Неточные совпадения
Небо раскалилось и целым ливнем зноя обдавало все живущее;
в воздухе замечалось словно дрожанье и пахло гарью; земля трескалась и сделалась тверда, как камень, так что ни сохой, ни даже заступом взять ее было невозможно;
травы и всходы огородных овощей поблекли; рожь отцвела и выколосилась необыкновенно рано, но была так редка, и зерно было такое тощее, что не чаяли собрать и семян; яровые совсем не взошли, и засеянные ими поля
стояли черные, словно смоль, удручая взоры обывателей безнадежной наготою; даже лебеды не родилось; скотина металась, мычала и ржала; не находя
в поле пищи, она бежала
в город и наполняла улицы.
Стоя в холодке вновь покрытой риги с необсыпавшимся еще пахучим листом лещинового решетника, прижатого к облупленным свежим осиновым слегам соломенной крыши, Левин глядел то сквозь открытые ворота,
в которых толклась и играла сухая и горькая пыль молотьбы, на освещенную горячим солнцем
траву гумна и свежую солому, только что вынесенную из сарая, то на пестроголовых белогрудых ласточек, с присвистом влетавших под крышу и, трепля крыльями, останавливавшихся
в просветах ворот, то на народ, копошившийся
в темной и пыльной риге, и думал странные мысли...
Было то время года, перевал лета, когда урожай нынешнего года уже определился, когда начинаются заботы о посеве будущего года и подошли покосы, когда рожь вся выколосилась и, серо зеленая, не налитым, еще легким колосом волнуется по ветру, когда зеленые овсы, с раскиданными по ним кустами желтой
травы, неровно выкидываются по поздним посевам, когда ранняя гречиха уже лопушится, скрывая землю, когда убитые
в камень скотиной пары́ с оставленными дорогами, которые не берет соха, вспаханы до половины; когда присохшие вывезенные кучи навоза пахнут по зарям вместе с медовыми
травами, и на низах, ожидая косы,
стоят сплошным морем береженые луга с чернеющимися кучами стеблей выполонного щавельника.
В небе неподвижно
стояли ястребы, распластав свои крылья и неподвижно устремив глаза свои
в траву.
И пробились было уже козаки, и, может быть, еще раз послужили бы им верно быстрые кони, как вдруг среди самого бегу остановился Тарас и вскрикнул: «
Стой! выпала люлька с табаком; не хочу, чтобы и люлька досталась вражьим ляхам!» И нагнулся старый атаман и стал отыскивать
в траве свою люльку с табаком, неотлучную сопутницу на морях, и на суше, и
в походах, и дома.
— Не знаю. — Она медленно осмотрела поляну под вязом, где
стояла телега, — зеленую
в розовом вечернем свете
траву, черных молчаливых угольщиков и, подумав, прибавила: — Все это мне неизвестно. Я не знаю ни дня, ни часа и даже не знаю, куда. Больше ничего не скажу. Поэтому, на всякий случай, — прощай; ты часто меня возил.
Полы были усыпаны свежею накошенною душистою
травой, окна были отворены, свежий, легкий, прохладный воздух проникал
в комнату, птички чирикали под окнами, а посреди залы, на покрытых белыми атласными пеленами столах,
стоял гроб.
Как нарочно, мужички встречались все обтерханные, на плохих клячонках; как нищие
в лохмотьях,
стояли придорожные ракиты с ободранною корой и обломанными ветвями; исхудалые, шершавые, словно обглоданные, коровы жадно щипали
траву по канавам.
Наступили лучшие дни
в году — первые дни июня. Погода
стояла прекрасная; правда, издали грозилась опять холера, но жители…й губернии успели уже привыкнуть к ее посещениям. Базаров вставал очень рано и отправлялся версты за две, за три, не гулять — он прогулок без цели терпеть не мог, — а собирать
травы, насекомых. Иногда он брал с собой Аркадия. На возвратном пути у них обыкновенно завязывался спор, и Аркадий обыкновенно оставался побежденным, хотя говорил больше своего товарища.
Самгин, облегченно вздохнув, прошел
в свою комнату; там
стоял густой запах нафталина. Он открыл окно
в сад; на
траве под кленом сидел густобровый, вихрастый Аркадий Спивак, прилаживая к птичьей клетке сломанную дверцу, спрашивал свою миловидную няньку...
Полдень знойный; на небе ни облачка. Солнце
стоит неподвижно над головой и жжет
траву. Воздух перестал струиться и висит без движения. Ни дерево, ни вода не шелохнутся; над деревней и полем лежит невозмутимая тишина — все как будто вымерло. Звонко и далеко раздается человеческий голос
в пустоте.
