Неточные совпадения
По той же
стене, где была кровать, у самых дверей в чужую квартиру,
стоял простой тесовый стол, покрытый синенькою скатертью;
около стола два плетеных стула.
В углу
стоял шкаф с посудой; на
стене висел диплом офицерский за стеклом и в рамке;
около него красовались лубочные картинки, представляющие взятие Кистрина и Очакова, [Кистрин (Кюстрин) — русская крепость.
В большой комнате на крашеном полу крестообразно лежали темные ковровые дорожки,
стояли кривоногие старинные стулья, два таких же стола; на одном из них бронзовый медведь держал в лапах стержень лампы; на другом возвышался черный музыкальный ящик;
около стены, у двери, прижалась фисгармония, в углу — пестрая печь кузнецовских изразцов, рядом с печью — белые двери...
Блестели золотые, серебряные венчики на иконах и опаловые слезы жемчуга риз. У
стены — старинная кровать карельской березы, украшенная бронзой, такие же четыре стула
стояли посреди комнаты вокруг стола.
Около двери, в темноватом углу, — большой шкаф, с полок его, сквозь стекло, Самгин видел ковши, братины, бокалы и черные кирпичи книг, переплетенных в кожу. Во всем этом было нечто внушительное.
По
стенам,
около картин, лепилась в виде фестонов паутина, напитанная пылью; зеркала, вместо того чтоб отражать предметы, могли бы служить скорее скрижалями, для записывания на них, по пыли, каких-нибудь заметок на память. Ковры были в пятнах. На диване лежало забытое полотенце; на столе редкое утро не
стояла не убранная от вчерашнего ужина тарелка с солонкой и с обглоданной косточкой да не валялись хлебные крошки.
По изустным рассказам свидетелей, поразительнее всего казалось переменное возвышение и понижение берега: он то приходил вровень с фрегатом, то вдруг возвышался саженей на шесть вверх. Нельзя было решить,
стоя на палубе, поднимается ли вода, или опускается самое дно моря? Вращением воды кидало фрегат из стороны в сторону, прижимая на какую-нибудь сажень к скалистой
стене острова,
около которого он
стоял, и грозя раздробить, как орех, и отбрасывая опять на середину бухты.
Внутри избы были 2 комнаты. В одной из них находились большая русская печь и
около нее разные полки с посудой, закрытые занавесками, и начищенный медный рукомойник. Вдоль
стен стояли 2 длинные скамьи; в углу деревянный стол, покрытый белой скатертью, а над столом божница со старинными образами, изображающими святых с большими головами, темными лицами и тонкими длинными руками.
Около стен стояли большие сундуки с наклеенными на них красными бумажками с новогодними иероглифическими письменами.
Внутри фанзы, по обе стороны двери, находятся низенькие печки, сложенные из камня с вмазанными в них железными котлами. Дымовые ходы от этих печей идут вдоль
стен под канами и согревают их. Каны сложены из плитнякового камня и служат для спанья. Они шириной
около 2 м и покрыты соломенными циновками. Ходы выведены наружу в длинную трубу, тоже сложенную из камня, которая
стоит немного в стороне от фанзы и не превышает конька крыши. Спят китайцы всегда голыми, головой внутрь фанзы и ногами к
стене.
Действительно, скоро опять стали попадаться деревья, оголенные от коры (я уже знал, что это значит), а в 200 м от них на самом берегу реки среди небольшой полянки
стояла зверовая фанза. Это была небольшая постройка с глинобитными
стенами, крытая корьем. Она оказалась пустой. Это можно было заключить из того, что вход в нее был приперт колом снаружи.
Около фанзы находился маленький огородик, изрытый дикими свиньями, и слева — небольшая деревянная кумирня, обращенная как всегда лицом к югу.
Обширный кабинет был убран со всевозможною роскошью;
около стен стояли шкафы с книгами, и над каждым бронзовый бюст; над мраморным камином было широкое зеркало; пол обит был зеленым сукном и устлан ковром.
Здесь
около стен стояли две ясеневые кровати, из которых одна была покрыта серым байковым, а другая ватным кашемировым одеялом.
