Неточные совпадения
Два врага, обезображенные голодом, умерли, их съели какие-нибудь ракообразные животные… корабль догнивает — смоленый канат качается себе по мутным волнам в темноте, холод
страшный,
звери вымирают, история уже умерла, и место расчищено для новой жизни: наша эпоха зачислится в четвертую формацию, то есть если новый мир дойдет до того, что сумеет считать до четырех.
Между тем Крейцберг поселился в доме Гурьева, в комнате при зверинце, вместе с ручной пантерой. В первую же ночь пантера забеспокоилась. Проснулся укротитель и услышал
страшный вой
зверей, обычно мирно спавших по ночам.
Потом Михею Зотычу сделалось страшно уже не за себя, а за других, за потемневший разум, за
страшное зверство, которое дремлет в каждом человеке. Убитому лучше — раз потерпеть, а убивцы будут всю жизнь казниться и муку мученическую принимать. Хуже всякого
зверя человек, когда господь лишит разума.
Но вы не будете там жить:
Тот климат вас убьет!
Я вас обязан убедить,
Не ездите вперед!
Ах! вам ли жить в стране такой,
Где воздух у людей
Не паром — пылью ледяной
Выходит из ноздрей?
Где мрак и холод круглый год,
А в краткие жары —
Непросыхающих болот
Зловредные пары?
Да…
Страшный край! Оттуда прочь
Бежит и
зверь лесной,
Когда стосуточная ночь
Повиснет над страной…
В тое ж минуту, безо всяких туч, блеснула молонья и ударил гром, индо земля зашаталась под ногами, — и вырос, как будто из земли, перед купцом
зверь не
зверь, человек не человек, а так какое-то чудовище,
страшное и мохнатое, и заревел он голосом дикиим: «Что ты сделал?
Рассказала она своему батюшке родимому и своим сестрам старшиим, любезныим про свое житье-бытье у
зверя лесного, чуда морского, все от слова слова, никакой крохи не скрываючи, и возвеселился честной купец ее житью богатому, царскому, королевскому, и дивился, как она привыкла смотреть на свово хозяина
страшного и не боится
зверя лесного, чуда морского; сам он, об нем вспоминаючи, дрожкой-дрожал.
С той поры, с того времечка пошли у них разговоры, почитай целый день, во зеленом саду на гуляньях, во темных лесах на катаньях и во всех палатах высокиих. Только спросит молода дочь купецкая, красавица писаная: «Здесь ли ты, мой добрый, любимый господин?» Отвечает лесной
зверь, чудо морское: «Здесь, госпожа моя прекрасная, твой верный раб, неизменный друг». И не пугается она его голоса дикого и
страшного, и пойдут у них речи ласковые, что конца им нет.
И услышала она, ровно кто вздохнул, за беседкою, и раздался голос
страшный, дикой и зычный, хриплый и сиплый, да и то говорил он еще вполголоса; вздрогнула сначала молодая дочь купецкая, красавица писаная, услыхала голос
зверя лесного, чуда морского, только со страхом своим совладала и виду, что испужалася, не показала, и скоро слова его ласковые и приветливые, речи умные и разумные стала слушать она и заслушалась, и стало у ней на сердце радошно.
Зверь почуял своего
страшного врага — человека — и теперь старался выбраться из засады.
Людмила же вся жила в образах: еще в детстве она, по преимуществу, любила слушать
страшные сказки, сидеть по целым часам у окна и смотреть на луну, следить летним днем за облаками, воображая в них фигуры гор,
зверей, птиц.
Тот был дикий
зверь вполне, и вы, стоя возле него и еще не зная его имени, уже инстинктом предчувствовали, что подле вас находится
страшное существо.
С раннего утра передняя была полна аристократами Белого Поля; староста стоял впереди в синем кафтане и держал на огромном блюде
страшной величины кулич, за которым он посылал десятского в уездный город; кулич этот издавал запах конопляного масла, готовый остановить всякое дерзновенное покушение на целость его; около него, по бортику блюда, лежали апельсины и куриные яйца; между красивыми и величавыми головами наших бородачей один только земский отличался костюмом и видом: он не только был обрит, но и порезан в нескольких местах, оттого что рука его (не знаю, от многого ли письма или оттого, что он никогда не встречал прелестное сельское утро не выпивши, на мирской счет, в питейном доме кружечки сивухи) имела престранное обыкновение трястись, что ему значительно мешало отчетливо нюхать табак и бриться; на нем был длинный синий сюртук и плисовые панталоны в сапоги, то есть он напоминал собою известного
зверя в Австралии, орниторинха, в котором преотвратительно соединены
зверь, птица и амфибий.
