Неточные совпадения
Потом Самгин ехал на извозчике в тюрьму; рядом с ним сидел жандарм, а на козлах, лицом к нему, другой — широконосый, с маленькими глазками и усами в
стрелку. Ехали по тихим улицам, прохожие встречались редко, и Самгин подумал, что они очень неумело показывают жандармам, будто их не интересует человек, которого везут в тюрьму. Он был засорен словами полковника,
чувствовал себя уставшим от удивления и механически думал...
Чувствуя, что уже не уснет, нащупал спички на столе, зажег свечу, взглянул на свои часы, но они остановились, а
стрелки показывали десять, тридцать две минуты. На разорванной цепочке оказался медный, с финифтью, образок богоматери.
Обыкновенно после долгой стоянки первый бивак всегда бывает особенно оживленным. Все полны сил и энергии, всего вдоволь, все
чувствуют, что наступает новая жизнь, всякому хочется что-то сделать. Опять у
стрелков появилась гармоника. Веселые голоса, шутки, смех разносились далеко по долине.
Наконец, где то удовольствие, которое
чувствует стрелок от удачных, блистательных выстрелов по дальности расстояния или неудобству, побежденным далекобойностью ружья, меткостью и проворством? — выстрелов, которые весьма нередко случаются при стрельбе с подъезда и сохраняются навсегда в памяти охотника?..
Даже и теперь, вспоминая об этом времени, я
чувствую, как меня саднит и теплота разливается во всем моем существе, и мне кажется, что если б можно было — о, если б было можно! — остановить часовую
стрелку на той самой минуте, когда Петр Иваныч впервые сказал:"Наконец и мы освободились!" — как было бы это хорошо!
А когда Д* вскоре после этого умерла, то в мелких вещах, завещанных ею разным лицам, нашли конвертик, ею самою надписанный на имя тети Полли. Он был тщательно-претщательно обвязан шелковым шнурочком и припечатан два раза, и в нем оказался миниатюрный портрет «робковатого»
стрелка львов, за которого они когда-то взаимно ненавидели друг друга, и потом, вероятно, обе
почувствовали, что ненавидеть друг друга ни за что на свете — не стоит!
От него пошла большая волна, которая окатила меня с головой и промочила одежду. Это оказался огромный сивуч (морской лев). Он спал на камне, но, разбуженный приближением людей, бросился в воду. В это время я
почувствовал под ногами ровное дно и быстро пошел к берегу. Тело горело, но мокрая одежда смерзлась в комок и не расправлялась. Я дрожал, как в лихорадке, и слышал в темноте, как
стрелки щелкали зубами. В это время Ноздрин оступился и упал. Руками он нащупал на земле сухой мелкий плавник.
Жизнь каждого из тех людей, кого я видел за эти дни, движется по строго определенному кругу, столь же прочному, как коридоры нашей тюрьмы, столь же замкнутому, как циферблат тех часов, что в невинности разума ежеминутно подносят они к глазам своим, не понимая рокового значения вечно движущейся и вечно к своему месту возвращающейся
стрелки, — и каждый из них
чувствует это, но в странном ослеплении уверяет, что он совершенно свободен и движется вперед.