Началась ужасная резня. Поляки
стреляли из домов и, собравшись густыми толпами, нападали на русских. Наша пехота колола их без пощады, конница рубила и топтала лошадьми — все бежало от русских в поле, за местечко, где большая часть отряда Огинского стояла на бивуаке. Русские, взятые Огинским в плен при Речице и запертые в одном из городских домов, бросились из окон и примкнули к своим.
Неточные совпадения
— По нашей улице
из пушки
стрелять неудобно, — кривая, в
дома пушка будет попадать.
«Это безумие и трусость —
стрелять из пушек, разрушать
дома, город. Сотни тысяч людей не ответственны за действия десятков».
Все успокоилось. Вдруг у
дома появился полицмейстер в сопровождении жандармов и казаков, которые спешились в Глинищевском переулке и совершенно неожиданно дали два залпа в верхние этажи пятиэтажного
дома, выходящего в переулок и заселенного частными квартирами. Фабричный же корпус,
из окон которого кидали кирпичами, а по сообщению городовых, даже
стреляли (что и заставило их перед этим бежать), находился внутри двора.
В 1905 году он был занят революционерами, обстреливавшими отсюда сперва полицию и жандармов, а потом войска. Долго не могли взять его. Наконец, поздно ночью подошел большой отряд с пушкой. Предполагалось громить
дом гранатами. В трактире ярко горели огни. Войска окружили
дом, приготовились
стрелять, но парадная дверь оказалась незаперта. Разбив
из винтовки несколько стекол, решили штурмовать. Нашелся один смельчак, который вошел и через минуту вернулся.
И вдруг то необыкновенно хорошее, радостное и мирное, чего я не испытывал с самого детства, нахлынуло на меня вместе с сознанием, что я далек от смерти, что впереди еще целая жизнь, которую я, наверно, сумею повернуть по-своему (о! наверно сумею), и я, хотя с трудом, повернулся на бок, поджал ноги, подложил ладонь под голову и заснул, точно так, как в детстве, когда, бывало, проснешься ночью возле спящей матери, когда в окно стучит ветер, и в трубе жалобно воет буря, и бревна
дома стреляют, как
из пистолета, от лютого мороза, и начнешь тихонько плакать, и боясь и желая разбудить мать, и она проснется, сквозь сон поцелует и перекрестит, и, успокоенный, свертываешься калачиком и засыпаешь с отрадой в маленькой душе.
До тех пор я почти никогда не слыхал ее поющую, разве в самые первые дни, когда ввел ее в
дом и когда еще могли резвиться,
стреляя в цель
из револьвера.
Анна Петровна (выбегает
из дома). Подождите! Сергей, подожди, еще не все сошлись!
Стреляйте пока
из пушки! (Софье.) Идите, Софи! Чего приуныли?
Это вызвало со стороны княгини Д* ряд мероприятий,
из которых одно было очень решительное и имело успех: она сначала прислала сказать доктору, чтобы он не смел к ней возвращаться
из заразного
дома; а потом, когда увидала, что он и в самом деле не возвращается, она прислала его звать, так как с нею случился припадок какой-то жестокой болезни, и наконец, через полтора месяца, когда пришла весна и природа, одевшаяся в зелень, выманила француза в лес,
пострелять куропаток для завтрака тети, на него внезапно напали четыре человека в масках, отняли у него ружье, завернули его в ковер и отнесли на руках в скрытую на лесной дороге коляску и таким образом доставили его княгине…
С тех пор мы постоянно ездили
дома верхом и
стреляли из маленького монте-кристо…
Экономка спешила в точности выполнить приказ своего повелителя. Сторож отвечал, что приехал
из Гельмета господин Никласзон и грозится
стрелять по окнам
дома милостивого барона, если не скоро пропустят его через мост.
И вдруг — дерзкий и громкий стук в дверь, открывайте, это немец пришел; осматривается, ходит по всем комнатам моим, как у себя
дома, расспрашивает, а в руках ружье,
из которого не
стреляет в меня только
из милости.