— Были леса по дороге, да, это — было! Встречались вепри, медведи, рыси и
страшные быки, с головой, опущенной к земле, и дважды смотрели на меня барсы, глазами, как твои. Но ведь каждый
зверь имеет сердце, я говорила с ними, как с тобой, они верили, что я — Мать, и уходили, вздыхая, — им было жалко меня! Разве ты не знаешь, что
звери тоже любят детей и умеют бороться за жизнь и свободу их не хуже, чем люди?
Был он
страшный: иссох в посте и молитве и весь, как
зверь, оброс волосами.
Я было начал снимать винчестер, как вдруг раздался
страшный рев, треск — и бедный, оборвавшийся
зверь вместе с кустом, в клубах пыли сверкнул мимо нас, перелетел через нашу тропинку и загромыхал в бездну, где шум падения был заглушен ревом Черека.
В разговорах о людях, которых они выслеживали, как
зверей, почти никогда не звучала яростная ненависть, пенным ключом кипевшая в речах Саши. Выделялся Мельников, тяжёлый, волосатый человек с густым ревущим голосом, он ходил странно, нагибая шею, его тёмные глаза всегда чего-то напряжённо ждали, он мало говорил, но Евсею казалось, что этот человек неустанно думает о
страшном. Был заметен Красавин холодной злобностью и Соловьев сладким удовольствием, с которым он говорил о побоях, о крови и женщинах.
Князь задыхался от ярости. Перед крыльцом и на конюшне наказывали гонцов и других людей, виновных в упуске из рук дерзкого янки, а князь, как дикий
зверь, с пеною у рта и красными глазами метался по своему кабинету. Он рвал на себе волосы, швырял и ломал вещи, ругался
страшными словами.
— Так-с, теперь и
Страшный суд не надо! Для Сашеньки с Петенькой, может быть, и Бога не надо? Нет-с, ваш Сашенька
зверь, и больше ничего! Вы читали, нет, вы читали, что этот самый Сашка Жегулев на днях помещика пытал, на огне, подлец, жег подошвы, допытывался денег. Это как вы назовете?
Иногда, уставая от забот о деле, он чувствовал себя в холодном облаке какой-то особенной, тревожной скуки, и в эти часы фабрика казалась ему каменным, но живым
зверем,
зверь приник, прижался к земле, бросив на неё тени, точно крылья, подняв хвост трубою, морда у него тупая,
страшная, днём окна светятся, как ледяные зубы, зимними вечерами они железные и докрасна раскалены от ярости.
А старуха сидела молча, сгорбившись, и о чем-то думала; Фекла качала люльку… Видимо, сознавая себя
страшным и довольный этим, Кирьяк схватил Марью за руку, потащил ее к двери и зарычал
зверем, чтобы казаться еще
страшнее, но в это время вдруг увидел гостей и остановился.
А Михайла опять: «Просыпайся, что ли, нечистая душа! Вот мы вдвоем пришли тебя раздевать!» Да с этими словами моментально хвать у него одну подушку из-под головы. Тот ничего, только головой, как теленок, мотнул, всхлипнул и опять давай воздух ловить. Обернулся ко мне Михайла,
страшный такой, точно
зверь. «Садись, говорит, на ноги и держи». А сам подушку ему на лицо и — навалился.
