Неточные совпадения
Я имел самые
странные понятия о красоте — даже Карла Иваныча считал первым красавцем в мире; но очень хорошо знал, что я нехорош собою, и в этом нисколько не ошибался; поэтому каждый
намек на мою наружность больно оскорблял меня.
В коридоре было темно; они стояли возле лампы. С минуту они смотрели друг на друга молча. Разумихин всю жизнь помнил эту минуту. Горевший и пристальный взгляд Раскольникова как будто усиливался с каждым мгновением, проницал в его душу, в сознание. Вдруг Разумихин вздрогнул. Что-то
странное как будто прошло между ними… Какая-то идея проскользнула, как будто
намек; что-то ужасное, безобразное и вдруг понятое с обеих сторон… Разумихин побледнел как мертвец.
Александров растерян. Кажется ему, что какой-то темный
намек сквозил в небрежном разговоре Дрозда, но как его понять? Он идет в барак, отыскивает в нем Жданова, замечательного разгадчика всех начальственных каверз и закавык, и передает ему всю свою
странную болтовню с Дроздом. Жданов саркастически улыбается...
В этой
странной грусти нет даже и
намека на мысль о неизбежной смерти всего живущего. Такого порядка мысли еще далеки от юнкера. Они придут гораздо позже, вместе с внезапным ужасающим открытием того, что «ведь и я, я сам, я, милый, добрый Александров, непременно должен буду когда-нибудь умереть, подчиняясь общему закону».
Петр Степанович своим молчанием в одних случаях и
намеками в других способствовал укоренению ее
странной идеи.
Елена Андреевна(в раздумье).
Странный он человек… Знаешь что? Позволь, я поговорю с ним… Я осторожно,
намеками…
— Никакой такой силы не существует! — произнесла Елена. — Ведь это
странное дело — навязывать народу свободолюбие, когда в нем и
намека нет на то. Я вон на днях еще как-то ехала на извозчике и разговаривала с ним. Он горьким образом оплакивает крепостное право, потому что теперь некому посечь его и поучить после того, как он пьян бывает!
Поведение Петрушки,
намеки его весьма
странные, хотя и отдаленные, на которые сердиться, следственно, нечего было, тем более что пьяный человек говорил, и, наконец, весь злокачественный оборот, принимаемый делом, — все это потрясло до основания Голядкина.