Неточные совпадения
Вулич
молча вышел в спальню майора; мы за ним последовали. Он подошел к
стене, на которой висело оружие, и наудачу снял с гвоздя один из разнокалиберных пистолетов; мы еще его не понимали; но когда он взвел курок и насыпал на полку пороха, то многие, невольно вскрикнув, схватили его за руки.
— Кровь!.. Какая кровь?.. — бормотал он, бледнея и отодвигаясь к
стене. Настасья продолжала
молча смотреть на него.
Обжигаясь, оглядываясь, Долганов выпил стакан кофе,
молча подвинул его хозяйке, встал и принял сходство с карликом на ходулях. Клим подумал, что он хочет проститься и уйти, но Долганов подошел к
стене, постучал пальцами по деревянной обшивке и — одобрил...
Ее судороги становились сильнее, голос звучал злей и резче, доктор стоял в изголовье кровати, прислонясь к
стене, и кусал, жевал свою черную щетинистую бороду. Он был неприлично расстегнут, растрепан, брюки его держались на одной подтяжке, другую он накрутил на кисть левой руки и дергал ее вверх, брюки подпрыгивали, ноги доктора дрожали, точно у пьяного, а мутные глаза так мигали, что казалось — веки тоже щелкают, как зубы его жены. Он
молчал, как будто рот его навсегда зарос бородой.
Диомидов поворачивался под их руками
молча, покорно, но Самгин заметил, что пустынные глаза больного не хотят видеть лицо Макарова. А когда Макаров предложил ему выпить ложку брома, Диомидов отвернулся лицом к
стене.
В помещение под вывеской «Магазин мод» входят, осторожно и
молча, разнообразно одетые, но одинаково смирные люди, снимают верхнюю одежду, складывая ее на прилавки, засовывая на пустые полки; затем они, «гуськом» идя друг за другом, спускаются по четырем ступенькам в большую, узкую и длинную комнату, с двумя окнами в ее задней
стене, с голыми
стенами, с печью и плитой в углу, у входа: очевидно — это была мастерская.
— Вы гораздо больше сказали о нем, — отметил Самгин; Кутузов
молча пожал плечами, а затем, прислонясь спиною к
стене, держа руки в карманах, папиросу в зубах и морщась от дыма, сказал...
Самгин привстал на пальцах ног, вытянулся и через головы людей увидал: прислонясь к
стене, стоит высокий солдат с забинтованной головой, с костылем под мышкой, рядом с ним — толстая сестра милосердия в темных очках на большом белом лице, она
молчит, вытирая губы углом косынки.
У него дрожали ноги, он все как-то приседал, покачивался. Самгин слушал его
молча, догадываясь — чем ушиблен этот человек? Отодвинув Клима плечом, Лютов прислонился к
стене на его место, широко развел руки...
С лестницы сошли рядом и
молча. Клим постоял в прихожей, глядя, как по
стене вытянулись на вешалке различные пальто; было в них нечто напоминающее толпу нищих на церковной паперти, безголовых нищих.
Молча посторонясь, он пропустил гостя на деревянные мостки к двум ступеням крыльца, похожего на шкаф, приставленный к
стене дома.
—
Молчи, — вполголоса командовал мужчина, притиснув женщину спиной своей к
стене.
Отделив от книги длинный листок, она приближает его к лампе и шевелит губами
молча. В углу, недалеко от нее, сидит Марина, скрестив руки на груди, вскинув голову; яркое лицо ее очень выгодно подчеркнуто пепельно-серым фоном
стены.
Старичок не спеша отклеился от
стены и
молча пошел прочь.
Но когда настал час — «пришли римляне и взяли», она постигла, откуда пал неотразимый удар, встала, сняв свой венец, и
молча, без ропота, без малодушных слез, которыми омывали иерусалимские
стены мужья, разбивая о камни головы, только с окаменелым ужасом покорности в глазах пошла среди павшего царства, в великом безобразии одежд, туда, куда вела ее рука Иеговы, и так же — как эта бабушка теперь — несла святыню страдания на лице, будто гордясь и силою удара, постигшего ее, и своею силою нести его.
Я было стала ей говорить, всплакнула даже тут же на постели, — отвернулась она к
стене: «
Молчите, говорит, дайте мне спать!» Наутро смотрю на нее, ходит, на себя непохожа; и вот, верьте не верьте мне, перед судом Божиим скажу: не в своем уме она тогда была!
Сделавши одно послабление, губернатор должен был допустить десять и
молчать, иначе ему несдобровать. Он сам первый нарушитель законов. А европейцы берут все больше и больше воли, и в Пекине узнают об этом тогда, когда уже они будут под
стенами его и когда помешать разливу чужого влияния будет трудно.
Видишь, я давно хотел тебе многое здесь, в этих облезлых
стенах выразить, но
молчал о главнейшем: время как будто все еще не приходило.
Назывался он не в насмешку над заседавшими там старичками, а потому, что там велась слишком мелкая игра, и играющие, как умные детки,
молчали наравне с мундирными портретами по
стенам. А чуть кто-нибудь возвышал голос в карточном споре, поднимались удивленные головы, раздавалось повелительное «тс», и все смолкало.
