Неточные совпадения
Если б исследователи нашей
старины обратили на этот предмет должное внимание,
то можно быть заранее уверенным, что открылось бы многое, что доселе находится под спудом тайны.
Следует ли обвинять его за этот недостаток? или, напротив
того, следует видеть в этом обстоятельстве тайную наклонность к конституционализму? — разрешение этого вопроса предоставляется современным исследователям отечественной
старины, которых издатель и отсылает к подлинному документу.
Казалось, ему надо бы понимать, что свет закрыт для него с Анной; но теперь в голове его родились какие-то неясные соображения, что так было только в
старину, а что теперь, при быстром прогрессе (он незаметно для себя теперь был сторонником всякого прогресса), что теперь взгляд общества изменился и что вопрос о
том, будут ли они приняты в общество, еще не решен.
Правда, что на скотном дворе дело шло до сих пор не лучше, чем прежде, и Иван сильно противодействовал теплому помещению коров и сливочному маслу, утверждая, что корове на холоду потребуется меньше корму и что сметанное масло спорее, и требовал жалованья, как и в
старину, и нисколько не интересовался
тем, что деньги, получаемые им, были не жалованье, а выдача вперед доли барыша.
Остальную часть вечера я провел возле Веры и досыта наговорился о
старине… За что она меня так любит, право, не знаю!
Тем более что это одна женщина, которая меня поняла совершенно, со всеми моими мелкими слабостями, дурными страстями… Неужели зло так привлекательно?..
И опять по обеим сторонам столбового пути пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами и бойким бородатым хозяином, бегущим из постоялого двора с овсом в руке, пешеход в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, мучными бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные и по
ту сторону и по другую, помещичьи рыдваны, [Рыдван — в
старину: большая дорожная карета.] солдат верхом на лошади, везущий зеленый ящик с свинцовым горохом и подписью: такой-то артиллерийской батареи, зеленые, желтые и свежеразрытые черные полосы, мелькающие по степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки в тумане, пропадающий далече колокольный звон, вороны как мухи и горизонт без конца…
Оба приятеля, рассуждавшие о приятностях дружеской жизни, остались недвижимы, вперя друг в друга глаза, как
те портреты, которые вешались в
старину один против другого по обеим сторонам зеркала.
И снова, преданный безделью,
Томясь душевной пустотой,
Уселся он — с похвальной целью
Себе присвоить ум чужой;
Отрядом книг уставил полку,
Читал, читал, а всё без толку:
Там скука, там обман иль бред;
В
том совести, в
том смысла нет;
На всех различные вериги;
И устарела
старина,
И старым бредит новизна.
Как женщин, он оставил книги,
И полку, с пыльной их семьей,
Задернул траурной тафтой.
Она любила Ричардсона
Не потому, чтобы прочла,
Не потому, чтоб Грандисона
Она Ловласу предпочла;
Но в
старину княжна Алина,
Ее московская кузина,
Твердила часто ей об них.
В
то время был еще жених
Ее супруг, но по неволе;
Она вздыхала о другом,
Который сердцем и умом
Ей нравился гораздо боле:
Сей Грандисон был славный франт,
Игрок и гвардии сержант.
Татьяна верила преданьям
Простонародной
старины,
И снам, и карточным гаданьям,
И предсказаниям луны.
Ее тревожили приметы;
Таинственно ей все предметы
Провозглашали что-нибудь,
Предчувствия теснили грудь.
Жеманный кот, на печке сидя,
Мурлыча, лапкой рыльце мыл:
То несомненный знак ей был,
Что едут гости. Вдруг увидя
Младой двурогий лик луны
На небе с левой стороны...
Почтенный замок был построен,
Как замки строиться должны:
Отменно прочен и спокоен
Во вкусе умной
старины.
Везде высокие покои,
В гостиной штофные обои,
Царей портреты на стенах,
И печи в пестрых изразцах.
Всё это ныне обветшало,
Не знаю, право, почему;
Да, впрочем, другу моему
В
том нужды было очень мало,
Затем, что он равно зевал
Средь модных и старинных зал.
И что ж? Глаза его читали,
Но мысли были далеко;
Мечты, желания, печали
Теснились в душу глубоко.
Он меж печатными строками
Читал духовными глазами
Другие строки. В них-то он
Был совершенно углублен.
То были тайные преданья
Сердечной, темной
старины,
Ни с чем не связанные сны,
Угрозы, толки, предсказанья,
Иль длинной сказки вздор живой,
Иль письма девы молодой.
«Не спится, няня: здесь так душно!
Открой окно да сядь ко мне». —
«Что, Таня, что с тобой?» — «Мне скучно,
Поговорим о
старине». —
«О чем же, Таня? Я, бывало,
Хранила в памяти не мало
Старинных былей, небылиц
Про злых духов и про девиц;
А нынче всё мне тёмно, Таня:
Что знала,
то забыла. Да,
Пришла худая череда!
