Неточные совпадения
Большинство молодых женщин, завидовавших Анне, которым уже давно наскучило то, что ее называют
справедливою, радовались тому, что̀ они предполагали, и ждали только подтверждения оборота общественного мнения, чтоб обрушиться на нее всею тяжестью своего презрения. Они приготавливали уже те комки грязи, которыми они бросят в нее, когда придет время. Большинство пожилых
людей и
люди высокопоставленные были недовольны этим готовящимся общественным скандалом.
— Била! Да что вы это! Господи, била! А хоть бы и била, так что ж! Ну так что ж? Вы ничего, ничего не знаете… Это такая несчастная, ах, какая несчастная! И больная… Она справедливости ищет… Она чистая. Она так верит, что во всем справедливость должна быть, и требует… И хоть мучайте ее, а она несправедливого не сделает. Она сама не замечает, как это все нельзя, чтобы справедливо было в
людях, и раздражается… Как ребенок, как ребенок! Она
справедливая,
справедливая!
Все ее поведение представляло ряд несообразностей; единственные письма, которые могли бы возбудить
справедливые подозрения ее мужа, она написала к
человеку почти ей чужому, а любовь ее отзывалась печалью: она уже не смеялась и не шутила с тем, кого избирала, и слушала его и глядела на него с недоумением.
— Мне тюремный священник посоветовал. Я, будучи арестантом, прислуживал ему в тюремной церкви, понравился, он и говорит: «Если — оправдают, иди в монахи». Оправдали. Он и схлопотал. Игумен — дядя родной ему. Пьяный
человек, а —
справедливый. Светские книги любил читать — Шехерезады сказки, «Приключения Жиль Блаза», «Декамерон». Я у него семнадцать месяцев келейником был.
Уважать
человека сорок лет, называть его «серьезным», «почтенным», побаиваться его суда, пугать им других — и вдруг в одну минуту выгнать его вон! Она не раскаивалась в своем поступке, находя его
справедливым, но задумывалась прежде всего о том, что сорок лет она добровольно терпела ложь и что внук ее… был… прав.
Между тем, казалось бы, обратно:
человек настолько
справедливый и великодушный, что воздает другому, даже в ущерб себе, такой
человек чуть ли не выше, по собственному достоинству, всякого.
–…второстепенный, которому предназначено послужить лишь материалом для более благородного племени, а не иметь своей самостоятельной роли в судьбах человечества. Ввиду этого, может быть и
справедливого, своего вывода господин Крафт пришел к заключению, что всякая дальнейшая деятельность всякого русского
человека должна быть этой идеей парализована, так сказать, у всех должны опуститься руки и…
Этим объяснялось для Нехлюдова то удивительное явление, что самые кроткие по характеру
люди, неспособные не только причинить, но видеть страданий живых существ, спокойно готовились к убийствам
людей, и все почти признавали в известных случаях убийство, как орудие самозащиты и достижения высшей цели общего блага, законным и
справедливым.
Если для осуществления совершенно
справедливого социального строя и счастия
людей нужно замучить и убить несколько миллионов
людей, то главный вопрос совсем не в цели, а в применяемых средствах, цель уходит в отвлеченную даль, средства же являются непосредственной реальностью.
Вопрос очень осложняется еще тем, что имеют в виду не только
справедливое общество, в котором не будет эксплуатации
человека человеком, а братское, коммюнотарное общество.
Отец-то мой, покойник (царство ему небесное!),
человек был
справедливый, горячий был тоже
человек, не вытерпел, — да и кому охота свое доброе терять? — и в суд просьбу подал.
Но когда его называли Никитушкою или Ломовым, или по полному прозвищу Никитушкою Ломовым, он улыбался широко и сладко и имел на то
справедливое основание, потому что не получил от природы, а приобрел твердостью воли право носить это славное между миллионами
людей имя.
Глупо или притворно было бы в наше время денежного неустройства пренебрегать состоянием. Деньги — независимость, сила, оружие. А оружие никто не бросает во время войны, хотя бы оно и было неприятельское, Даже ржавое. Рабство нищеты страшно, я изучил его во всех видах, живши годы с
людьми, которые спаслись, в чем были, от политических кораблекрушений. Поэтому я считал
справедливым и необходимым принять все меры, чтоб вырвать что можно из медвежьих лап русского правительства.
