Пройдя таким образом немного более двух верст, слышится что-то похожее на шум падающих вод, хотя человек, не привыкший к
степной жизни, воспитанный на булеварах, не различил бы этот дальний ропот от говора листьев; — тогда, кинув глаза в ту сторону, откуда ветер принес сии новые звуки, можно заметить крутой и глубокий овраг; его берег обсажен наклонившимися березами, коих белые нагие корни, обмытые дождями весенними, висят над бездной длинными хвостами; глинистый скат оврага покрыт камнями и обвалившимися глыбами земли, увлекшими за собою различные кусты, которые беспечно принялись на новой почве; на дне оврага, если подойти к самому краю и наклониться придерживаясь за надёжные дерева, можно различить небольшой родник, но чрезвычайно быстро катящийся, покрывающийся по временам пеною, которая белее пуха лебяжьего останавливается клубами у берегов, держится несколько минут и вновь увлечена стремлением исчезает в камнях и рассыпается об них радужными брызгами.
Неточные совпадения
Было за полдень давно. Над городом лежало оцепенение покоя, штиль на суше, какой бывает на море штиль широкой,
степной, сельской и городской русской
жизни. Это не город, а кладбище, как все эти города.
Но все тихо: по климату — это столица мира; по тишине, малолюдству и образу
жизни —
степная деревня.
Кругом непроглядною серою мглой
Степная равнина одета,
И мрачно и душно в пустыне глухой,
И нет в ней ни
жизни, ни света.
Да не приписывают этого исцеления употреблению одного кумыса: он мало оказывает пользы без
степного корма для кобыльих маток, без
степного воздуха, без
жизни в степи.
Среди яркой и оживленной мелодии, счастливой и свободной, как
степной ветер, и как он, беззаботной среди пестрого и широкого гула
жизни, среди то грустного, то величавого напева народной песни все чаще, все настойчивее и сильнее прорывалась какая-то за душу хватающая нота.
Там еще кое-где пробивается
жизнь, самобытность, мерцает минутами луч какой-то надежды, здесь — тишь невозмутимая, мрак непроглядный, здесь перед вами стоит мертвая красавица в безлюдной степи, и общее гробовое молчание нарушается лишь движением
степного коршуна, терзающего в воздухе добычу…
Отец его —
степной помещик, прикидывавшийся всегда разоренным, — ходил всю
жизнь в нагольном тулупе, сам ездил продавать в губернский город рожь, овес и гречиху, причем, как водится, обмеривал и был за это проучаем иногда.
Это был самый потрясающий момент в моей богатейшей приключениями и событиями
жизни. Это мое торжество из торжеств. А тут еще Бурлак сказал, что Кичеев просит прислать для «Будильника» и стихов, и прозы еще. Я ликовал. И в самом деле думалось: я, еще так недавно беспаспортный бродяга, ночевавший зимой в ночлежках и летом под лодкой да в
степных бурьянах, сотни раз бывший на границе той или другой погибели, и вдруг…
Обжился я на зимовнике и полюбил степь больше всего на свете, должно быть, дедовская кровь сказалась. На всю
жизнь полюбил и часто бросал Москву для
степных поездок по коннозаводским делам.
Задумался Литвинов над этим документом; повеяло на него
степною глубью, слепым мраком заплесневшей
жизни, и чудно показалось ему, что он прочел это письмо именно в Бадене.
Так как Березовка с ее жителями и посетителями представляет главный центр моей тогдашней задушевной
жизни, то позволю себе несколько подробнее поговорить об этом селе. И это село, подобно другим новороссийским селам, сошло со
степного уровня в широкий овраг, так называемую балку, к струям небольшой речки, перепруженной надежною плотиной и превращенной в громадный пруд.
Ружейная охота,
степная, лесная и болотная, уженье форели всех трех родов (другой рыбы поблизости около меня не было), переписка с московскими друзьями, чтение книг и журналов и, наконец, литературные занятия наполняли мои летние и зимние досужные часы, остававшиеся праздными от внутренней, семейной
жизни.
От этой
жизни, от этой степи Кольцов не отрывался надолго во все продолжение своей
жизни; но все же первые впечатления
степной природы запали в его душу еще во время ранней юности, когда все наши чувства бывают так свежи и живы.
Она молода, изящна, любит
жизнь; она кончила в институте, выучилась говорить на трех языках, много читала, путешествовала с отцом, — но неужели все это только для того, чтобы в конце концов поселиться в глухой
степной усадьбе и изо дня в день, от нечего делать, ходить из сада в поле, из поля в сад и потом сидеть дома и слушать, как дышит дедушка?
— Что ж, — он родился затем, что ли, чтоб поковырять землю да и умереть, не успев даже могилы самому себе выковырять? Ведома ему воля? Ширь
степная понятна? Говор морской волны веселит ему сердце? Он раб — как только родился, всю
жизнь раб, и всё тут! Что он с собой может сделать? Только удавиться, коли поумнеет немного.
Но этого не случилось. На дороге Толстого выросла непреодолимая для него преграда, — и «биография» остановилась.
Степной конь, вольно мчавшийся по равнинам
жизни, был насильственно взнуздан и поставлен в конюшню. Помните, как у Флобера: «я истощился, скача на одном месте, как лошади, которых дрессируют в конюшне: это ломает им ноги». На целых тридцать лет Толстой оказался запертым в такую конюшню.
Флобер говорит: «Я истощился, скача на месте»… «У меня нет никакой биографии»… У Льва Толстого есть биография, — яркая, красивая, увлекательная биография человека, ни на минуту не перестававшего жить. Он не скакал на месте в огороженном стойле, — он, как дикий
степной конь, несся по равнинам
жизни, перескакивая через всякие загородки, обрывая всякую узду, которую
жизнь пыталась на него надеть… Всякую? Увы! Не всякую. Одной узды он вовремя не сумеет оборвать… Но об этом после.