Неточные совпадения
Стрелок объяснил
мне, что надо идти по тропе до тех пор, пока
справа я не увижу свет. Это и есть огонь Дерсу. Шагов триста
я прошел в указанном направлении и ничего не увидел.
Я хотел уже было повернуть назад, как вдруг сквозь туман в стороне действительно заметил отблеск костра. Не успел
я отойти
от тропы и пятидесяти шагов, как туман вдруг рассеялся.
Между Дагды и Нунгини высятся скалистые сопки, из которых особенно выделяются вершины Ада и Тыонгони. Река Дагды принимает в себя
справа еще две реки: Малу-Сагды, Малу-Наиса — и два ключа: Эйфу и Адани, текущие с горы того же имени, а слева — несколько маленьких речек: Джеиджа, Ада 1-я, Ада 2-я и Тыонгони.
От устья Дагды в три дня можно дойти до Сихотэ-Алиня.
Маленькая тропка повела нас в тайгу. Мы шли по ней долго и почти не говорили между собой. Километра через полтора
справа от дорожки
я увидел костер и около него три фигуры. В одной из них
я узнал полицейского пристава. Двое рабочих копали могилу, а рядом с нею на земле лежало чье-то тело, покрытое рогожей. По знакомой
мне обуви на ногах
я узнал покойника.
Мы посоветовались и решили оставить тропу и пойти целиной. Взобравшись на первую попавшуюся сопку, мы стали осматриваться. Впереди, в 4 км
от нас, виднелся залив Пластун; влево — высокий горный хребет, за которым, вероятно, должна быть река Синанца; сзади — озеро Долгое,
справа — цепь размытых холмов, за ними — море. Не заметив ничего подозрительного,
я хотел было опять вернуться на тропу, но гольд посоветовал спуститься к ключику, текущему к северу, и дойти по нему до реки Тхетибе.
Выйдя на намывную полосу прибоя,
я повернул к биваку. Слева
от меня было море, окрашенное в нежнофиолетовые тона, а
справа — темный лес. Остроконечные вершины елей зубчатым гребнем резко вырисовывались на фоне зари, затканной в золото и пурпур. Волны с рокотом набегали на берег, разбрасывая пену по камням. Картина была удивительно красивая. Несмотря на то, что
я весь вымок и чрезвычайно устал,
я все же сел на плавник и стал любоваться природой. Хотелось виденное запечатлеть в своем мозгу на всю жизнь.
Слева
от меня О-90 (если бы это писал один из моих волосатых предков лет тысячу назад, он, вероятно, назвал бы ее этим смешным словом «моя»);
справа — два каких-то незнакомых нумера, женский и мужской.
Исключение насчет «на чай» прислуге он делал только за этим почетным столом, чтоб не отставать
от других. Здесь каждый платил за себя, а Савва Морозов любил шиковать и наливал соседей шампанским.
От него в этом не отставал и Савва Мамонтов.
Мне как-то пришлось сидеть между ними.
Я слушал с интересом рассказ Мамонтова о его Северном павильоне
справа, а слева — Савва Морозов все подливал и подливал
мне «Ау», так как Бугров сидел с ним рядом и его угощал Морозов.
— Как теперь вижу родителя: он сидит на дне барки, раскинув больные руки, вцепившись в борта пальцами, шляпу смыло с него, волны кидаются на голову и на плечи ему то
справа, то слева, бьют сзади и спереди, он встряхивает головою, фыркает и время
от времени кричит
мне. Мокрый он стал маленьким, а глаза у него огромные
от страха, а может быть,
от боли.
Я думаю —
от боли.
Я бешусь, рублю сплеча во все стороны: кругом
меня справа и слева летят щепы, а проклятая собака целехонька и час
от часу становится неотвязчивее.
В это время начали бить невидимые часы, ясно и медленно пробило одиннадцать, покрыв звуком все, — шум и оркестр. В разговоре,
от меня справа, прозвучало слово «Эстамп».
