Неточные совпадения
Цыфиркин. А наш брат и век так живет. Дела не делай, от дела не бегай. Вот беда нашему брату, как кормят плохо, как сегодни к здешнему
обеду провианту не
стало…
Левин застал жену грустною и скучающею.
Обед трех сестер удался бы очень весело, но потом его ждали, ждали, всем
стало скучно, сестры разъехались, и она осталась одна.
Долли пошла в свою комнату, и ей
стало смешно. Одеваться ей не во что было, потому что она уже надела свое лучшее платье; но, чтоб ознаменовать чем-нибудь свое приготовление к
обеду, она попросила горничную обчистить ей платье, переменила рукавчики и бантик и надела кружева на голову.
— Нет, ничего не будет, и не думай. Я поеду с папа гулять на бульвар. Мы заедем к Долли. Пред
обедом тебя жду. Ах, да! Ты знаешь, что положение Долли
становится решительно невозможным? Она кругом должна, денег у нее нет. Мы вчера говорили с мама и с Арсением (так она звала мужа сестры Львовой) и решили тебя с ним напустить на Стиву. Это решительно невозможно. С папа нельзя говорить об этом… Но если бы ты и он…
— Мы здесь не умеем жить, — говорил Петр Облонский. — Поверишь ли, я провел лето в Бадене; ну, право, я чувствовал себя совсем молодым человеком. Увижу женщину молоденькую, и мысли… Пообедаешь, выпьешь слегка — сила, бодрость. Приехал в Россию, — надо было к жене да еще в деревню, — ну, не поверишь, через две недели надел халат, перестал одеваться к
обеду. Какое о молоденьких думать! Совсем
стал старик. Только душу спасать остается. Поехал в Париж — опять справился.
В конце
обеда стало еще веселее. Губернатор просил Вронского ехать в концерт в пользу братии, который устраивала его жена, желающая с ним познакомиться.
Но как вино подавалось у нас только за
обедом, и то по рюмочке, причем учителя обыкновенно и обносили, то мой Бопре очень скоро привык к русской настойке и даже
стал предпочитать ее винам своего отечества, как не в пример более полезную для желудка.
Выпив чаю, он
стал дожидаться, когда его позовут на допрос; настроение его не падало, но на допрос не позвали, а принесли
обед из ресторана, остывший, однако вкусный.
Но ему было скучно до отупения. Мать так мало обращала внимания на него, что Клим перед завтраком,
обедом, чаем тоже
стал прятаться, как прятались она и Варавка. Он испытывал маленькое удовольствие, слыша, что горничная, бегая по двору, по саду, зовет его.
Ему живо представилось, как он объявлен женихом, как на другой, на третий день приедут разные дамы и мужчины, как он вдруг
станет предметом любопытства, как дадут официальный
обед, будут пить его здоровье. Потом… потом, по праву и обязанности жениха, он привезет невесте подарок…
Но Марфенька погрозила, что отнимет деньги и никогда не придет больше, если он
станет прятать их, а сам выпрашивать луковицу на
обед и просить на паперти милостыню.
Съедят ли у него из-под рук завтрак или
обед, он не
станет производить следствия, а возьмет книгу посерьезнее, чтобы заморить аппетит, или уснет, утомленный голодом.
После
обеда он уснул в зале от усталости и проснулся, когда только что пробило шесть часов и
стало смеркаться.
Потом приснилось ему, что он сидит с приятелями у Сен-Жоржа и с аппетитом ест и пьет, рассказывает и слушает пошлый вздор, обыкновенно рассказываемый на холостых
обедах, — что ему от этого
стало тяжело и скучно, и во сне даже спать захотелось.
В трактире к
обеду стало поживее; из нумеров показались сонные лица жильцов: какой-то очень благообразный, высокий, седой старик, в светло-зеленом сюртуке, ирландец, как нам сказали, полковник испанской службы, француз, бледный, донельзя с черными волосами, донельзя в белой куртке и панталонах, как будто завернутый в хлопчатую бумагу, с нежным фальцетто, без грудных нот.
После
обеда стало посвежее; все разъехались.
Слуги и за
обедом суются как угорелые, сталкивают друг друга с ног, беснуются и вдруг
становятся неподвижно и глядят на вас, прося глазами приказать что-нибудь еще.
Скучное дело качка; все недовольны; нельзя как следует читать, писать, спать; видны также бледные, страдальческие лица. Порядок дня и ночи нарушен, кроме собственно морского порядка, который, напротив, усугублен. Но зато
обед, ужин и чай
становятся как будто посторонним делом. Занятия, беседы нет… Просто нет житья!
В средине
обеда Кавадзи
стал немного волноваться; старик ничего.
