Неточные совпадения
Раскольников взял газету и мельком взглянул на свою статью. Как ни противоречило это его положению и
состоянию, но он ощутил то странное и язвительно-сладкое чувство, какое испытывает
автор, в первый раз видящий себя напечатанным, к тому же и двадцать три года сказались. Это продолжалось одно мгновение. Прочитав несколько строк, он нахмурился, и страшная тоска сжала его сердце. Вся его душевная борьба последних месяцев напомнилась ему разом. С отвращением и досадой отбросил он статью на стол.
Еще слово о якутах. Г-н Геденштром (в книге своей «Отрывки о Сибири», С.-Петербург, 1830), между прочим, говорит, что «Якутская область — одна из тех немногих стран, где просвещение или расширение понятий человеческих (sic) (стр. 94) более вредно, чем полезно. Житель сей пустыни (продолжает
автор), сравнивая себя с другими мирожителями, понял бы свое бедственное
состояние и не нашел бы средств к его улучшению…» Вот как думали еще некоторые двадцать пять лет назад!
В 1868 г. одною из канцелярий Восточной Сибири было решено поселить на юге Сахалина до 25 семейств; при этом имелись в виду крестьяне свободного
состояния, переселенцы, уже селившиеся по Амуру, но так неудачно, что устройство их поселений один из
авторов называет плачевным, а их самих горемыками.
Знаете, я все добиваюсь, нельзя ли как-нибудь до такого
состояния дойти, чтоб внутри меня все вконец успокоилось, чтоб и кровь не волновалась, и душа чтоб переваривала только те милые образы, те кроткие ощущения, которые она самодеятельно выработала… вы понимаете? — чтоб этого внешнего мира с его прискорбием не существовало вовсе, чтоб я сам был
автором всех своих радостей, всей своей внутренней жизни…
(Прим.
автора.)] не мог прожить более года; всё
состояние старика заключалось в двух подгородных деревушках...
Если он вздумает придать разбираемому творению мысль более живую и широкую, нежели какая действительно положена в основание его
автором, — то, очевидно, он не в
состоянии будет достаточно подтвердить свою мысль указаниями на самое сочинение, и таким образом критика, показавши, чем бы могло быть разбираемое произведение, чрез то самое только яснее выкажет бедность его замысла и недостаточность исполнения.
Так, будто мимоходом, но постоянно,
автор вооружается против пристрастия к иноземному, особенно французскому, против того, когда человек тянется, чтобы выйти из своего
состояния, против непостоянства, часто меняющего заведенный порядок, против умничанья, которое называет скучным.
Автор заезжает к соседу своему Аггею и застает у него какого-то капрала, которому сосед рассказывает, что он, капрал, — законный и правильный наследник пятидесяти душ крестьян; но, прибавил он, «понеже ты человек неимущий и не знающий законов, то я, сжаляся на твое
состояние, соглашаюсь у тебя купить сие имение, и ежели ты дашь мне на оное купчую, то сначала даю тебе 50 рублей, а ежели выхлопочу дело, то еще 100 прибавлю.
«Многие из знатных и богатых, — говорит
автор, — мыслят, что если кто не причастен благ слепого счастья и щедрот Плутуса, тот недостоин с ними сообщения; а те, которые уже совсем в бедном
состоянии, те им кажутся не имеющими на себе подобного им человечества».
Но
автор наш вовсе не хотел, да, сколько мы можем судить по всем его прежним произведениям, и не в
состоянии был бы написать героическую эпопею.
Но на самом деле вы в романе не только слабого изображения внутреннего
состояния Ивана Петровича не находите, но даже не видите ни малейшего намека на то, чтобы
автор об этом заботился.
Каждый из этих частных моментов, из этих особенных
состояний, внесен
автором в записки, конечно, потому, что для него самого они имеют все-таки свои оттенки, свои различия, хотя различия эти почти неуловимы для читателя.
Но как говорить, когда
автор в таком
состоянии?
— Вас не стесняет печатание в фельетонах? Ведь вы не можете уже потом изменить ни одного деталя. Иногда
автор и не в
состоянии совершенно ясно представить себе вперед всех подробностей рассказа?
Начатый в далекую юношескую пору жестоких разочарований, крушения всех верований и надежд, дышащий беспредельным отчаянием, он местами с очевидностью свидетельствует, что
автор его находился если не в
состоянии полного сумасшествия, то на роковой грани его.