Он
стоял около своего номера, прислонившись к
стене, и точно ощущал, видел и слышал, как
около него и под ним спят несколько десятков людей, спят последним крепким утренним сном, с открытыми ртами, с мерным глубоким дыханием, с вялой бледностью на глянцевитых от сна лицах, и в голове его пронеслась давнишняя, знакомая еще с детства мысль о том, как страшны спящие люди, — гораздо страшнее, чем мертвецы.
Там тоже обеденный стол
стоял раздвинутым, как бывает это в трактирах; у стульев спинные задки были сильно захватаны, на
стене около того места, где в ней открывался буфет, было множество пятен.
В зале он увидел, что по трем ее
стенам стояли, а где и сидели господа во фраках, в белых галстуках и все почти в звездах, а
около четвертой, задней
стены ее шел буфет с фруктами, оршадом, лимонадом, шампанским;
около этого буфета, так же, как и у всех дверей,
стояли ливрейные лакеи в чулках и башмаках.
Тонкий, словно стонущий визг вдруг коснулся его слуха. Мальчик остановился, не дыша, с напряженными мускулами, вытянувшись на цыпочках. Звук повторился. Казалось, он исходил из каменного подвала,
около которого Сергей
стоял и который сообщался с наружным воздухом рядом грубых, маленьких четырехугольных отверстий без стекол. Ступая по какой-то цветочной куртине, мальчик подошел к
стене, приложил лицо к одной из отдушин и свистнул. Тихий, сторожкий шум послышался где-то внизу, но тотчас же затих.
По улицам бродили праздные кучки любопытных, а на площади, перед зданием заводоуправления и особенно
около господского дома, народ
стоял стена стеной, несмотря на отчаянные усилия станового и нескольких полицейских водворить порядок в этом галдевшем живом море.
В комнате, с тремя окнами на улицу,
стоял диван и шкаф для книг, стол, стулья, у
стены постель, в углу
около нее умывальник, в другом — печь, на
стенах фотографии картин.
Около стен залы сидели нетанцующие дамы с открытыми шеями и разряженные, насколько только хватило у каждой денег и вкусу, а также
стояло множество мужчин, между коими виднелись чиновники в вицмундирах, дворяне в своих отставных военных мундирах, а другие просто в черных фраках и белых галстуках и, наконец, купцы в длиннополых, чуть не до земли, сюртуках и все почти с огромными, неуклюжими медалями на кавалерских лентах.
Около внутренней
стены, подальше от окон,
стояла постель больного.
Младший унтер-офицер (из госпитального караула) велел пропустить меня, и я очутился в длинной и узкой комнате, по обеим продольным
стенам которой
стояли кровати, числом
около двадцати двух, между которыми три-четыре еще были не заняты.
Квашнин почему-то медлил сходить вниз и
стоял за стеклянной
стеной, возвышаясь своей массивной фигурой над теснящейся
около вагона группой, с широко расставленными ногами и брезгливой миной на лице, похожий на японского идола грубой работы.
Нехлюдов вошел в избу. Неровные, закопченные
стены в черном углу были увешаны разным тряпьем и платьем, а в красном буквально покрыты красноватыми тараканами, собравшимися
около образов и лавки. В середине этой черной, смрадной, шестиаршинной избёнки, в потолке была большая щель, и несмотря на то, что в двух местах
стояли подпорки, потолок так погнулся, что, казалось, с минуты на минуту угрожал разрушением.
Но однажды, в глухом углу,
около городской стеньг, она увидала другую женщину:
стоя на коленях
около трупа, неподвижная, точно кусок земли, она молилась, подняв скорбное лицо к звездам, а на
стене, над головой ее, тихо переговаривались сторожевые и скрежетало оружие, задевая камни зубцов.
Дети бросаются вслед за ними, узкая улица проглатывает их темные фигурки, и несколько минут — площадь почти пуста, только
около храма на лестнице тесно
стоит толпа людей, ожидая процессию, да тени облаков тепло и безмолвно скользят по
стенам зданий и по головам людей, словно лаская их.