В двадцати саженях слышно, как пролетит и прожужжит жук, да
в густой
траве кто-то все храпит, как будто кто-нибудь завалился туда и спит сладким сном.
— А вот ландыши!
Постойте, я нарву, — говорил он, нагибаясь к
траве, — те лучше пахнут: полями, рощей; природы больше. А сирень все около домов растет, ветки так и лезут
в окно, запах приторный. Вон еще роса на ландышах не высохла.
Один только старый дом
стоял в глубине двора, как бельмо
в глазу, мрачный, почти всегда
в тени, серый, полинявший, местами с забитыми окнами, с поросшим
травой крыльцом, с тяжелыми дверьми, замкнутыми тяжелыми же задвижками, но прочно и массивно выстроенный. Зато на маленький домик с утра до вечера жарко лились лучи солнца, деревья отступили от него, чтоб дать ему простора и воздуха. Только цветник, как гирлянда, обвивал его со стороны сада, и махровые розы, далии и другие цветы так и просились
в окна.
Шагах
в пятидесяти оттуда, на вязком берегу,
в густой
траве,
стояли по колени
в тине два буйвола. Они, склонив головы, пристально и робко смотрели на эту толпу, не зная, что им делать. Их тут нечаянно застали: это было видно по их позе и напряженному вниманию, с которым они сторожили минуту, чтоб уйти; а уйти было некуда: направо ли, налево ли, все надо проходить чрез толпу или идти
в речку.
Там были все наши. Но что это они делают? По поляне текла та же мутная речка,
в которую мы въехали. Здесь она дугообразно разлилась по луговине, прячась
в густой
траве и кустах. Кругом росли редкие пальмы. Трое или четверо из наших спутников, скинув пальто и жилеты,
стояли под пальмами и упражнялись
в сбивании палками кокосовых орехов. Усерднее всех старался наш молодой спутник по Капской колонии, П. А. Зеленый, прочие
стояли вокруг и смотрели,
в ожидании падения орехов. Крики и хохот раздавались по лесу.
Направо, у крепости, растет мелкая
трава; там бегают с криком ребятишки;
в тени лежат буйволы, с ужаснейшими, закинутыми на спину рогами, или
стоят по горло
в воде.
Взгляд далеко обнимает пространство и ничего не встречает, кроме белоснежного песку, разноцветной и разнообразной
травы да однообразных кустов, потом неизбежных гор, которые группами, беспорядочно
стоят, как люди, на огромной площади, то
в кружок, то рядом, то лицом или спинами друг к другу.
Кругом все белело от инея. Вода
в лужах замерзла. Под тонким слоем льда
стояли воздушные пузыри. Засохшая желто-бурая
трава искрилась такими яркими блестками, что больно было на нее смотреть. Сучья деревьев, камни и утоптанная земля на тропе покрылись холодным матовым налетом.
Отроги хребта, сильно размытые и прорезанные горными ключами, казались сопками, разобщенными друг от друга. Дальше за ними виднелся гребень водораздела; точно высокой стеной окаймлял он истоки Такунчи. Природа словно хотела резко отграничить здесь прибрежный район от бассейна Имана.
В том же месте, где соединялись 3 ручья, была небольшая полянка, и на ней
стояла маленькая фанзочка, крытая корьем и сухой
травой.
Он нагнал ее
в двух верстах от своего дома, возле березовой рощицы, на большой дороге
в уездный город. Солнце
стояло низко над небосклоном — и все кругом внезапно побагровело: деревья,
травы и земля.
Погода нам не благоприятствовала. Все время моросило, на дорожке
стояли лужи,
трава была мокрая, с деревьев падали редкие крупные капли.
В лесу
стояла удивительная тишина. Точно все вымерло. Даже дятлы и те куда-то исчезли.
Раньше всех проснулись бакланы. Они медленно, не торопясь, летели над морем куда-то
в одну сторону, вероятно, на корм. Над озером, заросшим
травой, носились табуны уток.
В море, на земле и
в воздухе
стояла глубокая тишина.
Ай, во поле липонька,
Под липою бел шатер,
В том шатре стол
стоит,
За тем столом девица.
Рвала цветы со
травы,
Плела венок с яхонты.
Кому венок износить?
Носить венок милому.
На другой день, ранним утром, началась казнь. На дворе
стояла уже глубокая осень, и Улиту, почти окостеневшую от ночи, проведенной
в «холодной», поставили перед крыльцом, на одном из приступков которого сидел барин, на этот раз еще трезвый, и курил трубку.
В виду крыльца, на мокрой
траве, была разостлана рогожа.
