Неточные совпадения
Я взошел в хату: две лавки и стол, да огромный сундук возле печи составляли всю ее мебель. На
стене ни одного образа — дурной знак! В разбитое стекло врывался морской ветер. Я вытащил из чемодана восковой огарок и, засветив его, стал раскладывать вещи, поставив в угол шашку и ружье, пистолеты положил на стол, разостлал бурку на лавке, казак свою на другой; через десять минут он захрапел, но я не мог заснуть: передо мной во
мраке все вертелся мальчик с белыми глазами.
Долго, бывало, смотрит он, пока не стукнет что-нибудь около: он очнется — перед ним старая
стена монастырская, старый образ: он в келье или в тереме. Он выйдет задумчиво из копоти древнего
мрака, пока не обвеет его свежий, теплый воздух.
Еще белее, еще лучше блестят при месяце толпы хат; еще ослепительнее вырезываются из
мрака низкие их
стены.
Тихи и покойны эти пруды; холод и
мрак вод их угрюмо заключен в темно-зеленые
стены садов.
Он подошел к окну, прислонился лбом к углу
стены рядом с Ромашовым и, задумчиво глядя в теплый
мрак весенней ночи, заговорил вздрагивающим, глубоким, проникновенным голосом...
Во
мраке виднелась ему только широкая улица с белыми, во многих местах разрушенными
стенами больших домов и каменный тротуар, по которому он шел; изредка встречались солдаты и офицеры.
Удалое товарищество разделилось на разные кружки. В самой средине поляны варили кашу и жарили на прутьях говядину. Над трескучим огнем висели котлы; дым отделялся сизым облаком от зеленого
мрака, окружавшего поляну как бы плотною
стеной. Кашевары покашливали, терли себе глаза и отворачивались от дыму.
Отвесив мальчику подзатыльник за оплошность, приемыш молодцевато поправил шапку и направился к двухэтажному зданию,
стены и кровля которого сливались с
мраком, между тем как верхний и нижний ряд окон горели, как отдушины огромной плавильной печи.
Улица была испещрена пятнами света и теней, но вдали
мрак был так густ, точно
стена загораживала улицу, возвышаясь от земли до неба.
Недавно я вновь сделал подземную прогулку и не мог узнать Неглинного канала: теперь это громадный трехверстный коридор, с оштукатуренным потолком и
стенами и с выстланным тесаным камнем дном. Всюду можно идти во весь рост и, подняв руку, нельзя достать верхнего свода. От старого остался только тот же непроглядный
мрак, зловоние и пронизывающий до костей могильный холод…
Впрочем камни и земля всё поросло мохом, при свете фонаря можно в
стене норы земляных крыс и других скромных зверков, любителей
мрака и неизвестности; инде свод начал обсыпаться, и от прежней правильности и симметрии почти не осталось никаких следов.
И тогда огромная крепость, в плоских
стенах которой не было ни одного огонька, уходила в
мрак и тишину, чертою молчания, неподвижности и тьмы отделяла себя от вечно живого, движущегося города.
Она поняла, сознала, развила истину разума как предлежащей действительности; она освободила мысль мира из события мира, освободила все сущее от случайности, распустила все твердое и неподвижное, прозрачным сделала темное, свет внесла в
мрак, раскрыла вечное во временном, бесконечное в конечном и признала их необходимое сосуществование; наконец, она разрушила китайскую
стену, делившую безусловное, истину от человека, и на развалинах ее водрузила знамя самозаконности разума.
Едва только кончилась беспримерная в летописях мира борьба, в которой русская доблесть и верность стояла против соединенных усилий могущественных держав Запада, вспомоществуемых наукою, искусством, богатством средств, опытностию на морях и всею их военного и гражданскою организацией, — едва кончилась эта внешняя борьба под русскою Троею — Севастополем, как началась новая борьба — внутренняя — с пороками и злоупотреблениями, скрывавшимися доселе под покровом тайны в
стенах канцелярий и во
мраке судейских архивов.
Только часа через три, иззябший и обессиленный, добрался Цирельман до местечка. Ночь была теперь так темна, что даже белых
стен домов нельзя было различить в ее
мраке. Цирельман уже повернул в свою улицу, как сзади него заскрипели полозья.
Во
мраке смутно представлялись те же неясные предметы: в некотором отдалении черная
стена, такие же движущиеся пятна; подле самого меня круп белой лошади, которая, помахивая хвостом, широко раздвигала задними ногами; спина в белой черкеске, на которой покачивалась винтовка в черном чехле и виднелась белая головка пистолета в шитом кобуре; огонек папиросы, освещающий русые усы, бобровый воротник и руку в замшевой перчатке.
Но лишь только мигнула в последний раз лампа и комната окунулась в густой
мрак, невидимой силой раздвинуло
стены, сорвало потолок и бросило Андрея Николаевича в чистое поле.
Как ни ненавидела я Доурова, как ни презирала его, а все-таки он был теперь последней связью моей с нашим домом, с родным Гори, с дорогими и близкими людьми, например, Людой и князем Андро, которых я горячо любила. Последняя связь с прошлым исчезала и со мной оставались лишь эти чернеющие во
мраке стены и неведомые люди в этих
стенах…
Мысль не отвечала. Она была недвижна, пуста и молчала. Два безмолвия окружали Меня, два
мрака покрывали мою голову. Две
стены хоронили Меня, и за одною, в бледном движении теней, проходила ихняя, человеческая, жизнь, а за другою — в безмолвии и
мраке простирался мир Моего истинного и вечного бытия. Откуда услышу зовущий голос? Куда шагну?
Я был точно замуравлен между двумя каменными глухими
стенами: за одной была ихняя, человеческая, жизнь, от которой Я отделился, за другой — в безмолвии и
мраке простирался мир Моего вечного и истинного бытия.
Его безмолвие звучало, его
мрак сиял, трепет вечной и радостной жизни плескался, как прибой, о твердый камень непроницаемой
Стены, — но были глухи Мои чувства и безмолвствовала мысль.
Екатерина Петровна сообразила, что она в крестьянской избе: на
стенах наклеены были лубочные картины, в углу стоял киот с образами, отделанными блестящей фольгою, свет лампады, горящей перед ними, еле освещал окружающий
мрак.
Представь последний день природы,
Что пролилася звезд река,
На огнь пошли
стеною воды,
Бугры взвилися в облака;
Что вихри тучи к тучам гнали,
Что
мрак лишь молнии свещали,
Что гром потряс всемирну ось,
Что солнце, мглою покровенно,
Ядро казалось раскалено:
Се вид, как вшел в Измаил Росс.
И если она уйдет на край света, скроется за высокими
стенами монастыря или даже умрет — и туда, во
мрак могилы, потянутся за нею тонкие, как паутина, нити и опутают ее беспокойством и страхом.