— Видишь, и Корнеич говорит, что можно. Я, брат,
человек справедливый: коли делать дела, так чтоб было по чести. А второе — вот что. Продаю я тебе лес за пять тысяч, а жене скажем, что за четыре. Три тысячи ты долгу скостишь, тысячу жене отдашь, а тысячу — мне. До зарезу мне деньги нужны.
В сущности, я всегда восставал против всякого суда над
людьми, я не любил никакого суда, никакой декламации о
справедливом возмездии и сочувствовал больше судимым, а не судящим.
Чумаки, видя, что с
человеком случилось такое происшествие, признали его требование
справедливым, раздвинули возы и очистили ему место.
Об этом учителе я говорил: он преподавал сухо и скучновато, но пользовался общим уважением, как
человек умный, твердый и
справедливый.
Ведь и любовь тоже совесть, высшая совесть, когда
человек делается и лучше, и чище, и
справедливее.
Подобралась дружная ватага: десятилетний сын нищей мордовки Санька Вяхирь, мальчик милый, нежный и всегда спокойно веселый; безродный Кострома, вихрастый, костлявый, с огромными черными глазами, — он впоследствии, тринадцати лет, удавился в колонии малолетних преступников, куда попал за кражу пары голубей; татарчонок Хаби, двенадцатилетний силач, простодушный и добрый; тупоносый Язь, сын кладбищенского сторожа и могильщика, мальчик лет восьми, молчаливый, как рыба, страдавший «черной немочью», а самым старшим по возрасту был сын портнихи-вдовы Гришка Чурка,
человек рассудительный,
справедливый и страстный кулачный боец; все —
люди с одной улицы.
Само собою разумеется, что подобные возгласы по поводу Торцова о том, что
человека благородит, не могли повести к здравому и беспристрастному рассмотрению дела. Они только дали критике противного направления
справедливый повод прийти в благородное негодование и воскликнуть в свою очередь о Любиме Торцове...
В одно прекрасное утро является к нему один посетитель, с спокойным и строгим лицом, с вежливою, но достойною и
справедливою речью, одетый скромно и благородно, с видимым прогрессивным оттенком в мысли, и в двух словах объясняет причину своего визита: он — известный адвокат; ему поручено одно дело одним молодым
человеком; он является от его имени.
Из обращения Тейтча к германскому парламенту мы узнали, во-первых, что
человек этот имеет общее a tous les coeurs bien nes [всем благородным сердцам (франц.)] свойство любить свое отечество, которым он почитает не Германию и даже не отторгнутые ею, вследствие последней войны, провинции, а Францию; во-вторых, что, сильный этою любовью, он сомневается в правильности присоединения Эльзаса и Лотарингии к Германии, потому что с разумными существами (каковыми признаются эльзас-лотарингцы) нельзя обращаться как с неразумными, бессловесными вещами, или, говоря другими словами, потому что нельзя разумного
человека заставить переменить отечество так же легко, как он меняет белье; а в-третьих, что, по всем этим соображениям, он находит
справедливым, чтобы совершившийся факт присоединения был подтвержден спросом населения присоединенных стран, действительно ли этот факт соответствует его желаниям.
Но какие это
люди, милая маменька! сколько бы они могли принести пользы отечеству, если б не заблуждались! Какие величественные замыслы! Какие грандиозные задачи!
Люди, которые, по всей справедливости, могли бы претендовать на титул благодетелей человечества, — эти
люди не имеют теперь впереди ничего, кроме
справедливой кары закона! И они подвергнутся ей, этой каре (в этом я могу служить вам порукою)… подвергнутся, потому что заблуждались!
— Пан судья! — заговорил он мягко. — Вы
человек справедливый… отпустите ребенка. Малый был в «дурном обществе», но, видит бог, он не сделал дурного дела, и если его сердце лежит к моим оборванным беднягам, то, клянусь богородицей, лучше велите меня повесить, но я не допущу, чтобы мальчик пострадал из-за этого. Вот твоя кукла, малый!..
Поэт, в
справедливом сознании светозарности совершаемого им подвига мысли, имел полное право воскликнуть, что он глаголом жжет сердца
людей; но при данных условиях слова эти были только отвлеченной истиной, близкой к самообольщению.
