Неточные совпадения
Она взглянула на него серьезно, потом
оперла нахмуренный лоб на руку и
стала читать. Изредка она взглядывала на него, спрашивая у него взглядом: «то ли это, что я думаю?».
Вот она и читает на своей кроватке, только книга опускается от глаз, и думается Вере Павловне: «Что это, в последнее время
стало мне несколько скучно иногда? или это не скучно, а так? да, это не скучно, а только я вспомнила, что ныне я хотела ехать в
оперу, да этот Кирсанов, такой невнимательный, поздно поехал за билетом: будто не знает, что, когда поет Бозио, то нельзя в 11 часов достать билетов в 2 рубля.
Верочка взяла первые ноты, какие попались, даже не посмотрев, что это такое, раскрыла тетрадь опять, где попалось, и
стала играть машинально, — все равно, что бы ни сыграть, лишь бы поскорее отделаться. Но пьеса попалась со смыслом, что-то из какой-то порядочной
оперы, и скоро игра девушки одушевилась. Кончив, она хотела встать.
Почему, например, когда они, возвращаясь от Мерцаловых, условливались на другой день ехать в
оперу на «Пуритан» и когда Вера Павловна сказала мужу: «Миленький мой, ты не любишь этой
оперы, ты будешь скучать, я поеду с Александром Матвеичем: ведь ему всякая
опера наслажденье; кажется, если бы я или ты написали
оперу, он и ту
стал бы слушать», почему Кирсанов не поддержал мнения Веры Павловны, не сказал, что «в самом деле, Дмитрий, я не возьму тебе билета», почему это?
Сказать бы, например, что Глинка был действительно замечательный музыкант, которому обстоятельства, внешние и внутренние, помешали сделаться основателем русской
оперы, — никто бы спорить не
стал; но нет, как можно!
— И всего-то покойный грибков десяток съел, — говорит он, — а уж к концу обеда
стал жаловаться. Марья Петровна спрашивает: что с тобой, Nicolas? а он в ответ: ничего, мой друг, грибков поел, так под ложечкой… Под ложечкой да под ложечкой, а между тем в
оперу ехать надо — их абонементный день. Ну, не поехал, меня вместо себя послал. Только приезжаем мы из театра, а он уж и отлетел!
Можно судить, что сталось с ним: не говоря уже о потере дорогого ему существа, он вообразил себя убийцей этой женщины, и только благодаря своему сильному организму он не сошел с ума и через год физически совершенно поправился; но нравственно, видимо, был сильно потрясен: заниматься чем-нибудь он совершенно не мог, и для него началась какая-то бессмысленная скитальческая жизнь: беспрерывные переезды из города в город, чтобы хоть чем-нибудь себя занять и развлечь; каждодневное читанье газетной болтовни; химическим способом приготовленные обеды в отелях; плохие театры с их несмешными комедиями и смешными драмами, с их высокоценными
операми, в которых постоянно появлялись то какая-нибудь дива-примадонна с инструментальным голосом, то необыкновенно складные
станом тенора (последних, по большей части, женская половина публики года в три совсем порешала).
Голова вновь взвилась, и
стало выходить и туловище. Александр Семенович поднес флейту к губам, хрипло пискнул и заиграл, ежесекундно задыхаясь, вальс из «Евгения Онегина». Глаза в зелени тотчас же загорелись непримиримою ненавистью к этой
опере.
Она вышла потом за известного оперного актера г. Лаврова,
стала редко являться на сцене и довольно скоро умерла.] и Н. В. Репина, которая была тогда украшением московской сцены в водевилях и даже в комических
операх.
Лысевич порылся в одной книжке, потом в другой и, не найдя изречения, успокоился.
Стали говорить о погоде, об
опере, о том, что скоро приедет Дузе. Анна Акимовна вспомнила, что Лысевич и, кажется, Крылин в прошлом году обедали у нее, и теперь, когда они собрались уходить, она искренно и умоляющим голосом
стала доказывать им, что так как они уже больше никуда не поедут с визитом, то должны остаться у нее пообедать. После некоторого колебания гости согласились.
Нечего делать:
опер я голову на руку,
стал смотреть.