По воскресеньям он аккуратно ходил к обедне. С первым ударом благовеста выйдет из дома и взбирается
в одиночку по пригорку, но идет не по дороге, а сбоку по
траве, чтобы не запылить сапог. Придет
в церковь, станет сначала перед царскими дверьми, поклонится на все четыре стороны и затем приютится на левом клиросе. Там положит руку на перила, чтобы все видели рукав его сюртука, и
в этом положении неподвижно
стоит до конца службы.
Могила отца была обнесена решеткой и заросла
травой. Над ней
стоял деревянный крест, и краткая надпись передавала кратчайшее содержание жизни: родился тогда-то, был судьей, умер тогда-то… На камень не было денег у осиротевшей семьи. Пока мы были
в городе, мать и сестра каждую весну приносили на могилу венки из цветов. Потом нас всех разнесло по широкому свету. Могила
стояла одинокая, и теперь, наверное, от нее не осталось следа…
Не ответив, она смотрела
в лицо мне так, что я окончательно растерялся, не понимая — чего ей надо?
В углу под образами торчал круглый столик, на нем ваза с пахучими сухими
травами и цветами,
в другом переднем углу
стоял сундук, накрытый ковром, задний угол был занят кроватью, а четвертого — не было, косяк двери
стоял вплоть к стене.
Утром было холодно и
в постели, и
в комнате, и на дворе. Когда я вышел наружу, шел холодный дождь и сильный ветер гнул деревья, море ревело, а дождевые капли при особенно жестоких порывах ветра били
в лицо и стучали по крышам, как мелкая дробь. «Владивосток» и «Байкал»,
в самом деле, не совладали со штормом, вернулись и теперь
стояли на рейде, и их покрывала мгла. Я прогулялся по улицам, по берегу около пристани;
трава была мокрая, с деревьев текло.
В тех местах, где болот мало или они бывают залиты полою водою и
стоят сплошными лужами, как большие озера, — дупел и, бекасы и гаршнепы очень любят держаться большими высыпками на широко разлившихся весенних потоках с гор, которые, разбегаясь по отлогим долинам или ровным скатам, едва перебираются по
траве, отчего луговина размокает, как болото.
Окошки чистые, не малые,
в которых
стоит жидкая тина или вода, бросаются
в глаза всякому, и никто не попадет
в них; но есть прососы или окошки скрытные, так сказать потаенные, небольшие, наполненные зеленоватою, какою-то кисельною массою, засоренные сверху старою, сухою
травою и прикрытые новыми, молодыми всходами и побегами мелких, некорнистых
трав; такие окошки очень опасны; нередко охотники попадают
в них по неосторожности и горячности, побежав к пересевшей или подстреленной птице, что делается обыкновенно уже не глядя себе под ноги и не спуская глаз с того места, где села или упала птица.
Однажды Петрик был один на холмике над рекой. Солнце садилось,
в воздухе
стояла тишина, только мычание возвращавшегося из деревни стада долетало сюда, смягченное расстоянием. Мальчик только что перестал играть и откинулся на
траву, отдаваясь полудремотной истоме летнего вечера. Он забылся на минуту, как вдруг чьи-то легкие шаги вывели его из дремоты. Он с неудовольствием приподнялся на локоть и прислушался. Шаги остановились у подножия холмика. Походка была ему незнакома.
Этот простой вопрос больно отозвался
в сердце слепого. Он ничего не ответил, и только его руки, которыми он упирался
в землю, как-то судорожно схватились за
траву. Но разговор уже начался, и девочка, все
стоя на том же месте и занимаясь своим букетом, опять спросила...
Они встретились на паперти; она приветствовала его с веселой и ласковой важностью. Солнце ярко освещало молодую
траву на церковном дворе, пестрые платья и платки женщин; колокола соседних церквей гудели
в вышине; воробьи чирикали по заборам. Лаврецкий
стоял с непокрытой головой и улыбался; легкий ветерок вздымал его волосы и концы лент Лизиной шляпы. Он посадил Лизу и бывшую с ней Леночку
в карету, роздал все свои деньги нищим и тихонько побрел домой.
Окся неожиданно захохотала прямо
в лицо Кишкину, а когда он замахнулся на нее, так толкнула его
в грудь, что старик кубарем полетел на
траву. Петр Васильич зажал рот, чтобы не расхохотаться во все горло, но
в этот момент за его спиной раздался громкий смех. Он оглянулся и остолбенел: за ним
стоял Ястребов и хохотал, схватившись руками за живот.
Готовая к покосу
трава тихо
стояла окаменевшим зеленым морем; ее крошечные беспокойные жильцы спустились к розовым корням, и пестрые ужи с серыми гадинами, зачуяв вечернюю прохладу, ушли
в свои норы.
Деревья еще
стояли зелеными, но
в запахе воздуха, листьев и
травы уже слегка чувствовался, точно издали, нежный, меланхолический и
в то же время очаровательный запах приближающейся осени.
