Неточные совпадения
Начиная с апреля суда приходят сюда; и те, которые
стоят в Столовой
бухте, на зиму переходят сюда же, чтобы укрыться от сильных юго-западных ветров.
По изустным рассказам свидетелей, поразительнее всего казалось переменное возвышение и понижение берега: он то приходил вровень с фрегатом, то вдруг возвышался саженей на шесть вверх. Нельзя было решить,
стоя на палубе, поднимается ли вода, или опускается самое дно моря? Вращением воды кидало фрегат из стороны
в сторону, прижимая на какую-нибудь сажень к скалистой стене острова, около которого он
стоял, и грозя раздробить, как орех, и отбрасывая опять на середину
бухты.
Но зато мелькают между ними — очень редко, конечно, — и другие — с натяжкой, с насилием языка. Например, моряки пишут: «Такой-то фрегат где-нибудь
в бухте стоял «мористо»: это уже не хорошо, но еще хуже выходит «мористее»,
в сравнительной степени. Не морскому читателю, конечно,
в голову не придет, что «мористо» значит близко, а «мористее» — ближе к открытому морю, нежели к берегу.
В маленькой
бухте, куда мы шли,
стояло уже опередившее нас наше судно «Князь Меншиков», почти у самого берега.
По сю сторону
бухты, между Инкерманом и Северным укреплением, на холме телеграфа, около полудня
стояли два моряка, один — офицер, смотревший
в трубу на Севастополь, и другой, вместе с казаком только что подъехавший к большой вехе.
«Бегущая по волнам» приближалась к
бухте, раскинутой широким охватом отступившего
в глубину берега. Оттуда шел смутный перебой гула. Гез, Бутлер и Синкрайт
стояли у борта. Команда тянула фалы и брасы, переходя от мачты к мачте.
Аян протер глаза
в пустынной тишине утра, мокрый, хмельной и слабый от недавнего утомления. Плечи опухли, ныли; сознание бродило
в тумане, словно невидимая рука все время пыталась заслонить от его взгляда тихий прибой, голубой проход
бухты, где
стоял «Фитиль на порохе», и яркое, живое лицо прошлых суток.
Далеко от берега белелись
в разных местах буруны, ходившие через гряды камней, которыми усеяна эта
бухта, и на одной из таких гряд, с опущенными стеньгами и брам-стеньгами, значительно разгруженный,
стоял бедный клипер «Забияка». Около него длинной вереницей копошились гребные суда, пробуя тщетно стянуть с каменьев плотно засевший клипер.
Пароход приближался к Сайгону, и все пассажиры были наверху… К полудню показались мачты кораблей, стоявших на сайгонском рейде, и скоро «Анамит» завернул
в огромную
бухту и стал на якорь против города, на купеческом рейде, на котором
стоял десяток купеческих кораблей, а
в глубине рейда виднелась большая французская эскадра.
Слегка накренившись, корвет пробежал пролив и взял влево
в глубину
бухты, где,
в числе нескольких военных судов под иностранными флагами,
стояла и маленькая русская эскадра: корвет под контр-адмиральским флагом и два клипера. Красивый белеющийся город с маленькими домами раскинулся среди зеленых пятен у
бухты, поднимаясь по склону небольшой возвышенности.
Все было
в самом успокоительном порядке; стакан кофе
стоял на столе, дымясь между высоких груд газет, как пароходик, приставший на якорь
в бухту, окруженную высокими скалами.
Было везде тихо, тихо. Как перед грозою, когда листья замрут, и даже пыль прижимается к земле. Дороги были пустынны, шоссе как вымерло.
Стояла страстная неделя. Дни медленно проплывали — безветренные, сумрачные и теплые. На северо-востоке все время слышались
в тишине глухие буханья. Одни говорили, — большевики обстреливают город, другие, — что это добровольцы взрывают за
бухтою артиллерийские склады.
Катя шла домой коротким путем, через перевал, отделявший деревню от поселка. Открывалась с перевала голубая
бухта, красивые мысы выбегали далеко
в море. Белые дачи как будто замерли
в ожидании надвигающегося вихря. Смущенно
стояла изящная вилла Агаповых, потерявшая уверенную свою красоту. Кате вдруг вспомнилось...