Неточные совпадения
Я представляю себе, что с ним было нечто похожее на то, когда
преступника везут на смертную казнь, на виселицу: еще надо проехать длинную-длинную улицу, да еще шагом, мимо тысяч народа, затем будет поворот в другую улицу и в конце только этой другой улицы
страшная площадь!
А впрочем, кто знает: может быть, случилось бы тогда
страшное дело — произошла бы, может быть, потеря веры в отчаянном сердце
преступника, и тогда что?
А под нами, да и под архивом, рядом с нами — подвалы с тюрьмами,
страшный застенок, где пытали, где и сейчас еще кольца целы, к которым приковывали приведенных
преступников.
Это Воеводская падь; здесь одиноко стоит
страшная Воеводская тюрьма, в которой содержатся тяжкие
преступники и между ними прикованные к тачкам.
Признаюсь откровенно, слова эти всегда производили на меня действие обуха, внезапно и со всею силой упавшего на мою голову. Я чувствую во всем моем существе какое-то
страшное озлобление против
преступника, я начинаю сознавать, что вот-вот наступает минута, когда эмпирик возьмет верх над идеалистом, и пойдут в дело кулаки, сии истинные и нелицемерные помощники во всех случаях, касающихся человеческого сердца. И много мне нужно бывает силы воли, чтобы держать руки по швам.
Фамилию эту носил
преступник, сидевший на цепи в Тобольском остроге в 1850 г.; Достоевский мог его видеть, когда провел там несколько дней по дороге в Омскую крепость.] видел потом Соколова, подсудимого арестанта, из беглых солдат,
страшного убийцу.
А уж чего
страшнее было в то время доноса о том, что известного разряда
преступникам дают поблажку!
В
преступнике же острог и самая усиленная каторжная работа развивают только ненависть, жажду запрещенных наслаждений и
страшное легкомыслие.
Ему бы век ходить в жилетке и халате, по-московски, но судьба сделала иначе, и после долгих странствий он засел у нас навсегда в особом отделении, то есть в разряде самых
страшных военных
преступников.
Преступники не имели сообщников, и потому такое
страшное событие поразило всех неописанным ужасом.
Я должен вам признаться, милые слушатели, что Борис Петрович — боялся смерти!.. чувство, равно свойственное человеку и собаке, вообще всем животным… но дело в том, что смерть Борису Петровичу казалась ужаснее, чем она кажется другим животным, ибо в эти минуты тревожная душа его, обнимая все минувшее, была подобна
преступнику, осужденному испанской инквизицией упасть в колючие объятия мадоны долорозы (madona dolorosa), этого искаженного, богохульного,
страшного изображения святейшей святыни…
Для убийцы, для
преступника самое
страшное не полиция, не суд, а он сам, его нервы, мощный протест всего тела, воспитанного в известных традициях.
Но потом, в конце романа, в мрачной и
страшной картине падения человеческого духа, когда зло, овладев существом человека, парализует всякую силу сопротивления, всякую охоту борьбы с мраком, падающим на душу и сознательно, излюбленно, со страстью отмщения принимаемым душою вместо света, — в этой картине — столько назидания для судьи человеческого, что, конечно, он воскликнет в страхе и недоумении: «Нет, не всегда мне отмщение, и не всегда Аз воздам», и не поставит бесчеловечно в вину мрачно павшему
преступнику того, что он пренебрег указанным вековечно светом исхода и уже сознательно отверг его».
Грешников давно нет на земле, м-р Вандергуд, — вы этого не заметили? — а для
преступников и, как вы неоднократно выражались, мошенников простой комиссар полиции гораздо
страшнее, нежели сам Вельзевул со всем его штабом чертей.
Преступник — слово
страшное. Так называются убийцы, воры, грабители, вообще люди злые и нравственно отпетые. А Саша слишком далек от всего этого… Правда, он много должен и не платит долгов. Но ведь долг — не преступление, и редкий человек не должен. Полковник и Иван Маркович — оба в долгах…
Лицезрение царя для него, преступника-братоубийцы, казалось ему такою
страшною непереживаемою минутой, что холодный пот выступал на его лбу и нервная дрожь охватывала все его члены.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него, желание, чтобы поскорее сделалось что-то
страшное, чтò должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
И стали вкруг, сверкая взором;
И гимн запели диким хором,
В сердца вонзающий боязнь;
И в нем
преступник слышит: казнь!
Гроза души, ума смутитель,
Эринний
страшный хор гремит;
И, цепенея, внемлет зритель;
И лира, онемев, молчит...