Неточные совпадения
Шла
уже вторая
неделя после святой;
стояли теплые, ясные, весенние дни; в арестантской палате отворили окна (решетчатые, под которыми ходил часовой).
Не явилась тоже и одна тонная дама с своею «перезрелою девой», дочерью, которые хотя и проживали всего только
недели с две в нумерах у Амалии Ивановны, но несколько
уже раз жаловались на шум и крик, подымавшийся из комнаты Мармеладовых, особенно когда покойник возвращался пьяный домой, о чем, конечно, стало
уже известно Катерине Ивановне, через Амалию же Ивановну, когда та, бранясь с Катериной Ивановной и грозясь прогнать всю семью, кричала во все горло, что они беспокоят «благородных жильцов, которых ноги не
стоят».
И
недели три Илюша гостит дома, а там, смотришь, до Страстной
недели уж недалеко, а там и праздник, а там кто-нибудь в семействе почему-то решит, что на Фоминой
неделе не учатся; до лета остается
недели две — не
стоит ездить, а летом и сам немец отдыхает, так
уж лучше до осени отложить.
— Ну… ну, вот я какая! Проболталась! — воскликнула Грушенька в смущении, вся вдруг зарумянившись. —
Стой, Алеша, молчи, так и быть, коль
уж проболталась, всю правду скажу: он у него два раза был, первый раз только что он тогда приехал — тогда же ведь он сейчас из Москвы и прискакал, я еще и слечь не успела, а другой раз приходил
неделю назад. Мите-то он не велел об том тебе сказывать, отнюдь не велел, да и никому не велел сказывать, потаенно приходил.
Голову Григория обмыли водой с уксусом, и от воды он совсем
уже опамятовался и тотчас спросил: «Убит аль нет барин?» Обе женщины и Фома пошли тогда к барину и, войдя в сад, увидали на этот раз, что не только окно, но и дверь из дома в сад
стояла настежь отпертою, тогда как барин накрепко запирался сам с вечера каждую ночь вот
уже всю
неделю и даже Григорию ни под каким видом не позволял стучать к себе.
Ровно через две
недели на Городище
уже стояла новая пятистенная изба, в которой Галактион и поселился.
— Благодарю вас, — тихо продолжал Ипполит, — а вы садитесь напротив, вот и поговорим… мы непременно поговорим, Лизавета Прокофьевна, теперь
уж я на этом
стою… — улыбнулся он ей опять. — Подумайте, что сегодня я в последний раз и на воздухе, и с людьми, а чрез две
недели наверно в земле. Значит, это вроде прощания будет и с людьми, и с природой. Я хоть и не очень чувствителен, а, представьте себе, очень рад, что это всё здесь в Павловске приключилось: все-таки хоть на дерево в листьях посмотришь.
Был июнь в первых числах, и погода
стояла в Петербурге
уже целую
неделю на редкость хорошая. У Епанчиных была богатая собственная дача в Павловске. Лизавета Прокофьевна вдруг взволновалась и поднялась; и двух дней не просуетились, переехали.
Ровно через
неделю после выбора ходоков Тит и Коваль шагали
уже по дороге в Мурмос. Они отправились пешком, — не
стоило маять лошадей целых пятьсот верст, да и какие же это ходоки разъезжают в телегах? Это была трогательная картина, когда оба ходока с котомками за плечами и длинными палками в руках шагали по стороне дороги, как два библейских соглядатая, отправлявшихся высматривать землю, текущую молоком и медом.
Недели две продолжалась в доме беспрестанная стукотня от столяров и плотников, не было угла спокойного, а как погода
стояла прекрасная, то мы с сестрицей с утра до вечера гуляли по двору, и по саду, и по березовой роще, в которой
уже поселились грачи и которая потом была прозвана «Грачовой рощей».
Когда я проснулся, солнце
стояло уже высоко, но как светло оно сияло, как тепло оно грело! На улицах было сухо; недаром же говорят старожилы, что какая ни будь дурная погода на шестой
неделе поста, страстная все дело исправит, и к светлому празднику будет сухо и тепло. Мне сделалось скучно в комнате одному, и я вышел на улицу, чтоб на народ поглядеть.
Офицер был ранен 10 мая осколком в голову, на которой еще до сих пор он носил повязку, и теперь, чувствуя себя
уже с
неделю совершенно здоровым, из Симферопольского госпиталя ехал к полку, который
стоял где-то там, откуда слышались выстрелы, — но в самом ли Севастополе, на Северной или на Инкермане, он еще ни от кого не мог узнать хорошенько.