Комната женщины была узкая, длинная, а потолок её действительно имел форму крышки гроба.
Около двери помещалась печка-голландка, у
стены, опираясь в печку спинкой,
стояла широкая кровать, против кровати — стол и два стула по бокам его. Ещё один стул
стоял у окна, — оно было тёмным пятном на серой
стене. Здесь шум и вой ветра были слышнее. Илья сел на стул у окна, оглядел
стены и, заметив маленький образок в углу, спросил...
Блеснули еще две звездочки, но еще тусклее. Значит, впереди еще меньше кислорода, дышать будет еще труднее. Наконец, как в тумане, показалась желтая
стена,
около которой
стояли и копошились темные человеческие фигуры.
Около кабака народ
стоял стеной; звуки гармоники и треньканье балалаек перемешивались с пьяным говором, топотом отчаянной пляски и дикой пьяной песней, в которой ничего не разберешь.
Около конторы народ по-прежнему
стоял стена стеной, и по-прежнему это был крестьянский люд. Выгнанный Осипом Иванычем бунтовщик был окружен целой толпой односельчан, с нетерпением ждавшей результатов ходатайства.
Полинялые штофные кресла и диваны с пуховыми подушками, с сошедшей позолотою,
стояли в печальной симметрии
около стен, обитых китайскими обоями.
Ночью я и Шакро тихонько подошли к таможенной брандвахте,
около которой
стояли три шлюпки, привязанные цепями к кольцам, ввинченным в каменную
стену набережной.
Около постели Бучинского
стояла приисковая касса, то есть железный сундук, а над постелью, на развешенном по
стене тюменском ковре, в красивом беспорядке размещено было разное оружие, начиная с револьвера и кончая бельгийской двустволкой и заржавевшим турецким кинжалом.
Около стен стояло несколько зеленых тагильских сундуков, в которых хранилась вся движимость Бучинского и разный домашний скарб.
— Ты угадала, девушка. От тебя трудно скрыться. И правда, зачем тебе быть скиталицей
около стад пастушеских? Да, я один из царской свиты, я главный повар царя. И ты видела меня, когда я ехал в колеснице Аминодавовой в день праздника Пасхи. Но зачем ты
стоишь далеко от меня? Подойди ближе, сестра моя! Сядь вот здесь на камне
стены и расскажи мне что-нибудь о себе. Скажи мне твое имя?
Это была маленькая комнатка, выходившая своим единственным окном на улицу; в углу, у самой двери,
стояла небольшая железная кровать, пред окном помещался большой стол,
около него два старых деревянных стула — и только. На
стене висел отцветший портрет Гаврилы Степаныча.
В дальнем конце пруда чуть виднелась темная линия далекого леса, зубчатой
стеной встававшего из белого тумана, который волнами ползал
около берегов; полный месяц
стоял посредине неба и озарял всю картину серебристым светом, ложившимся по воде длинными блестящими полосами.
Из передней небольшая дверь вела в кабинет хозяина, маленькую комнату, выходившую двумя светлыми окнами на двор; в кабинете
стоял большой стол, заваленный бумагами,
около стен стояли два больших шкафа с книгами.
Гости, конечно, все
стояли на ногах, вытянувшись шпалерой
около стены. От хозяйки генерал подошел к протопопу Мелетию и принял благословение, как делал всегда.
Посредине залы
стоял овальный обеденный стол, обтянутый желтой, под мрамор, клеенкой, а у
стен между колоннами размещались кровати, и
около каждой по шкапчику, совершенно так же, как это заведено в больницах и пансионах.
Когда Осип со своею оброчною книжкой вошел в избу старосты, становой, худощавый старик с длинными седыми бакенами, в серой тужурке, сидел за столом в переднем углу и что-то записывал. В избе было чисто, все
стены пестрели от картин, вырезанных из журналов, и на самом видном месте
около икон висел портрет Баттенберга, бывшего болгарского князя. Возле стола, скрестив руки,
стоял Антип Седельников.