Отчего в наш век есть только три рода
людей: одних — принимающих начало тщеславия, как факт необходимо существующий, поэтому
справедливый, и свободно подчиняющихся ему; других — принимающих его, как несчастное, но непреодолимое условие, и третьих — бессознательно, рабски действующих под его влиянием?
Одна казнь, совершенная не находящимися под действием страсти, достаточными, образованными
людьми, с одобрения и с участием христианских пастырей и выставляемая как нечто необходимое и даже
справедливое, развращает и озверяет
людей больше, чем сотни и тысячи убийств, совершенных
людьми рабочими, необразованными, да еще в увлечениях страсти.
Но не только правительственные
люди, есть уже и такие богатые
люди, которые не по религиозному чувству, как это бывало прежде, а только вследствие особенной чуткости к зарождающемуся общественному мнению, отказываются от унаследованных состояний, считая
справедливым пользование только тем, что заработано своим трудом.
— Полусправедливый намек, говоришь ты?.. — Эти слова, резко произнесенные Шубиным, внезапно возбудили внимание Елены. — Помилуй, — продолжал он, — в этом-то самый вкус и есть.
Справедливый намек возбуждает уныние — это не по-христиански; к несправедливому
человек равнодушен — это глупо, а от полусправедливого он и досаду чувствует и нетерпение. Например, если я скажу, что Елена Николаевна влюблена в одного из нас, какого рода это будет намек, ась?
П. И. Чичагов был необыкновенно умный, или,
справедливее сказать, необыкновенно остроумный
человек; он получил по-тогдашнему блестящее и многостороннее образование, знал несколько языков, рисовал, чертил (т. е. знал архитектуру), писал и прозой и стихами.
На такие
справедливые замечания и советы, почерпнутые прямо из жизни, Софья Николавна умела возражать с удивительной ловкостью и в то же время умела так убедительно и живо представить хорошую сторону замужества с
человеком, хотя не бойким и не образованным, но добрым, честным, любящим и не глупым, что Николай Федорыч был увлечен ее пленительными надеждами и дал полное согласие.
Рюмин (нервозно). Надо быть
справедливой! Жалоба
человека красива… Жестоко это, Варвара Михайловна, сомневаться в искренности стонов
человека.
Как
человек честный и
справедливый, он понимал важность обязанностей, святость долга и почел бы за стыд хитрить с самим собой, с своею слабостью, с своим проступком.
Все это так умно и основательно, что не согласиться с этими доводами значило бы навлекать на себя
справедливый гнев. Но не могу не сказать, что мне, как
человеку, тронутому"бреднями", все-таки, по временам, представляются кое-какие возражения. И, прежде всего, следующее: что же, однако, было бы хорошего, если б сарматы и скифы и доднесь гоняли бы Макаровых телят? Ведь, пожалуй, и мы с вами паслись бы в таком случае где-нибудь на берегах Мьи? [Старинное название реки Мойки. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина)]
— Ладно уж! Богу только известно, кто пред кем виноват… Он,
справедливый, скажет это тебе, погоди! Не время нам с тобой об этом теперь разговаривать… Ты вот что скажи — чем ты занимался в эти годы? Как это ты на содовый завод попал? В люди-то как выбился?
— Надо быть
справедливым, — сказал я. — Физический труд несут миллионы
людей.
А между тем возьмут, отменят внешнюю форму рабства, устроят так, что нельзя больше совершать купчих на рабов, и воображают и себя уверяют, что рабства уже нет, и не видят и не хотят видеть того, что рабство продолжает быть, потому что
люди точно так же любят и считают хорошим и
справедливым пользоваться трудами других.
Ненавидеть и презирать микробу — глупо, а считать своим ближним во что бы то ни стало всякого встречного без различия — это, покорно благодарю, это значит не рассуждать, отказаться от
справедливого отношения к
людям, умыть руки, одним словом.
Они упали друг другу в объятия; они плакали от радости и от горя; и волчица прыгает и воет и мотает пушистым хвостом, когда найдет потерянного волченка; а Борис Петрович был
человек, как вам это известно, то есть животное, которое ничем не хуже волка; по крайней мере так утверждают натуралисты и филозофы… а эти господа знают природу
человека столь же твердо, как мы, грешные, наши утренние и вечерние молитвы; — сравнение чрезвычайно
справедливое!..