— О, почему бы совсем не быть этому послезавтра, этому воскресенью! — воскликнул он вдруг, но
уже в совершенном отчаянии, — почему бы не быть хоть одной этой
неделе без воскресенья — si le miracle existe? [если чудеса бывают (фр.).] Ну что бы
стоило провидению вычеркнуть из календаря хоть одно воскресенье, ну хоть для того, чтобы доказать атеисту свое могущество, et que tout soit dit! [и пусть всё будет кончено (фр.).] О, как я любил ee! двадцать лет, все двадцать лет, и никогда-то она не понимала меня!
— Знамое дело, какие теперь дороги! И то еще удивлению подобно, как до сих пор река
стоит; в другие годы в это время она давно в берегах… Я полагаю, дюжи были морозы — лед-то добре закрепили; оттого долее она и держит. А все, по-настоящему, пора бы расступиться! Вишь, какое тепло: мокрая рука не стынет на ветре! Вот вороны и жаворонки
недели три как
уж прилетели! — говорил Глеб, околачивая молотком железное острие багра.
Безумные деньги тратились на труппу. Актеры получали неслыханное до сих пор жалованье. Обстановка и костюмы
стоили сумасшедших денег. Огромные сборы не покрывали расходов. Их оплачивал увлекавшийся театром Малкиель, еще пока не знавший счета нажитым в два года войны миллионам. Но, наконец, Нина Абрамовна вернулась к Москву, и снова начались, но только раз в
неделю, журфиксы. Приглашались
уже только «первые персонажи».
Треплев. Да… Вы похудели, и у вас глаза стали больше. Нина, как-то странно, что я вижу вас. Отчего вы не пускали меня к себе? Отчего вы до сих пор не приходили? Я знаю, вы здесь живете
уже почти
неделю… Я каждый день ходил к вам по нескольку раз,
стоял у вас под окном, как нищий.
— У нас обитель небольшая, всей братии семь человек, а я, значит, восьмой, — заговорил брат Павлин
уже без смущения. — И обител совсем особенная… совсем в болоте
стоит, в водополы или осенью
недель по шести ни пройти, ни проехать. Даже на лодках нет ходу…
— Роскоши бы, — продолжает, — не видал, в обществе не был принят, это другое дело, я бы
стоял там где-нибудь в деревне, ел бы кашу да говядину с картофелем, пил бы водку — и прекрасно! Но это для меня
уж невозможно. Там у нас
неделя не проходит без бала.
Я решил прервать с графом сношения, и эта решимость не
стоила мне ни малейшей борьбы. Теперь я был
уже не тот, что
недели три тому назад, когда после ссоры из-за Пшехоцкого едва сидел дома. Приманки
уже не было…
Обойдя все порты и сделав описи некоторых, «Коршун» отправился в японский порт Хакодате и
стоял там
уже неделю, ожидая дальнейших инструкций от адмирала, который на флагманском корвете с двумя катерами был в Австралии, отдав приказание капитану «Коршуна» быть в назначенное время в Хакодате и ждать там предписания.
Больше трех
недель, как Анна Серафимовна ничего не слыхала о Палтусове. Она спрашивала Тасю. Та знала только, что он куда-то уехал… Надо было решиться — разрывать или нет с мужем. Рубцов продолжал
стоять за разрыв. Голова
уже давно говорила ей, что она промахнулась, что она только себя разорит, если будет заведовать делами Виктора Мироныча.
В четверг на Святой
неделе иду рано утром, чуть свет, на базар, прохожу мимо ее ворот, а нечистый тут как тут; поглядел я — у нее калитка с этакой решёточкой наверху, — а она
стоит среди двора,
уже проснувшись, и уток кормит.
Поезд
стоял далеко от платформы, на запасном пути. Вокруг вагонов толпились солдаты, мужики, мастеровые и бабы. Монопольки
уже две
недели не торговали, но почти все солдаты были пьяны. Сквозь тягуче-скорбный вой женщин прорезывались бойкие переборы гармоники, шутки и смех. У электрического фонаря, прислонившись спиною к его подножью, сидел мужик с провалившимся носом, в рваном зипуне, и жевал хлеб.
Пришли мы в Гунчжулин. Он тоже весь был переполнен войсками. Помощник смотрителя Брук с частью обоза
стоял здесь
уже дней пять. Главный врач отправил его сюда с лишним имуществом с разъезда, на который мы были назначены генералом Четыркиным. Брук рассказывал: приехав, он обратился в местное интендантство за ячменем. Лошади
уже с
неделю ели одну солому. В интендантстве его спросили...
— Нет, ты посуди сам, сколько нам это
стоило, чего
стоило это мне!
Уже с
неделю я по несколько часов в день шныряю между народом в этом маскарадном костюме, подстрекаю, подзадариваю.
Пройдя версты две, я нашёл поезд, который
уже в течении нескольких
недель стоял на станции под парами на случай отступления… Меня поразило то, что в поезде было довольно много свободного места. Я обратился за разъяснением этого к одному из железнодорожных агентов…