Неточные совпадения
А вор-новотор этим временем дошел до самого князя, снял перед ним шапочку соболиную и
стал ему тайные слова на ухо говорить. Долго они шептались, а про что — не слыхать. Только и почуяли головотяпы, как вор-новотор говорил: «Драть их,
ваша княжеская светлость, завсегда очень свободно».
— Мне жалко, что я расстроил
ваше женское царство, — сказал он, недовольно оглянув всех и поняв, что говорили о чем-то таком, чего бы не
стали говорить при нем.
— Да, ее положение тяжело, она… — начал-было рассказывать Степан Аркадьич, в простоте душевной приняв за настоящую монету слова княгини Мягкой: «расскажите про
вашу сестру». Княгиня Мягкая тотчас же по своей привычке перебила его и
стала сама рассказывать.
— Я всегда удивляюсь ясности и точности выражений
вашего мужа, — сказала она. — Самые трансцендентные понятия
становятся мне доступны, когда он говорит.
— Ах, эти мне сельские хозяева! — шутливо сказал Степан Аркадьич. — Этот
ваш тон презрения к нашему брату городским!… А как дело сделать, так мы лучше всегда сделаем. Поверь, что я всё расчел, — сказал он, — и лес очень выгодно продан, так что я боюсь, как бы тот не отказался даже. Ведь это не обидной лес, — сказал Степан Аркадьич, желая словом обидной совсем убедить Левина в несправедливости его сомнений, — а дровяной больше. И
станет не больше тридцати сажен на десятину, а он дал мне по двести рублей.
— Что же я могу сделать? — подняв плечи и брови, сказал Алексей Александрович. Воспоминание о последнем проступке жены так раздражило его, что он опять
стал холоден, как и при начале разговора. — Я очень вас благодарю за
ваше участие, но мне пора, — сказал он вставая.
— Княгиня сказала, что
ваше лицо ей знакомо. Я ей заметил, что, верно, она вас встречала в Петербурге, где-нибудь в свете… я сказал
ваше имя… Оно было ей известно. Кажется,
ваша история там наделала много шума… Княгиня
стала рассказывать о
ваших похождениях, прибавляя, вероятно, к светским сплетням свои замечания… Дочка слушала с любопытством. В ее воображении вы сделались героем романа в новом вкусе… Я не противоречил княгине, хотя знал, что она говорит вздор.
Каждый из нас
станет на самом краю площадки; таким образом, даже легкая рана будет смертельна: это должно быть согласно с
вашим желанием, потому что вы сами назначили шесть шагов.
Часа через два, когда все на пристани умолкло, я разбудил своего казака. «Если я выстрелю из пистолета, — сказал я ему, — то беги на берег». Он выпучил глаза и машинально отвечал: «Слушаю,
ваше благородие». Я заткнул за пояс пистолет и вышел. Она дожидалась меня на краю спуска; ее одежда была более нежели легкая, небольшой платок опоясывал ее гибкий
стан.
— Женщина, — произнес князь, подступая несколько ближе и смотря прямо в глаза Чичикову, — женщина, которая подписывала по
вашей диктовке завещание, схвачена и
станет с вами на очную ставку.
— Кто ж
станет носить после Прасковьи Федоровны? Это уже слишком странно будет с
вашей стороны, если вы чужих предпочтете своим.
— Знаем все об
вашем положении, все услышали! — сказал он, когда увидел, что дверь за ним плотно затворилась. — Ничего, ничего! Не робейте: все будет поправлено. Все
станет работать за вас и —
ваши слуги! Тридцать тысяч на всех — и ничего больше.
— Справедливо изволили заметить,
ваше превосходительство. Но представьте же теперь мое положение… — Тут Чичиков, понизивши голос,
стал говорить как бы по секрету: — У него в доме,
ваше превосходительство, есть ключница, а у ключницы дети. Того и смотри, все перейдет им.
— Вы так и знали? — подхватил Лужин, —
стало быть, уже и прежде имели хотя бы некоторые основания так заключать. Прошу вас, почтеннейшая Амалия Ивановна, запомнить слова
ваши, произнесенные, впрочем, при свидетелях.
Так
стал вопрос и с его и с
вашей стороны.
И все-таки
вашим взглядом не
стану смотреть: если бы мне удалось, то меня бы увенчали, а теперь в капкан!
— Нет, а вы
станьте на колени и помолитесь за меня богу.
Ваша молитва, может, и дойдет.
Сам теперь все открывай, все
ваши секреты, так я еще и слушать-то, может быть, не
стану, плюну и уйду.