Искусство есть деятельность, посредством которой осуществляет
человек свое стремление к прекрасному, — таково обыкновенное определение искусства; мы не согласны с мим; но пока не высказана наша критика, еще не имеем права отступать от него, и, подстановив впоследствии вместо употребляемого нами здесь определения то, которое кажется нам
справедливым, мы не изменим чрез это наших выводов относительно вопроса: всегда ли пение есть искусство, и в каких случаях становится оно искусством?
Но в нем есть
справедливая сторона — то, что «прекрасное» есть отдельный живой предмет, а не отвлеченная мысль; есть и другой
справедливый намек на свойство истинно художественных произведений искусства: они всегда имеют содержанием своим что-нибудь интересное вообще для
человека, а не для одного художника (намек этот заключается в том, что идея — «нечто общее, действующее всегда и везде»); отчего происходит это, увидим на своем месте.
— Эта ленивая бестия может, наконец, вывесть
человека из последних границ; где он шатается?» В
справедливом негодовании вошел он в переднюю, состоявшую из маленького коридора, в конце которого находилась дверь в сени, крошечку приотворил эту дверь и увидел своего служителя, окруженного порядочной кучкой всякого лакейского, домашнего и случайного сброда.
Я назвал здесь очень немного задач, но заранее соглашаюсь, что их наберутся целые массы, и притом гораздо более существенных. Сказать
человеку толком, что он
человек, — на одном этом предприятии может изойти кровью сердце. Дать
человеку возможность различать
справедливое от несправедливого — для достижения этого одного можно душу свою погубить. Задачи разъяснения громадны и почти неприступны, но зато какие изумительные горизонты! Какое восторженное, полное непрерывного горения существование!
Я вижу
людей, работающих в пользу идей несомненно скверных и опасных и сопровождающих свою работу возгласом: «Пади! задавлю!» и вижу
людей, работающих в пользу идей
справедливых и полезных, но тоже сопровождающих свою работу возгласом: «пади! задавлю!» Я не вижу рамок, тех драгоценных рамок, в которых хорошее могло бы упразднять дурное без заушений, без возгласов, обещающих задавить.
мы смиренно сознаемся, что как ни лестны для нашего самолюбия похвалы г. Гончарова Обломову, но мы не можем признать их
справедливыми. Обломов менее раздражает свежего, молодого, деятельного
человека, нежели Печорин и Рудин, но все-таки он противен в своей ничтожности.
— Я, — мол, — не потому в монахи пошёл, что сытно есть хотел, а потому, что душа голодна! Жил и вижу: везде работа вечная и голод ежедневный, жульничество и разбой, горе и слёзы, зверство и всякая тьма души. Кем же всё это установлено, где наш
справедливый и мудрый бог, видит ли он изначальную, бесконечную муку
людей своих?
Привыкая ко всем воинским упражнениям, они в то же самое время слушают и нравоучение, которое доказывает им необходимость гражданского порядка и законов; исполняя
справедливую волю благоразумных Начальников, сами приобретают нужные для доброго Начальника свойства; переводя Записки Юлия Цесаря, Монтекукулли или Фридриха, переводят они и лучшие места из Расиновых трагедий, которые раскрывают в душе чувствительность; читая Историю войны, читают Историю и государств и
человека; восхищаясь славою Тюрена, восхищаются и добродетелию Сократа; привыкают к грому страшных орудий смерти и пленяются гармониею нежнейшего Искусства; узнают и быстрые воинские марши, и живописную игру телодвижений, которая, выражая действие музыки, образует приятную наружность
человека.
Иначе она не избежала бы тяжких попреков от
людей, неспособных быть милостивыми и
справедливыми.
Для большей ясности романа
Здесь объявить мне вам пора,
Что страстно влюблена в улана
Была одна ее сестра.
Она, как должно, тайну эту
Открыла Дуне по секрету.
Вам не случалось двух сестер
Замужних слышать разговор?
О чем тут, боже
справедливый,
Не судят милые уста!
О, русских нравов простота!
Я, право,
человек нелживый —
А из-за ширмов раза два
Такие слышал я слова…
Уверенный в справедливости своих начал, радуясь на свою Нью-Лэнэркскую фабрику и колонию, он сочинил, между прочим, следующий, может быть и
справедливый, но несколько странный силлогизм: «Что могло однажды образоваться и осуществиться в логических построениях мысли
человека, то не может уже быть признано невозможным в мире и должно, рано или поздно, непременно найти свое осуществление и в фактах действительной жизни».