Неточные совпадения
До него резко доносились
страшные, отчаянные
вопли с улицы, которые, впрочем, он каждую ночь выслушивал под своим окном в третьем часу.
В 1928 году больница для бедных, помещающаяся на одной из лондонских окраин, огласилась дикими
воплями: кричал от
страшной боли только что привезенный старик, грязный, скверно одетый человек с истощенным лицом. Он сломал ногу, оступившись на черной лестнице темного притона.
Он встал с очевидным намерением пройтись по комнате. Он был в
страшной тоске. Но так как стол загораживал дорогу и мимо стола и стены почти приходилось пролезать, то он только повернулся на месте и сел опять. То, что он не успел пройтись, может быть, вдруг и раздражило его, так что он почти в прежнем исступлении вдруг
завопил...
Способствовал тому
страшный эпилептический
вопль Смердякова, лежавшего в соседней комнатке без сознания, — тот
вопль, которым всегда начинались его припадки падучей и которые всегда, во всю жизнь, страшно пугали Марфу Игнатьевну и действовали на нее болезненно.
Дорогою Марья Кондратьевна успела припомнить, что давеча, в девятом часу, слышала
страшный и пронзительный
вопль на всю окрестность из их сада — и это именно был, конечно, тот самый крик Григория, когда он, вцепившись руками в ногу сидевшего уже на заборе Дмитрия Федоровича, прокричал: «Отцеубивец!» «
Завопил кто-то один и вдруг перестал», — показывала, бежа, Марья Кондратьевна.
Страшный, невообразимый и ни на что не похожий
вопль вырывается из груди; в этом
вопле вдруг исчезает как бы всё человеческое, и никак невозможно, по крайней мере очень трудно, наблюдателю вообразить и допустить, что это кричит этот же самый человек.
Профессор сорвал одним взмахом галстук, оборвал пуговицы на сорочке, побагровел
страшным параличным цветом и, шатаясь, с совершенно тупыми стеклянными глазами, ринулся куда-то вон.
Вопль разлетелся под каменными сводами института.
Тогда в верхней квартире загремели
страшные трубы и полетели
вопли валькирий, — радиоприемник у директора суконного треста принял вагнеровский концерт в Большом театре.
Лукерья как-то дико вскрикнула, но Никита уже за волосы тащил ее по земле, нанося
страшные удары правой рукой прямо по лицу. Посыпалась мужицкая крупная брань и
вопли беззащитной жертвы, но Зайчиха не тронулась с места, чтобы защитить сноху, потому что этим нарушилось бы священнейшее право всех мужей от одного полюса до другого.
Я увидел, как он переложил ключ в левую руку, а правую опустил в карман. Когда он вынул ее, в ней блестел предмет, которому я тогда не успел дать названия. Но вид этого предмета ужаснул меня. Не помня себя, я схватил стоявшее в углу копье, и когда он направил револьвер на Надежду Николаевну, я с диким
воплем кинулся на него. Все покатилось куда-то с
страшным грохотом
И
страшный приступ отчаяния овладел ею:
вопль вырвался из измученной груди, и жалкие, детские рыдания огласили комнату.
И вот
страшный, безумный, пронзительный крик на мгновение заглушил весь хор. Жрецы быстро расступились, и все бывшие в храме увидели ливанского отшельника, совершенно обнаженного, ужасного своим высоким, костлявым, желтым телом. Верховный жрец протянул ему нож. Стало невыносимо тихо в храме. И он, быстро нагнувшись, сделал какое-то движение, выпрямился и с
воплем боли и восторга вдруг бросил к ногам богини бесформенный кровавый кусок мяса.
Воинство его ужаснулось сверкающих кинжалов, грозного
вопля неверных и
страшного имени Аллы, призываемого ими в сражениях.
И новый
вопль, безумно-печальный, полный страданием, как море водой, огненный и
страшный, как правда — новый человеческий
вопль.
А в это же самое время бежит по улице, выпучив глаза, какой-то растрепанный, оборванный, но бывший порядочно одетым человек, без шапки, с обезображенным лицом. Он бессмысленно смотрит вперед, беспорядочно машет руками и
вопит страшные проклятия.
Затрепетала Дуня, увидя
страшное самоистязанье, слыша дикие
вопли, бешеные крики, звонкие удары плетей и батогов. Едва не упала она от ужаса в обморок. Быстро схватила ее за руку Варенька и силой повлекла от богадельни.
Ветер стонал, выл, рыдал… Стон ветра — стон совести, утонувшей в
страшных преступлениях. Возле нас громом разрушило и зажгло восьмиэтажный дом. Я слышал
вопли, вылетавшие из него. Мы прошли мимо. До горевшего ли дома мне было, когда у меня в груди горело полтораста домов? Где-то в пространстве заунывно, медленно, монотонно звонил колокол. Была борьба стихий. Какие-то неведомые силы, казалось, трудились над ужасающею гармониею стихии. Кто эти силы? Узнает ли их когда-нибудь человек?
Хор персидских старцев, в
страшных, бледных масках, метался с
воплями по орхестре, рвал бороды, раздирал на себе одежды.
— Кто украл с моей головы волос? —
завопил он
страшным голосом, от которого гул пошел по лесу.
И вдруг вспомнилось, как вчера быстро распахнулась наверху дверь, как на пороге с диким
воплем заметалась
страшная фигура Сергея. Вспомнился его горящий ужасом взгляд, судорожный топот… Сердце неприятно сжалось, и, стараясь не вспоминать о вчерашнем, Токарев взошел наверх.
И я не вскрикнул, и я не пошевельнулся — я похолодел и замер в сознании приближающейся
страшной истины; а рука прыгала по ярко освещенной бумаге, и каждый палец в ней трясся в таком безнадежном, живом, безумном ужасе, как будто они, эти пальцы, были еще там, на войне, и видели зарево и кровь, и слышали стоны и
вопли несказанной боли.
Не
страшный ли сон сей гроб, эти заплаканные лица, стоны и
вопли?
В безмолвии Москвы тем
страшней раздался свирепый
вопль царских палачей.
Шум, ропот, визг,
вопли убиваемых, заздравные окрики, гик, смех и стон умирающих — все слилось вместе в одну
страшную какофонию.
Шум, ропот, визг,
вопли убиваемых, заздравные окрики, гик, смех и стон умирающих — все слилось вместе в одну
страшную какофонию. Ничком и навзничь лежавшие тела убитых, поднятые булавы и секиры на новые жертвы, толпа обезумевших палачей, мчавшихся: кто без шапки, кто нараспашку с засученными рукавами, обрызганными кровью руками, которая капала с них, — все это представляло поразительную картину.
Что ж Людмила?.. Каменеет,
Меркнут очи, кровь хладеет,
Пала мертвая на прах.
Стон и
вопли в облаках;
Визг и скрежет под землею;
Вдруг усопшие толпою
Потянулись из могил;
Тихий,
страшный хор завыл:
«Смертных ропот безрассуден;
Царь всевышний правосуден;
Твой услышал стон творец;
Час твой бил, настал конец».