Неточные совпадения
Я поднял глаза: на крыше
хаты моей
стояла девушка
в полосатом платье с распущенными косами, настоящая русалка.
«Где хозяин?» — «Нема». — «Как? совсем нету?» — «Совсим». — «А хозяйка?» — «Побигла
в слободку». — «Кто же мне отопрет дверь?» — сказал я, ударив
в нее ногою. Дверь сама отворилась; из
хаты повеяло сыростью. Я засветил серную спичку и поднес ее к носу мальчика: она озарила два белые глаза. Он был слепой, совершенно слепой от природы. Он
стоял передо мною неподвижно, и я начал рассматривать черты его лица.
Вот наконец мы пришли; смотрим: вокруг
хаты, которой двери и ставни заперты изнутри,
стоит толпа. Офицеры и казаки толкуют горячо между собою: женщины воют, приговаривая и причитывая. Среди их бросилось мне
в глаза значительное лицо старухи, выражавшее безумное отчаяние. Она сидела на толстом бревне, облокотясь на свои колени и поддерживая голову руками: то была мать убийцы. Ее губы по временам шевелились: молитву они шептали или проклятие?
При сем слове Левко не мог уже более удержать своего гнева. Подошедши на три шага к нему, замахнулся он со всей силы, чтобы дать треуха, от которого незнакомец, несмотря на свою видимую крепость, не устоял бы, может быть, на месте; но
в это время свет пал на лицо его, и Левко остолбенел, увидевши, что перед ним
стоял отец его. Невольное покачивание головою и легкий сквозь зубы свист одни только выразили его изумление.
В стороне послышался шорох; Ганна поспешно влетела
в хату, захлопнув за собою дверь.
—
Стой, кум! мы, кажется, не туда идем, — сказал, немного отошедши, Чуб, — я не вижу ни одной
хаты. Эх, какая метель! Свороти-ка ты, кум, немного
в сторону, не найдешь ли дороги; а я тем временем поищу здесь. Дернет же нечистая сила потаскаться по такой вьюге! Не забудь закричать, когда найдешь дорогу. Эк, какую кучу снега напустил
в очи сатана!
За околицей, под купой больших осокорей,
стояла хата старушки вдовы Гапки, и
в этой
хате Антось увидел свет.
Маленький уютный костел
стоял в соседстве соломенных
хат, посреди могил и крестов.
В теплой
хате с великим смрадом на одной лавке был прилеплен стеариновый огарок и лежали две законвертованные бумаги, которые Райнер,
стоя на коленях у лавки, приготовил по приказанию своего отрядного командира.
При этих словах Аннинька и еще поплакала. Ей вспомнилось: где стол был яств — там гроб
стоит, и слезы так и лились. Потом она пошла к батюшке
в хату, напилась чаю, побеседовала с матушкой, опять вспомнила: и бледна смерть на всех глядит — и опять много и долго плакала.
На склоне темных берегов
Какой-то речки безымянной,
В прохладном сумраке лесов,
Стоял поникшей
хаты кров,
Густыми соснами венчанный.
Хата была пуста.
В ней господствовал тот печальный, грязный беспорядок, который всегда остается после поспешного выезда. Кучи сора и тряпок лежали на полу, да
в углу
стоял деревянный остов кровати…
Оленин вернулся сумерками и долго не мог опомниться от всего, чтò видел; но к ночи опять нахлынули на него вчерашние воспоминания; он выглянул
в окно; Марьяна ходила из дома
в клеть, убираясь по хозяйству. Мать ушла на виноград. Отец был
в правлении. Оленин не дождался, пока она совсем убралась, и пошел к ней. Она была
в хате и
стояла спиной к нему. Оленин думал, что она стыдится.
Когда они вошли
в хату, всё действительно было готово, и Устенька оправляла пуховики
в стене. На столе, накрытом несоразмерно малою салфеткой,
стоял графин с чихирем и сушеная рыба.
В хате пахло тестом и виноградом. Человек шесть девок,
в нарядных бешметах и необвязанные платками, как обыкновенно, жались
в углу за печкою, шептались, смеялись и фыркали.
Вот скоро и ушли все
в лес вон по той дороге; и пан
в хату ушел, только панский конь
стоит себе, под деревом привязан. А уж и темнеть начало, по лесу шум идет, и дождик накрапывает, вот-таки совсем, как теперь… Уложила меня Оксана на сеновале, перекрестила на ночь… Слышу я, моя Оксана плачет.
