Неточные совпадения
В соседней бильярдной слышались удары шаров, говор и смех. Из входной двери появились два офицера: один молоденький, с слабым, тонким лицом, недавно поступивший из Пажеского
корпуса в их полк; другой пухлый,
старый офицер с браслетом на руке и заплывшими маленькими глазами.
Нет-с, ста́рее меня по
корпусу найдутся,
Я с восемьсот девятого служу;
Да, чтоб чины добыть, есть многие каналы;
Об них как истинный философ я сужу:
Мне только бы досталось в генералы.
Тайная полиция не разрасталась еще в самодержавный
корпус жандармов, а состояла из канцелярии под начальством
старого вольтерианца, остряка и болтуна и юмориста, вроде Жуи де Санглена.
Несмотря на самое тщательное прислушиванье, Карачунский ничего не мог различить: так же хрипел насос, так же лязгали шестерни и железные цепи, так же под полом журчала сбегавшая по «сливу» рудная вода, так же вздрагивал весь
корпус от поворотов тяжелого маховика. А между тем
старый штейгер учуял беду… Поршень подавал совсем мало воды. Впрочем, причина была найдена сейчас же: лопнуло одно из колен главной трубы.
Старый штейгер вздохнул свободнее.
Благодаря переговорам Аннушки и ее
старым любовным счетам с машинистом Тараско попал в механический
корпус на легкую ребячью работу. Мавра опять вздохнула свободнее: призрак голодной смерти на время отступил от ее избушки. Все-таки в выписку Тараска рубль серебра принесет, а это, говорят, целый пуд муки.
Показалось Александрову, что он знал эту чудесную девушку давным-давно, может быть, тысячу лет назад, и теперь сразу вновь узнал ее всю и навсегда, и хотя бы прошли еще миллионы лет, он никогда не позабудет этой грациозной, воздушной фигуры со слегка склоненной головой, этого неповторяющегося, единственного «своего» лица с нежным и умным лбом под темными каштаново-рыжими волосами, заплетенными в корону, этих больших внимательных серых глаз, у которых раек был в тончайшем мраморном узоре, и вокруг синих зрачков играли крошечные золотые кристаллики, и этой чуть заметной ласковой улыбки на необыкновенных губах, такой совершенной формы, какую Александров видел только в
корпусе, в рисовальном классе, когда, по указанию
старого Шмелькова, он срисовывал с гипсового бюста одну из Венер.
Здесь и
старые юнкера-второкурсники, которых сразу видно по выправке, и только прибывшие выпускные кадеты других
корпусов, как московских, так и провинциальных, в разноцветных погонах.
От
старого, кроме
корпуса, выходящего на улицу, был оставлен крошечный флигелек, уступленный М.А. Саблину, куда он и перевел статистическое отделение при канцелярии генерал-губернатора, заведующим которого он состоял.
Таковы были казармы, а бараки еще теснее. Сами фабричные
корпуса и даже самые громадные прядильни снабжены были лишь
старыми деревянными лестницами, то одна, то две, а то и ни одной. Спальные
корпуса состояли из тесных «каморок», набитых семьями, а сзади темные чуланы, в которых летом спали от «духоты».
Наш нынешний государь в отрочестве своем не раз кушивал с нами за общим кадетским столом и, вероятно, еще изволит помнить нашего «
старого Бобра» [В «‹Краткой› истории Первого кадетского
корпуса» (1832 г.) есть упоминания о том, что государь император Александр Николаевич в отрочестве посещал
корпус и там кушал с кадетами.
Пока он жил, все наши, когда случалось быть в Петербурге, непременно приезжали в
корпус «явиться Андрею Петровичу» — «
старому Бобру».
В мае, незадолго до Николина дня [9 мая по
старому стилю — Ред.], прибыл для второго
корпуса фабрики паровой котёл, его привезли на барке, причалившей к песчаному берегу Оки там, где в неё лениво втекала болотная вода зелёной Ватаракши.
Как раз в этом же году военные гимназии превратились в кадетские
корпуса. Сделалось это очень просто: воспитанникам прочитали высочайший указ, а через несколько дней повели их в спальни и велели вместо
старых кепи пригнать круглые фуражки с красным околышем и с козырьком. Потом появились цветные пояса и буквы масляной краской на погонах.
Он очень возмужал с тех пор, как мы расстались с ним, обложился бакенбардами и пополнел во всем
корпусе, но не
постарел.
Чтобы сообщить лучшим питомцам его совершенную опытность, знание морей и всех чрезвычайных феноменов сей величественной стихии, Монархиня посылала их в отдаленности Океана, в другие части мира, и молодые Офицеры Российские имели славу повелевать
старыми мореходцами Альбиона [См.: Указ 1762 г. о
Корпусах.
В один сумрачный ненастный день, в начале октября 186* года, в гардемаринскую роту морского кадетского
корпуса неожиданно вошел директор,
старый, необыкновенно простой и добродушный адмирал, которого кадеты нисколько не боялись, хотя он и любил иногда прикинуться строгим и сердито хмурил густые, нависшие и седые свои брови, журя какого-нибудь отчаянного шалуна. Но добрый взгляд маленьких выцветших глаз выдавал старика, и он никого не пугал.
На что уж наш дом был старинный и строгий: дед-генерал из «гатчинцев», бабушка —
старого закала барыня, воспитанная еще в конце XVIII века! И в таком-то семействе вырос младший мой дядя, Н.П.Григорьев, отданный в Пажеский
корпус по лично выраженному желанию Николая и очутившийся в 1849 году замешанным в деле Петрашевского, сосланный на каторгу, где нажил медленную душевную болезнь.
По бытовой истории
старого русского общества и раскола мы приобрели тогда в профессоре Щапове очень ценного сотрудника. Но это было уже слишком поздно: он был близок к административной ссылке и лежал в клинике в одном
корпусе с Помяловским, где я его и посещал.
Небо умилостивлялось над генералом, и
старые связи его
старой тещи еще возымели свое действие. В Петербурге о Копцевиче напоминали вовремя и кстати, и в ноябре генерал получил приглашение вступить в службу и назначен был служить в Петербурге (командиром
корпуса внутренней стражи). Разумеется, дом исполнился радости: осеннее сидение в деревне среди раскисшего малороссийского чернозема кончилось, и началась опять настоящая, разумная жизнь с барабанами, флейтами, значками и проч.
В нашем госпитале лежал один раненый офицер из соседнего
корпуса. Офицер был знатный, с большими связями. Его приехал проведать его корпусный командир.
Старый,
старый старик, — как говорили, с громадным влиянием при дворе.
В начале августа пошли на Дальний Восток эшелоны нашего
корпуса. Один офицер, перед самым отходом своего эшелона, застрелился в гостинице. На
Старом Базаре в булочную зашел солдат, купил фунт ситного хлеба, попросил дать ему нож нарезать хлеб и этим ножом полоснул себя по горлу. Другой солдат застрелился за лагерем из винтовки.
«Вопреки высочайше изданного устава, генералиссимус Суворов имел при
корпусе своем, по
старому обычаю, непременного дежурного генерала, что и дается на замечание всей армии».
— Готов ли, брат Андрей? — спросил Перокин, продирая свой тучный
корпус сквозь открытую половину двери и высовывая в залу огромную голову с выпуклыми, львиными глазами, — ге, ге! да ты еще нежишься, как
старая баба.