— Чтой-то вы уж совсем нас во власть свою берете, Петр Петрович. Дуня вам рассказала причину, почему не исполнено
ваше желание: она хорошие намерения имела. Да и пишете вы мне, точно приказываете. Неужели ж нам каждое желание
ваше за приказание считать? А я так вам напротив скажу, что вам следует теперь к нам быть особенно деликатным и снисходительным, потому что мы все бросили и, вам доверясь, сюда приехали, а
стало быть, и без того уж почти в
вашей власти состоим.
Очень, очень оригинально, но… меня, собственно, не эта часть
вашей статейки заинтересовала, а некоторая мысль, пропущенная в конце
статьи, но которую вы, к сожалению, проводите только намеком, неясно…
Все в том, что я действительно принес несколько хлопот и неприятностей многоуважаемой
вашей сестрице;
стало быть, чувствуя искреннее раскаяние, сердечно желаю, — не откупиться, не заплатить за неприятности, а просто-запросто сделать для нее что-нибудь выгодное, на том основании, что не привилегию же в самом деле взял я делать одно только злое.
— Вот-с, батюшка: коли по гривне в месяц с рубля, так за полтора рубля причтется с вас пятнадцать копеек, за месяц вперед-с. Да за два прежних рубля с вас еще причитается по сему же счету вперед двадцать копеек. А всего,
стало быть, тридцать пять. Приходится же вам теперь всего получить за часы
ваши рубль пятнадцать копеек. Вот получите-с.
— Нет-с, это ведь я так только интересуюсь, собственно для уразумения
вашей статьи, в литературном только одном отношении-с…
— А, понимаю, понимаю! — вдруг догадался Лебезятников. — Да, вы имеете право… Оно, конечно, по моему личному убеждению, вы далеко хватаете в
ваших опасениях, но… вы все-таки имеете право. Извольте, я остаюсь. Я
стану здесь у окна и не буду вам мешать… По-моему, вы имеете право…
—
Стало быть, вы решились бы и ввести ее в общество
вашей матери и сестры?
А как начали мы тогда эту
вашу статью перебирать, как
стали вы излагать — так вот каждое-то слово
ваше вдвойне принимаешь, точно другое под ним сидит!
Я его друг, а
стало быть, и
ваш друг.
Паратов. Не беспокойтесь, я за это на дуэль не вызову:
ваш жених цел останется; я только поучу его. У меня правило: никому ничего не прощать; а то страх забудут, забываться
станут.
Лариса. Что вы говорите! Разве вы забыли? Так я вам опять повторю все сначала. Я год страдала, год не могла забыть вас, жизнь
стала для меня пуста; я решилась наконец выйти замуж за Карандышева, чуть не за первого встречного. Я думала, что семейные обязанности наполнят мою жизнь и помирят меня с ней. Явились вы и говорите: «Брось все, я твой». Разве это не право? Я думала, что
ваше слово искренне, что я его выстрадала.
Я кое-как
стал изъяснять ему должность секунданта, но Иван Игнатьич никак не мог меня понять. «Воля
ваша, — сказал он. — Коли уж мне и вмешаться в это дело, так разве пойти к Ивану Кузмичу да донести ему по долгу службы, что в фортеции умышляется злодействие, противное казенному интересу: не благоугодно ли будет господину коменданту принять надлежащие меры…»
«Конечно, — отвечал Швабрин, — вы своею кровью будете отвечать мне за
вашу дерзость; но за нами, вероятно,
станут присматривать.
Мнение мое было принято чиновниками с явною неблагосклонностию. Они видели в нем опрометчивость и дерзость молодого человека. Поднялся ропот, и я услышал явственно слово «молокосос», произнесенное кем-то вполголоса. Генерал обратился ко мне и сказал с улыбкою: «Господин прапорщик! Первые голоса на военных советах подаются обыкновенно в пользу движений наступательных; это законный порядок. Теперь
станем продолжать собирание голосов. Г-н коллежский советник! скажите нам
ваше мнение!»
Сергей Сергеич, это вы ли!
Нет! я перед родней, где встретится, ползком;
Сыщу ее на дне морском.
При мне служа́щие чужие очень редки;
Всё больше сестрины, свояченицы детки;
Один Молчалин мне не свой,
И то затем, что деловой.
Как
станешь представлять к крестишку ли,
к местечку,
Ну как не порадеть родному человечку!..
Однако братец
ваш мне друг и говорил,
Что вами выгод тьму по службе получил.
Тужите, знай, со стороны нет мочи,
Сюда
ваш батюшка зашел, я обмерла;
Вертелась перед ним, не помню что врала;
Ну что же
стали вы? поклон, сударь, отвесьте.
