Неточные совпадения
Плачущий ребенок для меня отвратителен, а смеющийся и веселящийся — это луч из рая, это
откровение из будущего, когда человек
станет наконец так же чист и простодушен, как дитя.
До последнего обострения проблема Востока и Запада пойдет лишь тогда, когда слишком реально
станет перед всем христианским миром, призванным хранить христианское
откровение о личности, опасность восточно-монгольской стихии безличности, допущенной уже внутрь американско-европейской цивилизации.
Даже для людей научного сознания
становится все ясней и ясней, что наука просто некомпетентна в решении вопроса о вере,
откровении, чуде и т. п.
И
стал я над этими апостольскими словами долго думать и все вначале никак этого не мог понять: к чему было святому от апостола в таких словах
откровение?
В пятом акте у ней всего два монолога да разговор с Борисом; но они полны в своей сжатости такой силы, таких многозначительных
откровений, что, принявшись за них, мы боимся закомментироваться еще на целую
статью.
— Кот? А кот сразу поверил… и раскис. Замурлыкал, как котенок, тычется головой, кружится, как пьяный, вот-вот заплачет или скажет что-нибудь. И с того вечера
стал я для него единственной любовью,
откровением, радостью, Богом, что ли, уж не знаю, как это на ихнем языке: ходит за мною по пятам, лезет на колена, его уж другие бьют, а он лезет, как слепой; а то ночью заберется на постель и так развязно, к самому лицу — даже неловко ему сказать, что он облезлый и что даже кухарка им гнушается!
Когда в столовой застучали посудой, Лысевич
стал проявлять заметное возбуждение; он потирал руки, поводил плечами, жмурился и с чувством рассказывал о том, какие обеды когда-то задавали старики и какой чудесный матлот из налимов умеет готовить здешний повар, — не матлот, а
откровение!
Он привык к горьким и безмолвным наслаждениям угрюмого одиночества; не в первый раз обращал он на себя внимание женщин; иные даже старались сблизиться с ним, но он их отталкивал с ожесточенным упрямством; он знал, что не к лицу ему нежность (в часы свиданий,
откровений он
становился сперва неловким и пошлым, а потом, с досады, грубым до плоскости, до оскорбления); он помнил, что две-три женщины, с которыми он некогда знался, охладели к нему тотчас после первых мгновений ближайшего знакомства и сами с поспешностью удалились от него… а потому он и решился, наконец, оставаться загадкой и презирать то, в чем судьба отказала ему…
Но она может
стать и еще блаженнее: если она взыщет простого (blossen) единства, о котором тройственность есть лишь
откровение.
Стало быть, надо выйти за различия времен и эпох, как и действительностей или возможностей, ибо для него не существует ничего ни старого, ни нового, и превосходно называется он в
Откровении первый и последний.
Человеческое вдохновение в высших своих проявлениях в известном смысле также достигает боговдохновенности, поскольку оно
становится причастно божественной Софии,
откровения Бога в мире.
В этом смысле понимается и идея «
откровения» и «откровенной» религии: «откровенная (geoffenbarte) религия есть очевидная (offenbare), ибо в ней Бог
стал вполне очевидным.
Православие не в том, чтобы отрицать мир в его подлинности, но в том, чтобы делать центром человечности обращенное к Богу, молитвенно пламенеющее сердце, а не автономное мышление и не самоутверждающуюся волю: вне этого центра и мир перестает быть космосом, творением и
откровением Божиим, но
становится орудием для искусителя, обольщающим кумиром.
Для того чтобы могло явиться новое
откровение о власти, нужно, чтобы пред религиозным сознанием во всей остроте
стала ее загадка.
Можно различить три пути религиозного сознания: богопознание more geometrico или analytico, more naturali или mystico и more historico или cmpirico [Геометрическое или аналитическое, натуральное (естественное) или мистическое и историческое или эмпирическое (опытное) (лат.).], — отвлеченное мышление, мистическое самоуглубление и религиозное
откровение, причем первые два пути получают надлежащее значение только в связи с третьим, но
становятся ложны, как только утверждаются в своей обособленности.
Здесь также совершается в миги божественного озарения как бы некое пресуществление человеческого естества, его обожение: недаром же Моисей, сойдя с горы Синая, сохранил на себе след сияния Божества [«Когда сходил Моисей с горы Синая, и две скрижали
откровения были в руке у Моисея при сошествии его с горы, то Моисей не знал, что лице его
стало сиять лучами оттого, что Бог говорил с ним.
Более того, она может ее собой обосновывать, давая ей в себе место, из нее или в ней может истечь время, которое не могло бы непосредственно начинаться из Вечности [У Шеллинга в «Философии
Откровения» (1, 306–309; II, 108–109) имеются чрезвычайно тонкие замечания о том, что между вечностью и временем должно находиться нечто, с чего бы могло начаться время и что может
стать предшествующим, если только появится последующее, а таким последованием и установится объективное время.
«Если бы держал Он когда-либо в себе совет, каким образом открыться, то Его
откровение не было бы от вечности, вне чувства и места,
стало быть, и тот совет должен был бы иметь начало и
стать причиной в Божестве, ради которой Бог совещался в Троице Своей, должны бы быть, следовательно, в Боге мысли, которые явились Ему как бы в виде образов, когда Он хотел идти навстречу вещам.
Поэтому
откровение об ипостасях
стало вообще возможно лишь во Христе, в котором явлена была не только Вторая Ипостась, но и одновременно и Первая, и Третья, почему христианство есть
откровение не о Сыне только, но уже о всей св.
Но окончательно раскрывается человек и духовно
становится на ноги, освобождается от власти низших природных стихий лишь в христианстве, лишь через Христа и христианское
откровение.
Церковная ортодоксия, боровшаяся с односторонностью ересей и стремившаяся выразить полноту истины, подвергалась фанатическому перерождению в душах людей, для которых полнота и гармония истины
откровения становилась источником фанатической одержимости этой идеей полноты.
Месть, которая сначала была нравственным и религиозным долгом, после христианского
откровения становится безнравственным, хаотическим инстинктом человека, который он должен побеждать новым законом.
— Вы читали последнюю
статью Протопопова? — спрашивают меня губы сердечком. — Это
откровение!
Через Ницше зачинается новое антропологическое
откровение в мире, которое в своем последнем осознании, в своем Логосе должно
стать христологией человека [Приведу цитаты из Заратустры, которые подтвердят мой взгляд на Ницше. «Der Mensch, — говорит Заратустра, — ist etwas, das überwunden werden soll. Was habt ihr gethan, ihn zu überwinden?
Сам Зиммель кончает
статью словами: «Может, суждено человеку некогда найти царство, в котором конечность и несовершенность разрешается в абсолютное и совершенное без необходимости полного перемещения себя в иное царство потусторонних реальностей, царство догматических
откровений…
«Нет, не в том вера того юноши, — думал он. — Тот юнош знал истинную веру, а этот либо хвастался, что он одной с ним веры, либо не хочет открыть… Что же, буду добиваться. И здесь, и в Сибири. Везде Бог, везде люди. На дороге
стал, о дороге спрашивай», — думал старик и опять взял Новый Завет, который сам собой раскрывался на
Откровении, и, надев очки, сел у окна и
стал читать его.