Подойдя к перекрестку, Артур повернул, снял шляпу и поклонился: на террасе домика сидела
старая мадам Блаухер и вышивала скатерть. На ее крошечной голове сидел большой чепчик с широчайшими бантами, а из-под чепчика выглядывали стариннейшие, дедовские очки: они сидели на длинном тупом носу, напоминавшем большой палец ноги…На поклон Артура она ответила слащавой улыбкой.
Неточные совпадения
Татьяна Марковна не совсем была внимательна к богатой библиотеке, доставшейся Райскому, книги продолжали изводиться в пыли и в прахе
старого дома. Из них Марфенька брала изредка кое-какие книги, без всякого выбора: как, например, Свифта, Павла и Виргинию, или возьмет Шатобриана, потом Расина, потом роман
мадам Жанлис, и книги берегла, если не больше, то наравне с своими цветами и птицами.
Мурзавецкий. Ах, оставьте, лесе! Вы мне надоели. Миль пардон,
мадам! Я совсем о другом. Изволите видеть, я чист… Ма тант —
старая девка, она не понимает и не может понимать потребностей молодого, холостого офицера, и скупа, как…
Сашка, казалось, совсем не изменился и не
постарел за свое отсутствие: время и бедствия так же мало действовали на его наружность, как и на лепного Гамбринуса, охранителя и покровителя пивной. Но
мадам Иванова с чуткостью сердечной женщины заметила, что из глаз Сашки не только не исчезло выражение ужаса и тоски, которые она видела в них при прощании, но стало еще глубже и значительнее. Сашка по-прежнему паясничал, подмигивал и собирал на лбу морщины, но
мадам Иванова чувствовала, что он притворяется.
Впрочем, было в Гамбринусе и другое несменяемое лицо — буфетчица
мадам Иванова, — полная, бескровная,
старая женщина, которая от беспрерывного пребывания в сыром пивном подземелье походила на бледных ленивых рыб, населяющих глубину морских гротов.
Итак, родители ограничились тем, что выписали через какого-то корреспондента, печатно уверявшего в газетах о своей честности, какую-то
мадам де Фуасье и какого-то мусье,
старого капитана австрийской службы Морица Иваныча Шевалье де Глейхенфельда, и поручили им учить детей всем наукам и искусствам.
Старая француженка
мадам де Фуасье, не знавшая никаких языков, кроме французского, умела только ворожить на картах и страстно любить свою огромную болонку Азора, у которого были какие-то странные черные, точно человечьи, глаза, так что горничные девки боялись смотреть на Азорку.
Эмилия ничего не отвечала и, надув губы, вышла из комнаты вслед за
мадам Фритче. Спустя минут десять она вернулась одна, без тетки, и когда Кузьма Васильевич снова принялся ее расспрашивать, она посмотрела ему в лоб, сказала, что стыдно быть кавалеру любопытным (при этих словах лицо ее немного изменилось, словно потемнело) и, достав из ломберного стола колоду
старых карт, попросила его погадать на ее счастье и на червонного короля.