судьба судила иначе, и он примирился с ней, боготворил новорожденную дочь, но то обстоятельство, что это был не мальчик, не будущий сержант, а может, чего не бывает, и
генерал, все же минутами омрачало эту радость.
На этот раз
судьба побаловала Михаила Андреевича. Ему как раз пришлось сидеть позади нелюбимого
генерала — заклятого его врага.
Семейства, сыновья или родственники которых служили в гвардии, заволновались и потянулись в генерал-губернаторский дом узнать о
судьбе своих близких.
Ваш министр, может, хороший по министерству; но
генерал не то, что плохой, но дрянной, и ему отдали
судьбу всего нашего Отечества…
Генерал по доброте и простоте тоже был не хуже француза, но, кроме того, он был и человек могущественный и устроил всех четырех ребятишек Зинаиды Павловны, а зато и его дитя было прекрасно выкормлено, но незадолго перед тем временем, когда ребенка надо было отнимать от груди, генеральша уехала в Ниццу к больному отцу, а
генерал сам наблюдал за порядком в детской, и результатом этого вышло, что бедная Зинаида Павловна опять пострадала, подпав своей ужасной
судьбе, которая не хотела дозволить, чтобы ей хоть что-нибудь сошло без последствий.
А тот пользовался этим с безумием настоящего дикаря и довел свою азартность до того, что начал метаться на своих, как на чужих, и даже на мертвых, В сем последнем роде, например, известен был такой случай, что когда в одном доме были вместе Ашинов и Розенгейм, и
судьбе было угодно, чтобы
генерал Розенгейм тут же внезапно умер, то он упал со стула прямо к ногам Ашинова, а этот вспрыгнул с своего места и, щелкнув покойника рукой, вскричал...
— J’ai assez fait l’Empereur, il est temps de faire le général, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть
генералом.] — и, несмотря на то, тотчас же после этого, бежит дальше, оставляя на произвол
судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.