Неточные совпадения
Еще слово: что было недоступною роскошью для немногих, то, благодаря цивилизации, делается доступным для всех:
на севере ананас
стоит пять-десять рублей, здесь — грош: задача цивилизации — быстро переносить его
на север и вогнать в пятак, чтобы вы и я лакомились им.
Всякий матрос вооружен был ножом и ананасом; за любой у нас
на севере заплатили бы от пяти до семи рублей серебром, а тут он
стоит два пенса; за шиллинг давали дюжину, за испанский талер — сотню.
Да, от большой северо — восточной реки все пространство
на юг до половины полуострова зеленеет и цветет, по всему пространству
стоят, как
на севере, громадные здания в трех, в четырех верстах друг от друга, будто бесчисленные громадные шахматы
на исполинской шахматнице.
Октябрь уж начался, и признаки осени выказывались довольно явственно. Несколько дней сряду
стояла переменная погода, солнце показывалось накоротке, и ежели не наступили настоящие холода, то в воздухе уже чувствовалась порядочная сырость. Тянуло
на север, в печное тепло, за двойные рамы, в страну пирогов с грибами и держания языков за зубами… Хорошо там!
Стоило ли ехать сюда,
на туманный чухонский
север, и не лучше ли было бы оставаться там, откуда прилетают эти письма в самодельных конвертах с сургучными печатями, сохраняя еще в себе как бы теплоту любящей руки?..
В недальнем расстоянии от Москвы
стояли войска второго самозванца, прозванного Тушинским вором;
на севере — шведский генерал Понтиус де ла Гарди свирепствовал в Новгороде и Пскове; одним словом, исключая некоторые низовые города, почти вся земля русская была во власти неприятелей, и одна Сергиевская лавра, осажденная войсками второго самозванца под начальством гетмана Сапеги и знаменитого налета пана Лисовского, упорно защищалась; малое число воинов, слуги монастырские и престарелые иноки отстояли святую обитель.
В Балаклаве конец сентября просто очарователен. Вода в заливе похолодела; дни
стоят ясные, тихие, с чудесной свежестью и крепким морским запахом по утрам, с синим безоблачным небом, уходящим бог знает в какую высоту, с золотом и пурпуром
на деревьях, с безмолвными черными ночами. Курортные гости — шумные, больные, эгоистичные, праздные и вздорные — разъехались кто куда —
на север, к себе по домам. Виноградный сезон окончился.
Наделавшая шуму речка Причинка была притоком Большого Сулата в том месте, где он делал широкую петлю
на север, а потом круто поворачивал к юго-востоку;
на стрелке, где сливались эти реки,
стояла деревушка Причина, куда мы теперь ехали.
Помню, это была кучка лачуг, как и большинство станков — под отвесными скалами. Те, кто выбирали места для этих станков, мало заботились об удобствах будущих обитателей. N-ский станок
стоял на открытой каменной площадке, выступавшей к реке, которая в этом месте вьется по равнине, открытой прямо
на север. Несколько верст далее станок мог бы укрыться за выступом горы. Здесь он
стоял, ничем не прикрытый, как бы отданный в жертву страшному северному ветру.
Барак
стоял далеко за городом, среди длинной, зелёной равнины, с одной стороны ограниченной тёмной полосой леса, с другой — линией городских зданий;
на севере поле уходило вдаль и там, зелёное, сливалось с мутно-голубым горизонтом;
на юге его обрезывал крутой обрыв к реке, а по обрыву шёл тракт и
стояли на равном расстоянии друг от друга старые, ветвистые деревья.
А ослоп в лесах
на севере и доселе означает дубину, стяг.] свечи, а в средине
стоял крытый черным бархатом с серебряными галунами аналогий,
на нем фарфоровое блюдо с узорочно разукрашенною цукатами кутьею.
Дня через два мы подошли к перевалу. Речка, служившая нам путеводной нитью, сделалась совсем маленькой. Она завернула направо к
северу, потом к северо-западу и стала подниматься. Подъем был все время равномерно пологий и только под самым гребнем сделался крутым.
На перевале
стояла небольшая кумирня, сложенная из тонких еловых бревен и украшенная красными тряпками с китайскими иероглифическими знаками.
На вершине хребта лес был гораздо гуще. Красивый вид имеют густые ели, украшенные белоснежными капюшонами.
Нас передвинули верст
на пять еще к
северу, в деревню Тай-пинь-шань. Мы стали за полверсты от Мандаринской дороги, в просторной усадьбе, обнесенной глиняными стенами с бойницами и башнями. Богатые усадьбы все здесь укреплены
на случай нападения хунхузов. Хозяина не было: он со своею семьею уехал в Маймакай. В этой же усадьбе
стоял обоз одного пехотного полка.
Мы простояли в Чантафу двое суток. Пришла весть, что Куропаткин смещен и отозван в Петербург. Вечером наши госпитали получили приказ от начальника санитарной части третьей армии, генерала Четыркина. Нашему госпиталю предписывалось идти
на север, остановиться у разъезда № 86, раскинуть там шатер и
стоять до 8 марта, а тогда, в двенадцать часов дня (вот как точно!), не ожидая приказания, идти в Гунчжулин.
От Мукдена до Гунчжулина около двухсот верст. Эти двести верст мы ехали трое суток. Поезд долгими часами
стоял на каждом разъезде. Рассказывали, что где-то к
северу произошло крушение санитарного поезда, много раненых перебито и вновь переранено и путь спешно очищается.
Мимо нас проходили
на север госпитали. Другие, подобно нашему,
стояли свернутыми по окрестным деревням и тоже не работали. А шел ужасающий бой, каждый день давал тысячи раненых. Завидев флаг госпиталя, к нам подъезжали повозки с будочками, украшенными красным крестом.
На одной площадке собрались весь
север Азии и почти весь восток Европы: для этого
стоило только русской царице махнуть платком из окна своего терема.
Стены этого обширного кабинета были заставлены частью книжными шкафами, а частью широкими турецкими диванами, утопавшими в мягких восточных коврах, покрывавших и паркет. Богатые красивые бархатные драпировки обрамляли окна и единственную дверь. У среднего окна, выходящего
на север,
стоял дорогой старинный письменный стол, заваленный журналами, газетами, визитными карточками и письмами. Все это лежало в изящном беспорядке.