Именно с севера, из Фракии, — по крайней мере, по мнению многих исследователей, — вступил в Элладу этот новый, дотоле неведомый эллинам бог. Но царствовал он не в одной Фракии. И к югу, и к востоку от Эллады, среди богов мрачных и грозных, жил этот же таинственный, вечно
страдающий бог. У вавилонян имя ему было Таммуз, у лидийцев — Аттис, у финикиян — Адонис.
Но время шло. Дифирамб превратился в трагедию. Вместо Диониса на подмостки сцены выступили Прометеи, Этеоклы, Эдипы, Антигоны. Однако основное настроение хора осталось прежним. Герои сцены могли бороться, стремиться, — все они были для хора не больше, как масками того же
страдающего бога Диониса. И вся жизнь сплошь была тем же Дионисом. Долго сами эллины не хотели примириться с этим «одионисированием» жизни и, пожимая плечами, спрашивали по поводу трагедии...
Неточные совпадения
Все тогда встали с мест своих и устремились к нему; но он, хоть и
страдающий, но все еще с улыбкой взирая на них, тихо опустился с кресел на пол и стал на колени, затем склонился лицом ниц к земле, распростер свои руки и, как бы в радостном восторге, целуя землю и молясь (как сам учил), тихо и радостно отдал душу
Богу.
Меня поражало уже то, что я не мог в нем открыть страсти ни к еде, ни к вину, ни к охоте, ни к курским соловьям, ни к голубям,
страдающим падучей болезнью, ни к русской литературе, ни к иноходцам, ни к венгеркам, ни к карточной и биллиардной игре, ни к танцевальным вечерам, ни к поездкам в губернские и столичные города, ни к бумажным фабрикам и свеклосахарным заводам, ни к раскрашенным беседкам, ни к чаю, ни к доведенным до разврата пристяжным, ни даже к толстым кучерам, подпоясанным под самыми мышками, к тем великолепным кучерам, у которых,
бог знает почему, от каждого движения шеи глаза косятся и лезут вон…
Бог всемогущ и справедлив, но на земле много торжествующих негодяев и
страдающей добродетели.
Понять смысл истории мира значит понять провиденциальный план творения, оправдать
Бога в существовании того зла, с которого началась история, найти место в мироздании для каждого
страдающего и погибающего.
— И очень честно, очень благородно, — вмешалась Анна Михайловна. — С этой минуты, Нестор Игнатьич, я вас еще более уважаю и радуюсь, что мы с вами познакомились. Дора сама не знает, что она говорит. Лучше одному тянуть свою жизнь, как уж
бог ее устроил, нежели видеть около себя кругом несчастных, да слышать упреки, видеть
страдающие лица. Нет, боже вас спаси от этого!
Только испытав страдания, узнал я близко сродство человеческих душ между собою. Стоит только хорошенько выстрадаться самому, как уже все
страдающие становятся тебе понятны. Этого мало, — самый ум проясняется: дотоле скрытые положения и поприща людей становятся тебе известны, и делается видно, что кому потребно. Велик
бог, нас умудряющий. И чем же умудряющий? Тем самым горем, от которого мы бежим и хотим скрыться. Страданиями и горем определено нам добывать крупицы мудрости, не приобретаемой в книгах.
Так как происхождение мира есть процесс, имманентный Божеству, то, очевидно, грехопадение вносит драму и в само Божество, и следует заключить, что мировой процесс есть мистерия иррационально
страдающего и искупающего себя же
бога (хотя сам Эриугена такого заключения еще не делает).
Страдающего и растерзанного
бога творением представлялся мне тогда мир.
Но ведь Дионис — именно
бог страдающий и растерзанный. Именно в «Рождении трагедии» мир представлялся Ницше сном и цветным дымом. «Истинно-сущее и Первоединое, — писал он, — как вечно-страждущее и исполненное противоречий, нуждается для своего постоянного освобождения в восторженных видениях, в радостной иллюзии». Слушая подобные речи «дионисического» Заратустры, мы готовы спросить так же, как древний эллин по поводу трагедии...
И если сила почитания загадочного
бога все же не ослабевала, а даже усиливалась, то причину этого теперь следует видеть в другом: за изменчивого в своих настроениях,
страдающего от жизни
бога жадно ухватилась душа человека, потому что
бог этот отображал существо собственной души человеческой — растерзанной, неустойчивой, неспособной на прочное счастье, не умеющей жить собственными своими силами.
Бог страдающий, вечно растерзываемый и вечно воскресающий, Дионис символизирует «истинную» сущность жизни.
Другая черта, характерная для Диониса, — что, в отличие от блаженных олимпийских
богов, он —
бог страдающий.
Мы должны говорить обратное тому, что всегда говорят: божественное обнаруживается в «частях», никогда не в «целом», в индивидуальном, никогда не в общем, оно обнаруживается не в миропорядке, ничего общего с
Богом не имеющем, а в восстании
страдающей личности против миропорядка, восстании свободы против необходимости.
Бог не есть абсолютный монарх,
Бог есть
Бог страдающий с миром и человеком, распятая Любовь, освободитель.
Христианство не есть откровение
Бога, как абсолютного монарха, от этого предохраняет христианское откровение Сына Божия, жертвенного,
страдающего, распятого.
Атеизм, как крик возмущенного человеческого сердца, победим лишь
Богом страдающим и разделяющим судьбы мира.
Бог является не в аспекте Творца, творческой силы, а в аспекте Искупителя и Спасителя, в аспекте
Бога страдающего и на себя принимающего грехи мира.
Я уже определил сострадание как соединение со
страдающею тварью в ее богооставленности, любовь же — как соединение с тварью в Боге-Творце.
Это есть встреча с
Богом,
страдающим и жертвенным, т. е. разделяющим мучительную судьбу человека и мира.
Троицы, в аспекте
Бога,
страдающего за грехи мира.
Каждый
страдающий человек был палачом для него, бессильного служителя всемогущего
Бога, — и было палачей столько, сколько людей, и было кнутов столько, сколько доверчивых и ожидающих взоров.