Около двери, прижавшись к
стене,
стояла Фекла, совершенно нагая. Она дрожала от холода, стучала зубами, и при ярком свете луны казалась очень бледною, красивою и странною. Тени на ней и блеск луны на коже как-то резко бросались в глаза, и особенно отчетливо обозначались ее темные брови и молодая, крепкая грудь.
Первое, что бросилось Ферапонтову в глаза, — это стоявшие на столике маленькие, как бы аптекарские вески, а в углу, на комоде, помещался весь домашний скарб хозяина: грязный самоваришко, две-три полинялые чашки,
около полдюжины обгрызанных и треснувших тарелок. По другой
стене стоял диван с глубоко просиженным к одному краю местом.
Доселе я не обращал внимания на другую сторону, Москва поглотила меня. Страшный звук меди среди этой тишины заставил обернуться — все переменилось. Печальный, уединенный Симонов монастырь, с черными крышами, как на гробах, с мрачными
стенами,
стоял на обширном поле, небольшая река тихо обвивала его, не имея сил подвинуть несколько остановившихся барок; кое-где курились огоньки, и
около них лежали мужики, голодные, усталые, измокшие, и голос меди вырывался из гортани монастыря.
В комнате было темно; фельдшер толкнулся в дверь — заперта; тогда, зажигая спичку за спичкой, он бросился назад в сени, оттуда в кухню, из кухни в маленькую комнату, где все
стены были увешаны юбками и платьями и пахло васильками и укропом, и в углу
около печи
стояла чья-то кровать с целою горою подушек; тут, должно быть, жила старуха, Любкина мать; отсюда прошел он в другую комнату, тоже маленькую, и здесь увидел Любку.
В половине третьего, по окончании классов, когда гурьба гимназистов с гамом и шумом высыпала на улицу, учителя собрались в конференц-залу, по
стенам которой
стояли высокие шкафы с чучелами птиц и моделями зверей; на шкафах — глобусы и семь мудрецов греческих; на столах и в витринах
около окон — электрические и пневматические машины, вольтов столб, архимедов винт, лейденские банки, минералогические и археологические коллекции.
Приехали в Нижнее Городище.
Около трактира, на унавоженной земле, под которой был еще снег,
стояли подводы: везли большие бутыли с купоросным маслом. В трактире было много народа, всё извозчики, и пахло тут водкой, табаком и овчиной. Шел громкий разговор, хлопали дверью на блоке. За
стеной в лавочке, не умолкая ни на минуту, играли на гармонике. Марья Васильевна сидела и пила чай, а за соседним столом мужики, распаренные чаем и трактирной духотой, пили водку и пиво.
Она прошла дальше, в полуосвещенную комнату покороче, почти совсем без мебели. Несколько кресел
стояло у левой
стены и
около карниза. Она села тут за углом, так, чтобы самой уйти в тень, а видеть всех. Это местечко у ней — любимое. Тут прохладно, можно сесть покойнее, закрыть глаза, когда что-нибудь понравится, звуки оркестра доходят хоть и не очень отчетливо, но мягко. Они все-таки заглушают разговоры… Найти ее во всяком случае нетрудно — кто пожелает…
Из-под ворот текли на улицу зловонные ручьи. Все накопившиеся за зиму запахи оттаяли и мутным туманом
стояли в воздухе. В гнилых испарениях улицы,
около белой, облупившейся
стены женского монастыря, сидел в грязи лохматый нищий и смотрел исподлобья. Черная монашенка смиренно кланялась.
У
стены,
около двери комнаты, убранство которой дополняли несколько разнокалиберных легких стульев, железная кровать с убогой постелью и небольшой комод, на котором красовалась шелковая шляпа-цилиндр,
стояла в почтительной позе высокая худая старуха с хищным выражением лица — квартирная хозяйка, известная между ее жильцами под именем «Савишны».
Над лавкой,
около которой лежал труп, на
стене была перекладина, видимо оставшаяся от полки, на которой
стояла серебряная посуда, украденная опричниками, сломавшими и самую полку. С быстротой молодой девушки вскочила старуха на лавку, привязала бывшую у ней в руках веревку с петлей, просунула в последнюю голову и, быстрым движением опрокинув лавку, повисла на веревке.