Зашибло…» — «Расскажи мне, няня,
Про ваши старые года:
Была ты влюблена тогда...
В
те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал,
Читал охотно Апулея,
А Цицерона не читал,
В
те дни в таинственных долинах,
Весной, при кликах лебединых,
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться муза стала мне.
Моя студенческая келья
Вдруг озарилась: муза в ней
Открыла пир младых затей,
Воспела детские веселья,
И славу нашей
старины,
И сердца трепетные сны.
Опершись на плотину, Ленский
Давно нетерпеливо ждал;
Меж
тем, механик деревенский,
Зарецкий жернов осуждал.
Идет Онегин с извиненьем.
«Но где же, — молвил с изумленьем
Зарецкий, — где ваш секундант?»
В дуэлях классик и педант,
Любил методу он из чувства,
И человека растянуть
Он позволял — не как-нибудь,
Но в строгих правилах искусства,
По всем преданьям
старины(Что похвалить мы в нем должны).
Пугачев взглянул на меня быстро. «Так ты не веришь, — сказал он, — чтоб я был государь Петр Федорович? Ну, добро. А разве нет удачи удалому? Разве в
старину Гришка Отрепьев не царствовал? Думай про меня что хочешь, а от меня не отставай. Какое тебе дело до иного-прочего? Кто ни поп,
тот батька. Послужи мне верой и правдою, и я тебя пожалую и в фельдмаршалы и в князья. Как ты думаешь?».
Пускай меня отъявят старовером,
Но хуже для меня наш Север во сто крат
С
тех пор, как отдал всё в обмен на новый лад —
И нравы, и язык, и
старину святую,
И величавую одежду на другую
По шутовскому образцу...
И старик Обломов, и дед выслушивали в детстве
те же сказки, прошедшие в стереотипном издании
старины, в устах нянек и дядек, сквозь века и поколения.
Было у него другое ожидание — поехать за границу,
то есть в Париж, уже не с оружием в руках, а с золотом, и там пожить, как живали в
старину.
От этого, бросая в горячем споре бомбу в лагерь неуступчивой
старины, в деспотизм своеволия, жадность плантаторов, отыскивая в людях людей, исповедуя и проповедуя человечность, он добродушно и снисходительно воевал с бабушкой, видя, что под старыми, заученными правилами таился здравый смысл и житейская мудрость и лежали семена
тех начал, что безусловно присвоивала себе новая жизнь, но что было только завалено уродливыми формами и наростами в старой.
Они похожи на
тех загрубевших в преданиях слуг, которые придерживаются
старины; их ничем не переломаешь.
— Я хочу сказать, что, собственно, разумных наказаний есть только два —
те, которые употреблялись в
старину: телесное наказание и смертная казнь, но которые вследствие смягчения нравов всё более и более выходят из употребления, — сказал Нехлюдов.
Даже самый воздух остался здесь все
тем же — теплым и душистым, насквозь пропитанным ароматом домовитой
старины.
С этим связано
то, что все мужественное, освобождающее и оформляющее было в России как бы не русским, заграничным, западноевропейским, французским или немецким или греческим в
старину.
— Одну, только одну еще картинку, и
то из любопытства, очень уж характерная, и главное, только что прочел в одном из сборников наших древностей, в «Архиве», в «
Старине», что ли, надо справиться, забыл даже, где и прочел.
«Да, в центре бывшей пустыни; а теперь, как видишь, все пространство с севера, от
той большой реки на северо — востоке, уже обращено в благодатнейшую землю, в землю такую же, какою была когда-то и опять стала теперь
та полоса по морю на север от нее, про которую говорилось в
старину, что она «кипит молоком и медом».
Это
то же, что в
старину была оспа, пока не выучились предотвращать ее.
— Все равно, ежели и в
старину отцы продались, мы за их грех отвечать должны. Нет
того греха тяжеле, коли кто волю свою продал. Все равно что душу.
— То-то; я дурного не посоветую. Вот в Поздеевой пустоши клочок-то, об котором намеднись я говорил, — в
старину он наш был, а теперь им графские крестьяне уж десять лет владеют. А земля там хорошая, трава во какая растет!
Проходили годы, десятки лет, а Конон был все
тот же Конон, которого не совестно было назвать Конькой или Коняшкой, как и в
старину, когда ему было двадцать лет.
— Но вы описываете не действительность, а какой-то вымышленный ад! — могут сказать мне. Что описываемое мной похоже на ад — об этом я не спорю, но в
то же время утверждаю, что этот ад не вымышлен мной. Это «пошехонская
старина» — и ничего больше, и, воспроизводя ее, я могу, положа руку на сердце, подписаться: с подлинным верно.
Пусть лучше, как доживу, если даст Бог, до нового году и выпущу другую книжку, тогда можно будет постращать выходцами с
того света и дивами, какие творились в
старину в православной стороне нашей.