Нетронутая
трава стояла стеной,
в пояс вышиною, и крестьяне говорили: «Что за
трава! медведь медведем!» [Я никогда не умел удовлетворительно объяснить себе этого выражения, употребляемого также, когда говорилось о густом, высоком несжатом хлебе: как тут прошел медведь!
— Ну, до этого-то еще далеко! Они объясняют это гораздо проще; во-первых, дробностью расчетов, а во-вторых, тем, что из-за какого-нибудь гривенника не
стоит хлопотать. Ведь при этой системе всякий старается сделать все, что может, для увеличения чистой прибыли, следовательно,
стоит ли усчитывать человека
в том, что он одним-двумя фунтами
травы накосил меньше, нежели другой.
Мы были одни; только воробьи возились кругом, да ласточки бесшумно влетали и вылетали
в окна старой часовни, которая
стояла, грустно понурясь, среди поросших
травою могил, скромных крестов, полуразвалившихся каменных гробниц, на развалинах которых стлалась густая зелень, пестрели разноцветные головки лютиков, кашки, фиалок.
Они встали с
травы и
стояли друг против друга молча, слыша дыхание друг друга, глядя
в глаза и не видя их.
В глубине двора, на зеленой молодой
траве,
стоял маленький ослик.
Вскоре пикник кончился. Ночь похолодела, и от реки потянуло сыростью. Запас веселости давно истощился, и все разъезжались усталые. Недовольные, не скрывая зевоты. Ромашов опять сидел
в экипаже против барышень Михиных и всю дорогу молчал.
В памяти его
стояли черные спокойные деревья, и темная гора, и кровавая полоса зари над ее вершиной, и белая фигура женщины, лежавшей
в темной пахучей
траве. Но все-таки сквозь искреннюю, глубокую и острую грусть он время от времени думал про самого себя патетически...
Выходит, что наш брат приказный как выйдет из своей конуры, так ему словно дико и тесно везде, ровно не про него и свет
стоит. Другому все равно: ветерок шумит,
трава ли по полю стелется, птица ли поет, а приказному все это будто
в диковину, потому как он, окроме своего присутствия да кабака, ничего на свете не знает.
Время
стоит еще раннее, шестой час
в начале; золотистый утренний туман вьется над проселком, едва пропуская лучи только что показавшегося на горизонте солнца;
трава блестит; воздух напоен запахами ели, грибов и ягод; дорога идет зигзагами по низменности,
в которой кишат бесчисленные стада птиц.
Вышли
в сад. На узкой полосе земли, между двух домов,
стояло десятка полтора старых лип, могучие стволы были покрыты зеленой ватой лишаев, черные голые сучья торчали мертво. И ни одного вороньего гнезда среди них. Деревья — точно памятники на кладбище. Кроме этих лип,
в саду ничего не было, ни куста, ни
травы; земля на дорожках плотно утоптана и черна, точно чугунная; там, где из-под жухлой прошлогодней листвы видны ее лысины, она тоже подернута плесенью, как стоячая вода ряской.
Передонов
стоял и думал о Дарье, — и опять недолгое любование ею
в воображении сменилось страхом. Уж очень она быстрая и дерзкая. Затормошит. Да и чего тут
стоять и ждать? — подумал он: — еще простудишься. Во рву на улице,
в траве под забором, может быть, кто-нибудь прячется, вдруг выскочит и укокошит. И тоскливо стало Передонову. Ведь они бесприданницы, — думал он. Протекции у них
в учебном ведомстве нет. Варвара нажалуется княгине. А на Передонова и так директор зубы точит.
Сквозь слёзы и серую сеть дождя Матвей видел татарина, он
стоял у ограды лицом на восток, его шапка лежала у ног, на
траве, дождь разбил её
в тёмный, бесформенный ком.
Под липой было прохладно и спокойно; залетавшие
в круг ее тени мухи и пчелы, казалось, жужжали тише; чистая мелкая
трава изумрудного цвета, без золотых отливов, не колыхалась; высокие стебельки
стояли неподвижно, как очарованные; как мертвые, висели маленькие гроздья желтых цветов на нижних ветках липы.
Не колыхнет зеленый, как весенний луг, широкий пруд, затканный
травами, точно спит
в отлогих берегах своих; камыши
стоят неподвижно.
С весны щуки берут мало на жерлицы, летом же подпадают они около
трав,
в которых обыкновенно
стоят, подстерегая мелкую рыбу, но всего лучше удить их осенью: [Это говорится про Оренбургскую губернию: там величайшая редкость, если щука возьмет даже летом или осенью на белого червя (сальника); хотя редко, но иногда берет она на раковую шейку; на земляного же и навозного червя — никогда.