Дед стоял, выставив ногу вперед, как мужик с рогатиной на картине «Медвежья охота»; когда бабушка подбегала к нему, он
молча толкал ее локтем и ногою. Все четверо стояли, страшно приготовившись; над ними на
стене горел фонарь, нехорошо, судорожно освещая их головы; я смотрел на всё это с лестницы чердака, и мне хотелось увести бабушку вверх.
А Григорий Иванович
молчал. Черные очки его смотрели прямо в
стену дома, в окно, в лицо встречного; насквозь прокрашенная рука тихонько поглаживала широкую бороду, губы его были плотно сжаты. Я часто видел его, но никогда не слыхал ни звука из этих сомкнутых уст, и молчание старика мучительно давило меня. Я не мог подойти к нему, никогда не подходил, а напротив, завидя его, бежал домой и говорил бабушке...
Над водою — серый, мокрый туман; далеко где-то является темная земля и снова исчезает в тумане и воде. Всё вокруг трясется. Только мать, закинув руки за голову, стоит, прислонясь к
стене, твердо и неподвижно. Лицо у нее темное, железное и слепое, глаза крепко закрыты, она всё время
молчит, и вся какая-то другая, новая, даже платье на ней незнакомо мне.
Бывало, сидит он в уголку с своими «Эмблемами» — сидит… сидит; в низкой комнате пахнет гераниумом, тускло горит одна сальная свечка, сверчок трещит однообразно, словно скучает, маленькие стенные часы торопливо чикают на
стене, мышь украдкой скребется и грызет за обоями, а три старые девы, словно Парки,
молча и быстро шевелят спицами, тени от рук их то бегают, то странно дрожат в полутьме, и странные, также полутемные мысли роятся в голове ребенка.
Илюшка продолжал
молчать; он стоял спиной к окну и равнодушно смотрел в сторону, точно мать говорила
стене. Это уже окончательно взбесило Рачителиху. Она выскочила за стойку и ударила Илюшку по щеке. Мальчик весь побелел от бешенства и, глядя на мать своими большими темными глазами, обругал ее нехорошим мужицким словом.
И с этим лег в постель, укрылся своим дубленым тулупом и
молча повернулся к
стене, а Юстин Помада, постояв
молча над его кроватью, снова зашагал взад и вперед.
…Сестра Феоктиста остановилась, долго смотрела
молча в одну точку темной
стены и потом неожиданно, дернув на себе ряску, тревожно проговорила...
Позвали Симеона… Он пришел, по обыкновению, заспанный и хмурый. По растерянным лицам девушек и экономок он уже видел, что случилось какое-то недоразумение, в котором требуется его профессиональная жестокость и сила. Когда ему объяснили в чем дело, он
молча взялся своими длинными обезьяньими руками за дверную ручку, уперся в
стену ногами и рванул.
Я было приложил руку к ее лбу, чтоб пощупать, есть ли жар, но она
молча и тихо своей маленькой ручкой отвела мою и отвернулась от меня лицом к
стене.
По улице шли быстро и
молча. Мать задыхалась от волнения и чувствовала — надвигается что-то важное. В воротах фабрики стояла толпа женщин, крикливо ругаясь. Когда они трое проскользнули во двор, то сразу попали в густую, черную, возбужденно гудевшую толпу. Мать видела, что все головы были обращены в одну сторону, к
стене кузнечного цеха, где на груде старого железа и фоне красного кирпича стояли, размахивая руками, Сизов, Махотин, Вялов и еще человек пять пожилых, влиятельных рабочих.
Там, внизу, пенятся, мчатся, кричат. Но это далеко, и все дальше, потому что она смотрит на меня, она медленно втягивает меня в себя сквозь узкие золотые окна зрачков. Так — долго,
молча. И почему-то вспоминается, как однажды сквозь Зеленую
Стену я тоже смотрел в чьи-то непонятные желтые зрачки, а над
Стеной вились птицы (или это было в другой раз).
Но она
молчит. Я вдруг слышу тишину, вдруг слышу — Музыкальный Завод и понимаю: уже больше 17, все давно ушли, я один, я опоздал. Кругом — стеклянная, залитая желтым солнцем пустыня. Я вижу: как в воде — стеклянной глади подвешены вверх ногами опрокинутые, сверкающие
стены, и опрокинуто, насмешливо, вверх ногами подвешен я.
I
молчала, и ее глаза уже — мимо меня, сквозь меня, далекие. Я вдруг услышал, как ветер хлопает о стекло огромными крыльями (разумеется, это было и все время, но услышал я только сейчас), и почему-то вспомнились пронзительные птицы над вершиной Зеленой
Стены.
–…Вчера вечером пришла ко мне с твоей запиской… Я знаю — я все знаю:
молчи. Но ведь ребенок — твой? И я ее отправила — она уже там, за
Стеною. Она будет жить…
Он откинулся спиной к
стене купе и ждал. Но я
молчал.
