Неточные совпадения
Амалия Ивановна, тоже предчувствовавшая что-то недоброе, а вместе с тем оскорбленная до
глубины души высокомерием Катерины Ивановны, чтобы отвлечь неприятное настроение общества в другую сторону и кстати уж чтоб поднять себя в общем мнении, начала вдруг, ни с того ни с сего, рассказывать, что какой-то знакомый ее, «Карль из аптеки», ездил ночью на извозчике и что «извозчик хотель его убиваль и что Карль его ошень, ошень просиль, чтоб он его не убиваль, и плакаль, и руки сложиль, и испугаль, и от
страх ему сердце пронзиль».
— Понимаете: небеса!
Глубина, голубая чистота, ясность! И — солнце! И вот я, — ну, что такое я? Ничтожество, болван! И вот — выпускаю голубей. Летят, кругами, все выше, выше, белые в голубом. И жалкая душа моя летит за ними — понимаете? Душа! А они — там, едва вижу. Тут — напряжение… Вроде обморока. И —
страх: а вдруг не воротятся? Но — понимаете — хочется, чтоб не возвратились, понимаете?
Когда судебный пристав с боковой походкой пригласил опять присяжных в залу заседания, Нехлюдов почувствовал
страх, как будто не он шел судить, но его вели в суд. В
глубине души он чувствовал уже, что он негодяй, которому должно быть совестно смотреть в глаза людям, а между тем он по привычке с обычными, самоуверенными движениями, вошел на возвышение и сел на свое место, вторым после старшины, заложив ногу на ногу и играя pince-nez.
Не помня себя от
страху, переметываясь со стороны на сторону, натыкаясь на загорожи и людей, она мчалась на край поселка и пряталась в
глубине большого сада, в одном ей известном месте.
Страх его передался мне, я очень осторожно заглянул в углубление под корнем, — корень служил пещере сводом, — в
глубине ее Саша зажег три огонька, они наполнили пещеру синим светом.
И песня моря дрогнула и изменилась, и волны разрезаны и сбиты, и кто-то в
глубине со
страхом прислушивается к этому ходу непонятного чудовища из другого, непонятного мира.
Старый пень находился уже позади их. Челнок быстро несся к берегу. Сделав два-три круга, он въехал наконец в один из тех маленьких, мелких заливов, или «заводьев», которыми, как узором, убираются песчаные берега рек, и засел в густых кустах лозняка. Мальчики ухватились за ветви, притащили челнок в
глубину залива и проворно соскочили наземь.
Страх их прошел мгновенно; они взглянули друг на друга и засмеялись.
Мутные и огромные волны хлестали через нас и окачивали с головой; по несчастью, Борисов, идя впереди, сбился с того броду, по которому прошел два раза, и попал на более глубокое место; вдруг он нырнул в воду, лошадь моя поплыла, и Евсеич отстал от меня; тут-то я почувствовал такой
страх близкой смерти, которого я не забыл до сих пор; каждую минуту я готов был лишиться чувств и едва не захлебнулся; по счастью,
глубина продолжалась не более двух или трех сажен.
Где-то остановили лошадь и телегу, и опять брехали собаки: и, продолжая сновидение, втроем зашагали в сребротканую лесную
глубину его, настолько утомленные, что ноги отдельно просили покоя и сна, и колени пригибались к земле. Потом неистово закричал назябшийся, измученный одиночеством и
страхом Федот, которого таки не взяли с собой.
Давно уже смолк этот могучий, ровный, вещий гул, размененный на понятную человеческую речь, и с удивлением, покорностью и
страхом слушал Саша забытый голос, звавший его в темную
глубину неведомых, но когда-то испытанных снов.
Где-то в
глубине моей души, еще не притупившейся к человеческому страданию, я разыскал теплые слова. Прежде всего я постарался убить в ней
страх. Говорил, что ничего еще ровно не известно и до исследования предаваться отчаянию нельзя. Да и после исследования ему не место: я рассказал о том, с каким успехом мы лечим эту дурную боль — сифилис.
— Видеть Кавказ, — внушает Серафим, — значит видеть истинное лицо земли, на коем — не противореча — сливаются в одну улыбку и снежная чистота души ребёнка и гордая усмешка мудрости дьявольской. Кавказ — проба сил человека: слабый дух подавляется там и трепещет в
страхе пред силами земли, сильный же, насыщаясь ещё большей крепостью, становится высок и остр, подобно горе, возносящей алмазную вершину свою во
глубину небесных пустынь, а вершина эта — престол молний.