«Владыко многомилостиво! — думаю, — это, верно,
зверь, и сейчас он нас растерзает!» И уже Левонтия не зову, потому что вижу, что он точно сам из себя куда-то излетел и витает, а только молюсь: «Ангеле Христов, соблюди нас в сей
страшный час!» А трескот все ближе и ближе слышится, и вот-вот уже совсем подходит…
…Он опять орет, и я не могу больше писать. Как ужасно, когда человек воет. Я слышал много
страшных звуков, но этот всех
страшнее, всех ужаснее. Он не похож ни на что другое, этот голос
зверя, проходящий через гортань человека. Что-то свирепое и трусливое; свободное и жалкое до подлости. Рот кривится на сторону, мышцы лица напрягаются, как веревки, зубы по-собачьи оскаливаются, и из темного отверстия рта идет этот отвратительный, ревущий, свистящий, хохочущий, воющий звук…
Ведь он
страшнее всякого
зверя».
Этот, к которому меня теперь привели, на вид был ужасно какой
страшный — ростом огромнейший и с лица смугл и дик и действительно на всех
зверей похож.
И вдруг мне представилось: кто-то разломал клетку и выпустил на волю мудрого
зверя с разбуженною, человеческою мыслью. Ливийская пустыня — сейчас за городом. И
зверь пришел в родную пустыню, к родным
зверям, вольным детям песков. И собрались дети песков, бегающие, летающие и ползающие, и окружили мудрого
зверя, с удивлением и страхом вглядываясь в его
страшные, говорящие глаза, полные темного знания.
Сознание своего одиночества в присутствии такого
страшного и дерзкого
зверя наполнило мое сердце страхом.
Чародей расхохотался таким
страшным хохотом, от которого гул пошел по лесу, и земля затряслась, и пушные
звери задрожали от страха в своих берлогах.
— А то, что прекрасная Магна никаких бедствий жизни не знает, и я не понимаю, почему ты отметил в ней такую черту, как бесстрашие и стойкость перед яростью
зверя? Если это иносказанье, то жизнь ведь гораздо
страшнее всякого
зверя и может заставить сробеть кого хочешь.
— И я говорила о вас, Роберт, — вставила свое слово молодая девушка. — Я удивилась, что вы совсем забыли нас. Неужели вам приятнее гоняться по лесам за
страшными дикими
зверями?
Молодая девушка что-то шепчет старухе, та грозит на нее пальцем, который больному кажется
страшным когтем необыкновенного
зверя.
— И я говорила о вас, Роберт, — вставила свое слово молодая девушка. — Я удивлялась, что вы совсем забыли нас. Неужели вам приятнее гоняться по лесами за
страшными дикими
зверями?
Хоть и говорила она Ксении Яковлевне, что легче было бы ей, если бы умер он, но все же сильно сжимала ее сердце мысль, что, быть может, действительно лежит где-нибудь ее Яшенька мертвым, вороны черные глаза ему клюют,
звери дикие косточки обгладывают белые. Холодом всю обдавало девушку. «Пусть лучше в Москве погуляет, да сюда вернется, чем такое
страшное приключится с ним», — думала она.
Во-вторых, наступила ранняя зима, оказался недостаток в съестных припасах.
Страшные морозы, вьюги и метели не позволили казакам ловить
зверей и рыбу, мешали и доставлять хлеб из соседних юрт, где некоторые жители занимались скудным землепашеством.
Тютчеву, однако, не было суждено смирить бешеный нрав даже любившей его женщины-зверя. На следующее после знакомства лето, заподозрив его в неверности, Дарья Николаевна приказала запереть его в «волчью погребицу», где несчастный инженер провел
страшную ночь и лишь к утру какими-то судьбами успел убежать от рассвирепевшей мегеры — Салтыковой, готовившейся наказать своего «изменщика» розгами.
Я не стану подробно рассказывать вам о чудовищном преступлении, в котором меня обвинили: есть события, которых люди не должны ни помнить, ни знать, дабы не получить отвращения к самим себе; но, вероятно, существуют еще в живых многие, которые помнят этот
страшный процесс и «человека-зверя», каким называли меня тогда газеты.
И снова быстро заходил, огромный и
страшный в своем отчаянии, как
зверь, у которого отнимают детей. Лицо его исступленно дергалось, и прыгающие губы ломали отрывистые, беспредельно скорбные слова...
Очень возможно, впрочем, — даже и злодеям нужно отдавать справедливость, — что человек этот, опьяненный видом крови стольких невинных жертв, временно перестал быть человеком и стал
зверем, сыном изначального хаоса, детищем темных и
страшных вожделений.