Александр поднял нос немного кверху, провел взглядом по
стене, по потолку, потом мигнул раза два и стал глядеть на дядю, но
молчал.
У Александра опустились руки. Он
молча, как человек, оглушенный неожиданным ударом, глядел мутными глазами прямо в
стену. Петр Иваныч взял у него письмо и прочитал в P.S. следующее: «Если вам непременно хочется поместить эту повесть в наш журнал — пожалуй, для вас, в летние месяцы, когда мало читают, я помещу, но о вознаграждении и думать нельзя».
— Неужто надо идти еще дальше, чтобы установить в квартале свою репутацию? — настаивал я, — вспомни, что вчера говорил Очищенный! Эти анекдоты, эта мораль…. ведь
стены квартиры нашей, я думаю, провоняли от этих разговоров! Глумов! Да отзовись же! Не
молчи!
Малюта вышел. Оставшись один, Максим задумался. Все было тихо в доме; лишь на дворе гроза шумела да время от времени ветер, ворвавшись в окно, качал цепи и кандалы, висевшие на
стене, и они, ударяя одна о другую, звенели зловещим железным звоном. Максим подошел к лестнице, которая вела в верхнее жилье, к его матери. Он наклонился и стал прислушиваться. Все
молчало в верхнем жилье. Максим тихонько взошел по крутым ступеням и остановился перед дверью, за которою покоилась мать его.
Они говорили так дружески серьезно, что татарка перестала дразнить их, вошла в комнату,
молча сняла со
стены платье и исчезла.
Тяжелы были мне эти зимние вечера на глазах хозяев, в маленькой, тесной комнате. Мертвая ночь за окном; изредка потрескивает мороз, люди сидят у стола и
молчат, как мороженые рыбы. А то — вьюга шаркает по стеклам и по
стене, гудит в трубах, стучит вьюшками; в детской плачут младенцы, — хочется сесть в темный угол и, съежившись, выть волком.
Борноволоков скрипнул в досаде зубами и завернулся
молча к
стене.
Охнув тихонько, Палага выпрямилась и долго
молчала, глядя в
стену, а потом нерешительно и тихо молвила...
Послали за попом, а она начала икать, да и померла, мы и не заметили — когда; уж поп, придя, сказал. Сказал он, а Шакир сморщился, да боком-боком в сени и лезет на чердак, цапаясь за
стену и перила, как пьяный. Я — за ним: «Куда ты?» Не понимает, сел на ступень, шепчет: «Алла, алла!» Начал я его уговаривать, а сказать-то нечего, — против смерти что скажешь? Обнял и
молчу. Час, наверно, сидели мы так,
молча.
Я
молча прыгнул из-за кулис, схватил его за горло, прижал к
стене, дал пощечину и стал драть за уши. На шум прибежали со сцены все репетировавшие, в том числе и Большаков.
Кручина
молча показал на
стену.
Двери отворились, и незнакомый вошел в избу. Купец с земским прижались к
стене, хозяин и хозяйка встретили его низкими поклонами; а стрелец, отступив два шага назад, взялся за саблю. Незнакомый, не замечая ничего, несколько раз перекрестился,
молча подостлал под голову свою шубу и расположился на скамье, у передних окон. Все приезжие, кроме Кирши и Алексея, вышли один за другим из избы.
Прислонившись спиной к
стене, он изредка лишь потряхивал волосами; вмешаться в разговор и замять как-нибудь отцовскую речь он не мог: во-первых, отец не дал бы ему вымолвить слова, и, наконец, хоть до завтра говори ему, все-таки никакого толку не выйдет, все-таки не послушает, хуже еще упрется; во-вторых, приличие своего рода запрещало Ване вмешаться в беседу: он знал, что сидит тут в качестве жениха, и, следовательно, волей-неволей должен был
молчать.
Илья
молчал, улыбался. В комнате было тепло, чисто, пахло вкусным чаем и ещё чем-то, тоже вкусным. В клетках, свернувшись в пушистые комки, спали птички, на
стенах висели яркие картинки. Маленькая этажерка, в простенке между окон, была уставлена красивыми коробочками из-под лекарств, курочками из фарфора, разноцветными пасхальными яйцами из сахара и стекла. Всё это нравилось Илье, навевая тихую, приятную грусть.
Весёлое солнце весны ласково смотрело в окна, но жёлтые
стены больницы казались ещё желтее. При свете солнца на штукатурке выступали какие-то пятна, трещины. Двое больных, сидя на койке, играли в карты,
молча шлёпая ими. Высокий, худой мужчина бесшумно расхаживал по палате, низко опустив забинтованную голову. Было тихо, хотя откуда-то доносился удушливый кашель, а в коридоре шаркали туфли больных. Жёлтое лицо Якова было безжизненно, глаза его смотрели тоскливо.
Илья оглядел комнату. У
стен её
молча стояли испуганные, жалкие люди. Он почувствовал в груди презрение к ним, обиделся на себя за то, что сказал им об убийстве, и крикнул...