И Нехлюдову, после хорошего
обеда, вина, за кофеем, на мягком кресле, среди ласковых и благовоспитанных людей,
становилось всё более и более приятно.
Вечером, вскоре после
обеда, в большой зале, где особенно, как для лекции, поставили рядами стулья с высокими резными спинками, а перед столом кресло и столик с графином воды для проповедника,
стали собираться на собрание, на котором должен был проповедовать приезжий Кизеветер.
— Какой вздор, и все это вздор, — бормотал он. — Я действительно, может быть, говорил когда-то… только не вам. Мне самому говорили. Я это в Париже слышал, от одного француза, что будто бы у нас в Четьи-Минеи это за обедней читают… Это очень ученый человек, который специально изучал статистику России… долго жил в России… Я сам Четьи-Минеи не читал… да и не
стану читать… Мало ли что болтается за
обедом?.. Мы тогда обедали…
С самого же прибытия в наш город Ивана Федоровича
стал являться к
обеду почти каждый раз.
Дерсу ужасно ругал китайцев за то, что они, бросив лудеву, не позаботились завалить ямы землей. Через час мы подошли к знакомой нам Лудевой фанзе. Дерсу совсем оправился и хотел было сам идти разрушить лудеву, но я посоветовал ему остаться и отдохнуть до завтра. После
обеда я предложил всем китайцам
стать на работу и приказал казакам следить за тем, чтобы все ямы были уничтожены.
Пошли обедать. Обедали молча. После
обеда Верочка ушла в свою комнату. Павел Константиныч прилег, по обыкновению, соснуть. Но это не удалось ему: только что
стал он дремать, вошла Матрена и сказала, что хозяйский человек пришел; хозяйка просит Павла Константиныча сейчас же пожаловать к ней. Матрена вся дрожала, как осиновый лист; ей-то какое дело дрожать?
Потом, — это было очень большим шагом, — Вера Павловна увидела возможность завесть и правильное преподавание: девушки
стали так любознательны, а работа их шла так успешно, что они решили делать среди рабочего дня, перед
обедом, большой перерыв для слушания уроков.
Женихи сотнями увивались за наследницею громадного состояния; но общество, толпившееся за
обедами и на вечерах Полозова, было то общество слишком сомнительного типа, слишком сомнительного изящества, которое наполняет залы всех подобных Полозову богачей, возвысившихся над более или менее приличным, не великосветским родным своим кругом, и не имеющих ни родства, ни связей в настоящем великосветском обществе, также более или менее приличном; они
становятся кормителями пройдох и фатов, совершенно неприличных уже и по внешности, не говоря о внутренних достоинствах.
Пили по-обыкновенному, то есть очень много; после
обеда стали мы уговаривать хозяина прометать нам банк.
Ему,
стало быть, не трудно было разжалобить наших славян судьбою страждущей и православной братии в Далмации и Кроации; огромная подписка была сделана в несколько дней, и, сверх того, Гаю был дан
обед во имя всех сербских и русняцких симпатий.
Стали мы себя сокращать, из Гранд-Отеля к «Мадлене» в chambres meublйes [меблированные комнаты (фр.).] перебрались; вместо Cafй Anglais начали к Дюрану ходить; тоже недурной ресторан, и тем выгоден, что там за пять франков можно целый
обед получить.
Сатира перенесли в застольную и положили на печку. Под влиянием тепла ему
стало как будто полегче. В обыкновенное время в застольной находилась только кухарка с помощницей, но во время
обедов и ужинов собиралась вся дворня, и шум, который она производила, достаточно-таки тревожил больного. Однако он крепился, старался не слышать праздного говора и, в свою очередь, сдерживал, сколько мог, кашель, разрывавший его грудь.
В усадьбе и около нее с каждым днем
становится тише; домашняя припасуха уж кончилась, только молотьба еще в полном ходу и будет продолжаться до самых святок. В доме зимние рамы вставили, печки топить начали; после
обеда, часов до шести, сумерничают, а потом и свечи зажигают; сенные девушки уж больше недели как уселись за пряжу и работают до петухов, а утром, чуть свет забрезжит, и опять на ногах. Наконец в половине октября выпадает первый снег прямо на мерзлую землю.
Кормили тетенек более чем скупо. Утром посылали наверх по чашке холодного чаю без сахара, с тоненьким ломтиком белого хлеба; за
обедом им первым подавали кушанье, предоставляя правовыбирать самые худые куски. Помню, как робко они входили в столовую за четверть часа до
обеда, чтобы не заставить ждать себя, и
становились к окну. Когда появлялась матушка, они приближались к ней, но она почти всегда с беспощадною жестокостью отвечала им, говоря...
