Неточные совпадения
Пространство, время, все категории познания, все законы логики суть свойства самого бытия, а не
субъекта, не
мышления, как думает большая часть гносеологических направлений.
Самопогружением в
субъект, блужданием по пустыням отвлеченного
мышления пытались философы разгадать мировую тайну.
Кант так далеко заходит в своем рационализме, что для него вся действительность, все живое бытие есть продукт знания,
мышления: мир созидается категориями
субъекта, и ничто не в силах из этих тисков освободиться, ничего не является само по себе, независимо от того, что навязывается
субъектом.
Наш «эмпирический» мир есть действительный мир, но больной и испорченный; он воспринимается таким, каков он есть в данном своем дефектном состоянии, а не таким, каким его конструирует
субъект; он познается наукой, наука имеет дело с реальностью, а не с состояниями сознания и элементами
мышления, но реальностью больной.
Гносеологический гамлетизм с самого начала предполагает познание отсеченным от цельной жизни духа,
субъект оторванным от объекта и ему противоположным,
мышление выделенным из бытия и где-то вне его помещенным.
И в этой постановке проблемы
субъект уже оторван от объекта,
мышление уже берется отвлеченно от жизни бытия.
Само разделение на
субъект и объект, из которого вырастает гносеологическая проблема, само аналитическое нахождение в
субъекте различных формальных категорий есть уже результат рационалистической отвлеченности, неорганичности
мышления, болезненной разобщенности с живым бытием.
Гносеология обычно формулирует свою проблему так: отношение
мышления к бытию, познающего
субъекта к познаваемому объекту.
Философия должна сознательно преодолеть рационализм, отказаться от самодовольства и по-новому сделаться функцией религиозной жизни;
мышление должно стать органической функцией жизни,
субъект — воссоединиться с своими бытийственными корнями.
Пытались разгадать тайну познания гносеологическим анализом
субъекта и его элементов, тщательным отделением
субъекта от бытия, выделением «
мышления» в замкнутую и самостоятельную область, живущую по своему закону.
Никакого
субъекта и
мышления вне действительности, вне бытия нет; на такое место и стать нельзя — место это есть пустота, фикция.
В основе
мышления и в основе бытия лежит тот же Логос, Логос —
субъект и объект, тождество
субъекта и объекта.
Лосский все время идет от бытия, а не от
мышления, не от
субъекта, и в этом вся оригинальность его точки зрения.
Знание потому есть жизнь самого бытия, и потому в самом бытии происходит то, что происходит в знании, потому так, что в познающем
субъекте и в познаваемом объекте, в
мышлении и в бытии живет и действует тот же универсальный разум, Логос — начало божественное, возвышающееся над противоположностями.
Вне церковного опыта
субъект и объект неизбежно остаются разорванными, разделенными и
мышлением не могут быть воссоединены.
Субъект искал объекта, а нашел лишь самого себя в формальной своей бессодержательности,
мышление устремлялось к бытию, а погрузилось лишь в свои собственные состояния, знание обращалось к живому, а находило мертвое, опосредственное.
Отношение познающего
субъекта к познаваемому объекту есть отношение внутри бытия, отношение бытия к бытию, а не «
мышления» к «бытию» как противостоящих друг другу.
Но априоризм есть изобретение отвлеченного
мышления, он открывается самопогружением в
субъект.
Сама проблема Канта: как возможен опыт, который дает материал познания, как устраивается он
субъектом, сама эта проблема предполагает разрыв между
субъектом и объектом, между
мышлением и живым опытом бытия.
В церковном сознании дано тождество
субъекта и объекта, познающего и познаваемого,
мышления и бытия.
Жизнь духа, само бытие, во всех смыслах предшествует всякой науке, всякому познанию, всякому
мышлению, всякой категории, всякому суждению, всякому гносеологическому
субъекту.
Отвлеченные философы считают доказанным и показанным, ясным и самоочевидным, что философии следует начинать с
субъекта, с
мышления, с чего-то безжизненно формального и пустого; но почему бы не начать философствовать с кровообращения, с живого, с предшествующего всякой рациональной рефлексии, всякому рациональному рассечению, с органического
мышления, с
мышления как функции жизни, с
мышления, соединенного с своими бытийственными корнями, с непосредственных, первичных данных нерационализированного сознания?
Критицизм и эмпиризм — лишь разновидности рационализма, так как и их исходной точкой является отделение
субъекта от объекта, отрывание
мышления от бытия, анализ элементов сознания,
субъекта,
мышления, вырванных из живого целого, из непосредственного бытия.
Только допущение единого органического разума — Логоса в
субъекте и объекте соединяет
мышление и бытие, выходит за пределы противоположности рационального и иррационального.
Такое
мышление (
субъект) — бессодержательно, пусто, из него ничего нельзя добыть, им ничего нельзя разгадать.
Но оба они одной крови, для обоих
субъект был безнадежно оторван от объекта, оба сносились с живым миром через посредников, не знали непосредственного касания
мышления бытию.
Субъект,
мышление — все это вторичные продукты рационалистической рефлексии, предпосылки вполне догматические.
Идея бытия есть первичная интуиция, а не производный результат дискурсивного
мышления, и все попытки критицистов разложить эту идею на простейшие элементы, ничего общего с бытием не имеющие, из
субъекта взятые, производят впечатление софизмов, являются ненужным и вредным схоластическим формализмом.
По сравнению с
мышлением низшею формою религиозного сознания является то, что обычно зовется «верою» и что Гегель характеризует как знание в форме «представления» (Vorstellung): на ней лежит печать субъективности, непреодоленной раздвоенности
субъекта и объекта.
В Боге же не может быть места этому раздвоению, Он есть «μονάς», абсолютная единица, в Нем
субъект и объект
мышления совпадают.
Интеллектуалистически истолковывая религию, Гегель берет ее лишь как вид
мышления, как плохое, недостаточное философствование, и в этом качестве, конечно, отводит ей низшее место за то, что она сознает истину лишь в виде «представления», т. е. дуалистического противопоставления
субъекта и объекта, человека и божества.
Критика познания означала раскрытие активности
субъекта в восприятии и познании мира, она хотела определить, что привносится
мышлением.
Реалистические критики идеализма, защищающие философию объекта, забывают, что активность
субъекта совсем не тождественна
мышлению, что сам
субъект причастен бытию, экзистенциален, что через
субъект возможно подлинное познание реальности.
Реализм понятий не видит того, что активно привносит
мышление,
субъект, т. е. не видит объективации.
Субъект не есть только
мышление,
субъект волюнтаристичен и экзистенциален.