Он сказал, что с одной стороны фасада растет очень высокий дуб, вершина которого поднимается выше третьего этажа. В третьем этаже, против дуба, расположены окна комнат, занимаемых Галуэем, слева и
справа от него, в том же этаже, помещаются Томсон и Дигэ. Итак, мы уговорились с Попом, что
я влезу на это дерево после восьми, когда все разойдутся готовиться к торжеству, и употреблю в дело таланты, так блестяще примененные
мной под окном Молли.
И тут
я заметил
справа от себя, в той стороне, где находилась стена, узкую металлическую защелку неизвестного назначения.
Я еду и
от нечего делать читаю вывески
справа налево.
Несколько раз
я выходил в сени смотреть на хозяина: среди раскисшего двора на припеке солнца Егор поставил вверх дном старый гнилой ларь, похожий на гроб; хозяин, без шапки, садился посреди ларя, поднос закусок ставили
справа от него, графин — слева. Хозяйка осторожно присаживалась на край ларя, Егор стоял за спиною хозяина, поддерживая его под мышки и подпирая в поясницу коленями, а он, запрокинув назад все свое тело, долго смотрел в бледное, вымороженное небо.
Иногда вечерами, кончив работу, или в канун праздника, после бани, ко
мне в пекарню приходили Цыган, Артем и за ними — как-то боком, незаметно подваливался Осип. Усаживались вокруг приямка перед печью, в темном углу, —
я вычистил его
от пыли, грязи, он стал уютен. По стенам сзади и
справа от нас стояли полки с хлебными чашками, а из чашек, всходя, поднималось тесто — точно лысые головы, прячась, смотрели на нас со стен. Мы пили густой кирпичный чай из большого жестяного чайника, — Пашка предлагал...
Мне стало не по себе. Лампа висела сзади нас и выше, тени наши лежали на полу, у ног. Иногда хозяин вскидывал голову вверх, желтый свет обливал ему лицо, нос удлинялся тенью, под глаза ложились черные пятна, — толстое лицо становилось кошмарным.
Справа от нас, в стене, почти в уровень с нашими головами было окно — сквозь пыльные стекла
я видел только синее небо и кучку желтых звезд, мелких, как горох. Храпел пекарь, человек ленивый и тупой, шуршали тараканы, скреблись мыши.
Дорога наша подбежала к реке и прижалась к береговым утесам. Место было угрюмое и тесное,
справа отвесный берег закрыл нас
от метели. Отдаленный гул слышался только на далеких вершинах, а здесь было тихо и тепло. Зато тьма лежала так густо, что
я едва различал впереди мою белую собаку. Лошади осторожно ступали по щебню…
С моря дул влажный холодный ветер, разнося по степи задумчивую мелодию плеска набегавшей на берег волны и шелеста прибрежных кустов. Изредка его порывы приносили с собой сморщенные, желтые листья и бросали их в костер, раздувая пламя, окружавшая нас мгла осенней ночи вздрагивала и, пугливо отодвигаясь, открывала на миг слева — безграничную степь,
справа — бесконечное море и прямо против
меня — фигуру Макара Чудры, старого цыгана, — он сторожил коней своего табора, раскинутого шагах в пятидесяти
от нас.
Вдруг совсем близко,
справа от себя,
я услышал шорох и действительно увидел какое-то большое пресмыкающееся.
Лекция длилась с полчаса. Потом отец Василий, прервав чтение, живо заинтересовался своей маленькой аудиторией. Он расспрашивал каждого из нас о семье, о частной жизни. Чем-то теплым, родственным и товарищеским повеяло
от него. Услышав, что моя соседка
справа, Ольга, была вместе со
мною в институте, он захотел узнать, как нас там учили по Закону Божьему. Покойного отца Александры Орловой, известного литератора, он, оказывается, знал раньше. Знал и родителей Денисова в Казани.
— Pardon, —
я слышу тихий оклик
справа и, скользнув взглядом по высокой фигуре девушки, одетой в скромное коричневое платье, замираю
от неожиданности. Предо
мною бледное до прозрачности, маленькое личико, с сине-зелеными, неестественно ярко горящими глазами под ровными дугами черных бровей. Непокорные черные волосы оттеняют копной это бледное лицо, милое, знакомое лицо…
Пить чашу (провести жизнь) вы можете такую же, как и
я, но сесть
справа и слева
от меня, т. е. быть равными
мне, этого никто не может сделать.