Будучи уверен, что его теперь никто не собьет и не смешает, он говорил и об огурцах, и о посеве картофеля, и о
том, какие в
старину были разумные люди — куда против теперешних! — и о
том, как всё, чем далее, умнеет и доходит к выдумыванию мудрейших вещей.
Почти полвека стояла зрячая Фемида, а может быть, и до сего времени уцелела как памятник
старины в
том же виде. Никто не обращал внимания на нее, а когда один газетный репортер написал об этом заметку в либеральную газету «Русские ведомости»,
то она напечатана не была.
И многие миллионеры московские, вышедшие из бедноты, любили здесь полакомиться,
старину вспомнить. А если сам не пойдет,
то малого спосылает...
То, что было 20–25 лет назад, считается глубокою
стариной, уже забытою, погибшею для истории.
— «Русская
старина»,
том XXII.
Если я ошибаюсь,
то не по пристрастью к
старине, а, может быть, по недостаточным или ошибочным опытам над нынешними ружьями.
Среди будничного и серого настоящего дня в его воображении встала вдруг эта картина, смутная, туманная, подернутая
тою особенною грустью, которая веет от исчезнувшей уже родной
старины.
Но не все думать о
старине, не все думать о завтрашнем дне. Если беспрестанно буду глядеть на небо, не смотря на
то, что под ногами,
то скоро споткнусь и упаду в грязь… размышлял я. Как ни тужи, а Новагорода по-прежнему не населишь. Что бог даст вперед. Теперь пора ужинать. Пойду к Карпу Дементьичу.
Но
то правда, что в
старину силы телесные были в уважении и что силачи оные употребляли во зло.
Одни превознесли его за
то, что он усвоил себе прекрасные воззрения славянофилов на прелести русской
старины; другие возмутились
тем, что Островский явился противником современной образованности.
А между
тем все-таки на Островского падала вся тяжесть обвинения в поклонении Любиму Торцову, во вражде к европейскому просвещению, в обожании нашей допетровской
старины и пр.
«Банный день» справлялся у Зыковых по
старине: прежде, когда не было зятя, первыми шли в баню старики, чтобы воспользоваться самым дорогим первым паром, за стариками шел Яша с женой, а после всех остальная чадь,
то есть девки, которые вообще за людей не считались.
На днях у меня был Оболенский, он сын
того, что был в Лицее инспектором. Вышел в 841-м году. Служит при Гасфорте, приезжал в Ялуторовск по какому-то поручению и, услышав мою фамилию, зашел навестить меня. С ним я потолковал о
старине. Он нашел, что я еще мало стар; забросал я его вопросами местными, напомнил ему, что он жил с отцом во флигеле в соседстве с Ротастом. Тогда этот Оболенский несознательно бегал — ему теперь только 32 года. — Только странный какой-то человек, должно быть вроде своего отца.
Annette теперь ожидает, что сделают твои родные, и между
тем все они как-то надеются на предстоящие торжества. Спрашивали они мое мнение на этот счет — я им просто отвечал куплетом из одной тюремной нашей песни: ты, верно, его помнишь и согласишься, что я кстати привел на память эту
старину. Пусть они разбирают, как знают, мою мысль и перестанут жить пустыми надеждами: такая жизнь всегда тяжела…
Как быть! Надобно приняться за
старину. От вас, любезный друг, молчком не отделаешься — и
то уже совестно, что так долго откладывалось давнишнее обещание поговорить с вами на бумаге об Александре Пушкине, как, бывало, говаривали мы об нем при первых наших встречах в доме Бронникова. [В доме Бронникова жил Пущин в Ялуторовске, куда приезжал в 1853–1856 гг. Е. И. Якушкин для свидания с отцом, декабристом И. Д. Якушкиным.] Прошу терпеливо и снисходительно слушать немудрый мой рассказ.
Три дня прогостил у меня оригинал Вильгельм. Проехал на житье в Курган с своей Дросидой Ивановной, двумя крикливыми детьми и с ящиком литературных произведений. Обнял я его с прежним лицейским чувством. Это свидание напомнило мне живо
старину: он
тот же оригинал, только с проседью в голове. Зачитал меня стихами донельзя; по правилу гостеприимства я должен был слушать и вместо критики молчать, щадя постоянно развивающееся авторское самолюбие.
Черевин, бедный, все еще нехорош — ждет денег от Семенова, а
тот до сих пор ни слова к нему не пишет… N-ские очень милы в своем роде, мы иногда собираемся и вспоминаем
старину при звуках гитары с волшебным пением Яковлева, который все-таки не умеет себя представить.
Нечай только напрасно рассчитывал вспоминать с Розановым на свободе
старину или играть с ним в шахи. Ни для
того, ни для другого у него не было свободного времени. Утро выгоняло его из дома, и поздний вечер не всегда заставал его дома.