Подите, сердце не на месте;
Смотрите на часы, взгляните-ка в окно:
Валит народ по улицам давно;
А в доме стук, ходьба, метут и убирают.
— Это что за фантазия! Дайте-ка
ваш пульс пощупать. — Базаров взял ее руку, отыскал ровно бившуюся жилку и даже не
стал считать ее ударов. — Сто лет проживете, — промолвил он, выпуская ее руку.
— Да, я. И знаете ли, с какою целью? Куклы делать, головки, чтобы не ломались. Я ведь тоже практическая. Но все еще не готово. Нужно еще Либиха почитать. Кстати, читали вы
статью Кислякова о женском труде в «Московских ведомостях»? Прочтите, пожалуйста. Ведь вас интересует женский вопрос? И школы тоже? Чем
ваш приятель занимается? Как его зовут?
— Как это «ненужная»? Я вам не
стал бы и говорить про то, что не нужно. А вы обратите внимание на то, кто окружает нас с вами, несмотря на то, что у вас есть неразменный рубль. Вот вы себе купили только сластей да орехов, а то вы все покупали полезные вещи для других, но вон как эти другие помнят
ваши благодеяния: вас уж теперь все позабыли.
— Клюнем, — сказал Кутузов, подвигая Климу налитую рюмку, и
стал обильно смазывать ветчину горчицей, настолько крепкой, что она щипала ноздри Самгина. — Обман зрения, — сказал он, вздохнув. — Многие видят в научном социализме только учение об экономической эволюции, и ничем другим марксизм для них не пахнет. За
ваше здоровье!
— Не
стану спрашивать вас: почему, но скажу прямо: решению
вашему не верю-с! Путь, который я вам указал, — путь жертвенного служения родине, —
ваш путь. Именно: жертвенное служение, — раздельно повторил он. — Затем, — вы свободны… в пределах Москвы. Мне следовало бы взять с вас подписку о невыезде отсюда, — это ненадолго! Но я удовлетворюсь
вашим словом — не уедете?
—
Стало быть: и нашим и
вашим.
— Я посылаю за
ваши вещи, — а когда Клим
стал отказываться от переезда в ее дом, она сказала просто, но твердо...
— Я солому вожу раненым. Жду вот бабу свою, она деньги получает… А они уже и не нужны, деньги… Плохо,
ваше благородие. Жалобно
стало жить…
— Нуте-с, не будем терять время зря. Человек я как раз коммерческий,
стало быть — прямой. Явился с предложением, взаимно выгодным. Можете хорошо заработать, оказав помощь мне в серьезном деле. И не только мне, а и клиентке
вашей, сердечного моего приятеля почтенной вдове…
— Не понимаете? — спросил он, и его светлые глаза снова
стали плоскими. — А понять — просто: я предлагаю вам активно выразить
ваши подлинные симпатии, решительно встать на сторону правопорядка… ну-с?
Бальзаминов (
становится на колени). Сделайте такое одолжение-с! Лукьян Лукьяныч тоже хотят увезти
вашу сестрицу, так уж и я-с, чтобы вместе-с…
Чебаков. Так ведь надо же вам объясниться. И кстати письмо отдадите. Моей отдайте вот это письмо (отдает письмо), а своей откройтесь в любви, скажите, что хотите ее увезти,
станьте на колени. Да вы, послушайте, не перемешайте: моя старшая, а
ваша младшая; моя Анфиса, а
ваша Раиса.
— Боюсь зависти:
ваше счастье будет для меня зеркалом, где я все буду видеть свою горькую и убитую жизнь; а ведь уж я жить иначе не
стану, не могу.
— Тем хуже для вас, — сухо заметила она. — На все
ваши опасения, предостережения и загадки я скажу одно: до нынешнего свидания я вас любила и не знала, что мне делать; теперь знаю, — решительно заключила она, готовясь уйти, — и с вами советоваться не
стану.
Но шалости прошли; я
стал болен любовью, почувствовал симптомы страсти; вы
стали задумчивы, серьезны; отдали мне
ваши досуги; у вас заговорили нервы; вы начали волноваться, и тогда, то есть теперь только, я испугался и почувствовал, что на меня падает обязанность остановиться и сказать, что это такое.
— Ну, я перво-наперво притаился: солдат и ушел с письмом-то. Да верхлёвский дьячок видал меня, он и сказал. Пришел вдругорядь. Как пришли вдругорядь-то, ругаться
стали и отдали письмо, еще пятак взяли. Я спросил, что, мол, делать мне с ним, куда его деть? Так вот велели
вашей милости отдать.