Было великое возбуждение: толкали тележку, и голова девицы немощно, бессильно качалась, большие глаза её смотрели со
страхом. Десятки очей обливали больную лучами, на расслабленном теле её скрестились сотни сил, вызванных к жизни повелительным желанием видеть больную восставшей с одра, и я тоже смотрел в
глубину её взгляда, и невыразимо хотелось мне вместе со всеми, чтобы встала она, — не себя ради и не для неё, но для чего-то иного, пред чем и она и я — только перья птицы в огне пожара.
Он был мудрый Полководец; знал своих неприятелей и систему войны образовал по их свойству; мало верил слепому случаю и подчинял его вероятностям рассудка; казался отважным, но был только проницателен; соединял решительность с тихим и ясным действием ума; не знал ни
страха, ни запальчивости; берег себя в сражениях единственно для победы; обожал славу, но мог бы снести и поражение, чтобы в самом несчастии доказать свое искусство и величие; обязанный Гением Натуре, прибавил к ее дарам и силу Науки; чувствовал свою цену, но хвалил только других; отдавал справедливость подчиненным, но огорчился бы во
глубине сердца, если бы кто-нибудь из них мог сравниться с ним талантами: судьба избавила его от сего неудовольствия.
Он хотел уверить себя, что никакой опасности нет, что отсутствие Кубика объяснится со временем какой-нибудь пустой случайностью, что верховые по дороге просто померещились мальчику от
страха, и хотя ему удавалось на короткие минуты обмануть свой ум, но в
глубине души он ясно и безошибочно видел, как на него надвигалась грозная, неотвратимая смерть.
Матрёне стало совестно, ей не хотелось выдавать боли и
страха пред этим хорошим, но всё-таки чужим ей человеком. И, почерпнув из
глубины своей измученной души остаток бодрости, она, усмехаясь, сказала докторше...
— Вот! — кратко сказал Авдей и смотрит на меня, растерянно улыбаясь. Его серьёзное, красивое лицо осунулось, поблёкло, глаза налились томной мутью, и сквозь неё из
глубины сверкают незнакомые мне искры тайной радости,
страха или злобы — не пойму я.
До тех пор, пока люди будут неспособны устоять против соблазнов
страха, одурения, корысти, честолюбия, тщеславия, которые порабощают одних и развращают других, они всегда сложатся в общество насилующих, обманывающих и насилуемых и обманываемых. Для того, чтобы этого не было, каждому человеку надо сделать нравственное усилие над самим собой. Люди сознают это в
глубине души, но им хочется как-нибудь помимо личного усилия достигнугь того, что достигается только таким усилием.
Из великих
глубин Я пришел к тебе, веселый и ясный, одаренный знанием моего Бессмертия… и вот Я уже колеблюсь, и вот Я уже ощущаю трепет перед этой бритой обезьяньей рожей, которая смеет так нагло-величаво выражать свой низкий
страх.
Обыденность притупляет
страхи, связанные с
глубиной жизни и смерти, но создает свои, другие
страхи, под властью которых человек все время живет,
страхи, связанные с делами мира сего.
Не низменный
страх, но глубокая тоска и ужас, который вызывает в нас смерть, есть показатель того, что мы принадлежим не только поверхности, но и
глубине, не только обыденности жизни во времени, но и вечности.
Оно устраняет неисчислимое количество табу, побеждает внешний
страх нечистоты, все переносит в
глубину человеческого сердца, переворачивает все иерархии, установленные в мире.
Помню в детстве отшатывающий, всю душу насквозь прохватывающий
страх перед темнотой. Трусость ли это у детей — этот настороженный, стихийный
страх перед темнотой? Тысячи веков дрожат в
глубине этого
страха, — тысячи веков дневного животного: оно ничего в темноте не видит, а кругом хищники зряче следят мерцающими глазами за каждым его движением. Разве не ужас? Дивиться можно только тому, что мы так скоро научаемся преодолевать этот ужас.
Глубину страха или ужаса лучше всего понимал Киркегард.
Трудно и нерадостно протекала Лелькина любовь. В
глубине души она себя презирала. После того, что ей тогда ночью сказал Афонька, ей следовало с ним разорвать и уйти. Но не могла она этого сделать. Не могла первая рассечь отношения. Невозместимо дорог стал ей этот суровый человек. И со
страхом она ждала, что вот-вот он разорвет с нею.
И зритель — зыблемый сомненьем
Меж истиной и заблужденьем —
Со
страхом мнит о Силе той,
Которая, во мгле густой
Скрываяся, неизбежима,
Вьет нити роковых сетей,
Во
глубине лишь сердца зрима,
Но скрыта от дневных лучей.