Однако, с непривычки нести на себе фунтов двадцать пять — тридцать груза, я, добравшись до отведенной нам
хаты, сначала даже сесть не мог: прислонился ранцем к стене да так и
стоял минут десять
в полной амуниции и с ружьем
в руках.
— Ну, теперь они далеко! Поминай Янкеля как звали… Вот штука, так штука! Если эту штуку кому-нибудь рассказать, то, пожалуй, брехуном назовут. Да мне об этом, пожалуй, и говорить не
стоит… Еще скажут, что я… Э, да что тут толковать! Когда бы я сам жида убил или что-нибудь такое, а тут я ни при чем. Что мне было мешаться
в это дело? Моя
хата с краю, я ничего не знаю. Ешь пирог с грибами, а держи язык за зубами; дурень кричит, а разумный молчит… Вот и я себе молчал!..
В хате было очень чисто:
стояли две иконы на полочке и две тяжелые деревянные кровати, выкрашенные зеленою масляною краскою, стол, покрытый суровой ширинкой, и два стула, а по сторонам обыкновенные лавки, как
в крестьянской избе.
Зажгли свечу.
Хата точно
в том же порядке, как была за двенадцать лет назад. Только вместо отца Сергия у печки
стоит отец Прохор, а вместо бурого Капитана с отцом Вавилою забавляется серый Васька. Даже ножик и пучок кореневатых палочек, приготовленных отцом Сергием, висит там, где их повесил покойник, приготовлявший их на какую-то потребу.
На минуту мелькнула лошаденка, потряхивавшая головой, мужик с поднятым воротом, привалившийся к передку саней, — и все расплылось
в глухой тьме, и топота копыт не слышно было, и думалось, что там, куда поехал мужик, так же все скучно, голо и бедно, как и
в хате Меркулова, и
стоит такая же крепкая зимняя ночь.
Мальчик горел, запихнутый
в печь подальше, а баранья ляжка пеклась
в той же печи, только поближе к устью, и у загнетки
стояла робкая девочка-хозяйка, подбивая к огню хворост, а озорная гостья убирала
хату, то есть засыпала сором и золою кровь, пролитую на земляной пол, и металась, не зная, куда сбыть с глаз долой выпущенную из барана утробу.
— Так понял меня? Надо проползти по земле до самой деревни, забраться
в первую же свободную от неприятельского
постоя хату, расспросить обо всем крестьян, разумеется,
в том случае только, если будет видно, что они на нашей стороне и, возможно больше выведав о неприятеле, тем же путем возвратиться сюда. Понял меня? — коротко и веско бросал Любавин.
Утром другие камманисты пришли, стали откапывать. Никакая кирка не берет. Так до сих пор и
стоит середь
хаты,
в земле по пояс. Комиссия приезжала из Симферополя, опять откапывали, думали, — не белогвардейская ли пропаганда. Ничего подобного. Все записали, как было, Ленину послали телеграмму.
Хата,
в которой родился Кирилл Григорьевич и провел детство старший брат его,
стояла среди Лемешей, по правую сторону почтовой дороги от Козельца
в Чернигов.
Что там увидел наш удалой казак, того, верно, кроме его, ни одному православному христианину не доводилось видеть; да и не приведи Бог! И страх, и смех пронимали его попеременно: так ужасно, так уродливо было сборище на Лысой горе! По счастью, неподалеку от Федора Блискавки
стоял огромный костер осиновых дров: он припал за этот костер и оттуда выглядывал, как мышь из норки своей выглядывает
в хату, которая наполнена людьми и кошками.
Путешественники щедро заплатили за
постой и, напутствуемые всякими благими пожеланиями со стороны довольных хозяев
хаты, выехали из ворот, проехали деревню и повернули
в длинную, темную лесную просеку.
Карниз потолка был лепной и изображал русское село: углом вперед
стояла хата, каких никогда не бывает
в действительности; рядом застыл мужик с приподнятой ногою, и палка
в руках была выше его, а он сам был выше
хаты; дальше кривилась малорослая церковь, а возле нее выпирала вперед огромная телега с такой маленькой лошадью, как будто это была не лошадь, а гончая собака.