Неточные совпадения
И понимаете, в старину человек, хотевший образоваться, положим, Француз,
стал бы изучать всех классиков: и богословов, и трагиков, и
историков, и философов, и понимаете весь труд умственный, который бы предстоял ему.
— Героем времени постепенно
становится толпа, масса, — говорил он среди либеральной буржуазии и, вращаясь в ней, являлся хорошим осведомителем для Спивак. Ее он пытался пугать все более заметным уклоном «здравомыслящих» людей направо, рассказами об организации «Союза русского народа», в котором председательствовал
историк Козлов, а товарищем его был регент Корвин, рассказывал о работе эсеров среди ремесленников, приказчиков, служащих. Но все это она знала не хуже его и, не пугаясь, говорила...
Покуривая, улыбаясь серыми глазами, Кутузов
стал рассказывать о глупости и хитрости рыб с тем воодушевлением и знанием, с каким
историк Козлов повествовал о нравах и обычаях жителей города. Клим, слушая, путался в неясных, но не враждебных мыслях об этом человеке, а о себе самом думал с досадой, находя, что он себя вел не так, как следовало бы, все время точно качался на качели.
— Благодарю, Серж. Карамзин —
историк; Пушкин — знаю; эскимосы в Америке; русские — самоеды; да, самоеды, — но это звучит очень мило са-мо-е-ды! Теперь буду помнить. Я, господа, велю Сержу все это говорить мне, когда мы одни, или не в нашем обществе. Это очень полезно для разговора. Притом науки — моя страсть; я родилась быть m-me
Сталь, господа. Но это посторонний эпизод. Возвращаемся к вопросу: ее нога?
Самые позитивные
историки знают, что после Христа ось мировой истории изменила свое направление; Христос
стал темой мировой истории.
— Я не о вас, каких-нибудь десяти праведниках, говорю, благородством которых, может быть, и спасается только кормило правления! Я не
историк, а только гражданин, и говорю, как бы
стал говорить, если бы меня на плаху возвели, что позорно для моего отечества мало что оставлять убийц и грабителей на свободе, но, унижая и оскверняя государственные кресты и чины, украшать ими сих негодяев за какую-то акибы приносимую ими пользу.
На другой день после взятия каланчей турки привели в ужас русских, напав на них в то время, как они отдыхали после обеда — «обычай, которому мы не изменяли ни дома, ни в
стане военном», — по замечанию
историка.
Тем страннее было бы, если бы позднейший
историк стал находить в них глубокие идеи и намерения для блага государства.
Первая задача истории — воспроизвести жизнь; вторая, исполняемая не всеми
историками, — объяснить ее; не заботясь о второй задаче,
историк остается простым летописцем, и его произведение — только материал для настоящего
историка или чтение для удовлетворения любопытства; думая о второй задаче,
историк становится мыслителем, и его творение приобретает чрез это научное достоинство.
Греция, умевшая развивать индивидуальности до какой-то художественной оконченности и высоко человеческой полноты, мало знала в цветущие времена свои ученых в нашем смысле; ее мыслители, ее
историки, ее поэты были прежде всего граждане, люди жизни, люди общественного совета, площади, военного
стана; оттого это гармонически уравновешенное, прекрасное своим аккордом, многостороннее развитие великих личностей, их науки и искусства — Сократа, Платона, Эсхила, Ксенофонта и других.
Но я, как беспристрастный
историк, должен здесь заметить, что с дамами он вообще обращался не с большим уважением, и одна только Лизавета Васильевна составляла для него как бы исключение, потому ли, что он не мог, несмотря на его старания, успеть в ней, или оттого, что он действительно понимал в ней истинные достоинства женщины, или, наконец, потому, что она и
станом, и манерами, и даже лицом очень много походила на тех милых женщин, которых он видал когда-то в большом свете, — этого не мог решить себе даже сам Бахтиаров.
Так непременно возразят нам почтеннейшие
историки литературы и другие деятели русской науки, о которых говорили мы в начале нашей
статьи.
«С рассказом Моисея
Не соглашу рассказа моего:
Он вымыслом хотел пленить еврея,
Он важно лгал, — и слушали его.
Бог наградил в нем слог и ум покорный,
Стал Моисей известный господин,
Но я, поверь, —
историк не придворный,
Не нужен мне пророка важный чин!