Ужин представляет собой подобие
обеда, начиная с супа и кончая пирожным. Федор Васильич беспрестанно потчует гостя, но так потчует, что у того колом в горле кусок
становится.
На другой день проснулся, смотрю: уже дед ходит по баштану как ни в чем не бывало и прикрывает лопухом арбузы. За
обедом опять старичина разговорился,
стал пугать меньшего брата, что он обменяет его на кур вместо арбуза; а пообедавши, сделал сам из дерева пищик и начал на нем играть; и дал нам забавляться дыню, свернувшуюся в три погибели, словно змею, которую называл он турецкою. Теперь таких дынь я нигде и не видывал. Правда, семена ему что-то издалека достались.
Не таков был его однофамилец, с большими рыжими усами вроде сапожной щетки. Его никто не звал по фамилии, а просто именовали: Паша Рыжеусов, на что он охотно откликался. Паша тоже считал себя гурманом, хоть не мог отличить рябчика от куропатки. Раз собеседники зло над ним посмеялись, после чего Паша не ходил на «вторничные»
обеды года два, но его уговорили, и он снова
стал посещать
обеды: старое было забыто. И вдруг оно всплыло совсем неожиданно, и стол уже навсегда лишился общества Паши.
Дела клуба
становились все хуже и хуже… и публика другая, и субботние
обеды — парадных уже не
стало — скучнее и малолюднее…
Обеды накрывались на десять — пятнадцать человек. Последний парадный
обед, которым блеснул клуб, был в 1913 году в 300-летие дома Романовых.
Неизменными посетителями этого трактира были все московские сибиряки. Повар, специально выписанный Лопашовым из Сибири, делал пельмени и строганину. И вот как-то в восьмидесятых годах съехались из Сибири золотопромышленники самые крупные и обедали по-сибирски у Лопашова в этой самой «избе», а на меню стояло: «
Обед в
стане Ермака Тимофеевича», и в нем значилось только две перемены: первое — закуска и второе-«сибирские пельмени».
В день его приезда, после
обеда, когда отец с трубкой лег на свою постель, капитан в тужурке пришел к нему и
стал рассказывать о своей поездке в Петербург.
В нашем доме
стали появляться какие-то дотоле невиданные фигуры в мундирах с медными пуговицами, которых отец принимал, угощал
обедами, устраивал для них карточные вечера.
Вотчим был строг со мной, неразговорчив с матерью, он всё посвистывал, кашлял, а после
обеда становился перед зеркалом и заботливо, долго ковырял лучинкой в неровных зубах. Всё чаще он ссорился с матерью, сердито говорил ей «вы» — это выканье отчаянно возмущало меня. Во время ссор он всегда плотно прикрывал дверь в кухню, видимо, не желая, чтоб я слышал его слова, но я все-таки вслушивался в звуки его глуховатого баса.
Они были неистощимы в таких выдумках, но мастер всё сносил молча, только крякал тихонько да, прежде чем дотронуться до утюга, ножниц, щипцов или наперстка, обильно смачивал пальцы слюною. Это
стало его привычкой; даже за
обедом, перед тем как взять нож или вилку, он муслил пальцы, возбуждая смех детей. Когда ему было больно, на его большом лице являлась волна морщин и, странно скользнув по лбу, приподняв брови, пропадала где-то на голом черепе.
Уже вскоре после приезда, в кухне во время
обеда, вспыхнула ссора: дядья внезапно вскочили на ноги и, перегибаясь через стол,
стали выть и рычать на дедушку, жалобно скаля зубы и встряхиваясь, как собаки, а дед, стуча ложкой по столу, покраснел весь и звонко — петухом — закричал...
За
обедом же была рассказана такая легенда: когда русские заняли остров и затем
стали обижать гиляков, то гиляцкий шаман проклял Сахалин и предсказал, что из него не выйдет никакого толку.
— Стихотворство у нас, — говорил товарищ мой трактирного
обеда, — в разных смыслах как оно приемлется, далеко еще отстоит величия. Поэзия было пробудилась, но ныне паки дремлет, а стихосложение шагнуло один раз и
стало в пень.
Минут через десять одна вернулась с большим куском сохатиного мяса и принялась варить
обед, а другая повесила над огнем чайник и
стала жарить на угольях свежую юколу.
Лаврецкому
стало жаль старика; он попросил у него прощения. Лемм после чая сыграл ему свою кантату, а за
обедом, вызванный самим Лаврецким, опять разговорился о Лизе. Лаврецкий слушал его со вниманием и любопытством.
Зато Антон за
обедом взял свое: твердой стопою
стал он за кресло Марьи Дмитриевны — и уже никому не уступил своего места.
Первый шурф был пробит еще до
обеда, и Кишкин
стал делать пробу тут же около огонька, разложенного на льду.