И старик торопливым шагом побрел от ворот, где провожал его глазами удивленный дворник. Устинов пошел следом и
стал замечать, что Лубянский усиленно старается придать себе бодрость. Но вот завернули они за угол, и здесь уже Петр Петрович не выдержал:
оперши на руку голову, он прислонился локтями к забору и как-то странно закашлялся; но это был не кашель, а глухие старческие рыдания, которые, сжимая горло, с трудом вырывались из груди.
Описание
оперы в «Войне и мире». «Во втором акте были картины, изображающие монументы, и была дыра в полотне, изображающая луну, и абажуры на рампе подняли, и справа и слева вышло много людей в черных мантиях. Люди
стали махать руками, и в руках у них было что-то вроде кинжалов; потом прибежали еще какие-то люди и
стали тащить прочь девицу… Они не утащили ее сразу, а долго с ней пели, а потом уже ее утащили, и за кулисами ударили три раза во что-то металлическое, и все
стали на колени и запели молитву».
Орлов подарил ей свой портрет,
стал выезжать с ней в открытом экипаже, показывал ей достопримечательности Пизы, вместе с ней бывал в
опере, на гуляньях и проч.
Лично я не
стал фанатиком итальянской
оперы, посещал ее сравнительно редко и только на третью зиму (уже редактором) обзавелся абонементом. Тогда самым блестящим днем считался понедельник, когда можно было видеть весь придворный, дипломатический, военный и сановный Петербург.
Тогда в русской
опере бывали провинциалы, чиновники (больше все провиантского ведомства, по соседству), офицеры и учащаяся молодежь. Любили"Жизнь за царя",
стали ценить и"Руслана"с новой обстановкой; довольствовались такими певцами, как Сетов (тогдашний первый сюжет, с смешноватым тембром, но хороший актер) или Булахов, такими примадоннами, как Булахова и Латышева. Довольствовались и кое-какими переводными новинками, вроде"Марты", делавшей тогда большие сборы.
У Корша я
стал писать как постоянный сотрудник с следующего сезона 68-го года, когда я перебрался на другой берег Сены и поселился поблизости от Бульваров, в Rue Lepeletier, наискосок старой (сгоревшей)
Оперы.
Я поселился все в том же отельчике"Victoria", наискосок старой
Оперы, и с наступлением осенних непогод часто простуживался, и в ту зиму вообще
стал испытывать на себе неприятности от плохой топки каминов и простуду рук и ног (angelures et gergures), каких мы в России совсем и не знаем.
В театр я ездил и как простой слушатель и зритель, например в итальянскую
оперу, и как рецензент; но мои сценические знакомства сократились, так как я ничего за этот период не ставил, и начальство
стало на меня коситься с тех пор, как я сделался театральным рецензентом. Ф.А.Снеткова, исполнительница моей Верочки в"Ребенке", вскоре вышла замуж, покинула сцену и переселилась в Москву, где я всего один раз был у нее в гостях.
"Работоспособностью"он обладал изумительной, начинал работать с шести часов утра, своими сотрудниками помыкал, как приказчиками, беспрестанно меняя их, участвовал, кроме того, в разных акционерных предприятиях, играл на бирже, имел в Париже несколько доходных домов, в том числе и тот, где я с 1868 года
стал жить, в rue Lepelletier около Старой
Оперы. И от хозяйки моего отельчика я слыхал не раз, что"Ie grand Emile" — большой кулак в денежных расчетах.
Француз находился при нем безотлучно — мальчик был более всех расположен к нему. Он в свободное время учил его гимнастике, что очень нравилось ребенку, рассказывал про Париж, про
оперу, про театр, про удовольствие жить в свете; многого он не понимал из его рассказов, но темное понятие осталось в его памяти, и когда ему было восемнадцать лет, они
стали ему понятны и много помогли в его шалостях.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё-таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и
стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной
оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем.
Это «
стало» было в своем роде то же, что удивляющая теперь петербургских меломанов оборванная нота в новой
опере «Маккавеи»: ее внезапный обрыв красивее и понятнее, чем самая широкая законченность по всем правилам искусства.
Она не могла следить за ходом
оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно-наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что́ всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно-фальшиво и ненатурально, что ей
становилось то совестно за актеров, то смешно на них.