Неточные совпадения
Меж
гор, лежащих полукругом,
Пойдем туда, где ручеек,
Виясь, бежит зеленым лугом
К реке сквозь липовый лесок.
Там соловей, весны любовник,
Всю ночь поет; цветет шиповник,
И слышен говор ключевой, —
Там виден камень гробовой
В тени двух
сосен устарелых.
Пришельцу надпись говорит:
«Владимир Ленской здесь лежит,
Погибший рано смертью смелых,
В такой-то год, таких-то лет.
Покойся, юноша-поэт...
Ущелье все раздвигалось, и наконец нам представилась довольно узкая ложбина между двух рядов высоких
гор, усеянных березняком и
соснами.
Начало весны. Полночь. Красная горка, покрытая снегом. Направо кусты и редкий безлистый березник; налево сплошной частый лес больших
сосен и елей с сучьями, повисшими от тяжести снега; в глубине, под
горой, река; полыньи и проруби обсажены ельником. За рекой Берендеев посад, столица царя Берендея; дворцы, дома, избы, все деревянные, с причудливой раскрашенной резьбой; в окнах огни. Полная луна серебрит всю открытую местность. Вдали кричат петухи.
Тихо светит по всему миру: то месяц показался из-за
горы. Будто дамасскою дорого́ю и белою, как снег, кисеею покрыл он гористый берег Днепра, и тень ушла еще далее в чащу
сосен.
Он любит садиться на вершинах огромных
сосен, особенно растущих по неприступным оврагам и
горам.
Красный лес любит землю глинистую, иловатую, а
сосна — преимущественно песчаную; на чистом черноземе встречается она в самом малом числе, разве где-нибудь по
горам, где обнажился суглинок и каменный плитняк.
Звон серпов смолк, но мальчик знает, что жнецы там, на
горе, что они остались, но они не слышны, потому что они высоко, так же высоко, как
сосны, шум которых он слышал, стоя под утесом. А внизу, над рекой, раздается частый ровный топот конских копыт… Их много, от них стоит неясный гул там, в темноте, под
горой. Это «идут козаки».
Тоже иногда в полдень, когда зайдешь куда-нибудь в
горы, станешь один посредине
горы, кругом
сосны, старые, большие, смолистые; вверху на скале старый замок средневековый, развалины; наша деревенька далеко внизу, чуть видна; солнце яркое, небо голубое, тишина страшная.
Ночь была сегодня темная, настоящая волчья, как говорят охотники, и видели хорошо только узкие глазки старца Кирилла. Подъезжая к повертке к скиту Пульхерии, он только угнетенно вздохнул. Дороги оставалось всего верст восемь.
Горы сменялись широкими высыхавшими болотами, на которых росла кривая болотная береза да сосна-карлица. Лошадь точно почуяла близость жилья и прибавила ходу. Когда они проезжали мимо небольшой лесистой горки, инок Кирилл, запинаясь и подбирая слова, проговорил...
Спускаясь с
горы, недалеко от усадьбы, которой за частыми
соснами нельзя было видеть, сани наши в ухабе так наклонились набок, что ямщик слетел.
Ребенок,
пососав несколько дней материнское молоко, отравленное материнским
горем, зачах, покорчился и умер. Мария Райнер целые годы неутешно горевала о своем некрещеном ребенке и оставалась бездетною. Только весною 1840 года она сказала мужу: «Бог услышал мою молитву: я не одна».
Дивуется честной купец такому чуду чудному и такому диву дивному, и ходит он по палатам изукрашенным да любуется, а сам думает: «Хорошо бы теперь
соснуть да всхрапнуть», — и видит, стоит перед ним кровать резная, из чистого золота, на ножках хрустальныих, с пологом серебряным, с бахромою и кистями жемчужными; пуховик на ней как
гора лежит, пуху мягкого, лебяжьего.
Если смотреть на Рассыпной Камень снизу, так и кажется, что по откосам
горы ели, пихты и
сосны поднимаются отдельными ротами и батальонами, стараясь обогнать друг друга.
Я слышу, я чувствую, что какое-то неизъяснимое, тайное
горе сосет мое сердце; я чувствую это и припадаю головой к кибитке, а слезы, невольные слезы, так и бегут, так и льются из глаз.
— Вот на этом спасибо! — благодарит Авдей, — добёр ты, Петр Матвеич! Это так только вороги твои клеплют, будто ты крестьянское
горе сосешь… Ишь ведь! и денежки до копеечки заплатил, и косушку поднес; кто, кроме Петра Матвеича, так сделает? Ну, а теперь пойти к старосте, хоть пятишницу в недоимку отдать. И то намеднись стегать меня собирался.
Особенно его поразила Анненгофская роща — этот вековой лес, после урагана представлявший собой
горы вырванных с корнем и расщепленных
сосен и елей-великанов. Среди обломков ныряли босяки: роща была их летней дачей. Немало их там погибло в урагане.
Миром веяло от
сосен, стройных, как свечи, вытопившаяся смола блестела золотом и янтарём, кроны их, благословляя землю прохладною тенью,
горели на солнце изумрудным пламенем. Сквозь волны зелени сияли главы церквей, просвечивало серебро реки и рыжие полосы песчаных отмелей. Хороводами спускались вниз ряды яблонь и груш, обильно окроплённых плодами, всё вокруг было ласково и спокойно, как в добром сне.
Маляр облокотился на стол, а голову вскинул вверх и стал смотреть на
гору, где на самом обрыве стоят, качая ветвями, огромные
сосны.
— Лет сто тому назад, вон там на
горе, где густые
сосны, жили греки Экеллани, горбатый старик, колдун и контрабандист, а у него — сын Аристидо, охотник, — тогда на острове еще водились козы.
Простором, волей, молодецкой удалью веяло от этих бесхитростных, но глубоко поэтических строф, и, вместе, в них сказывалось такое подавленное
горе, та тоска, которая подколодной змеей
сосет сердце.
Солнце садится за лесом, луга закрываются на ночь фатой из тумана; зеленые
сосны чернеют, а там где-нибудь замелькают кресты, и встает за
горой городочек, покрытый соломой, — вот ты и вся здесь, родная картинка, а тепло на душе каждый раз, когда про тебя вспомянется.
Снилась мне золотая Украина, ее реки, глубокие и чистые; седые глинистые берега, покрытые бледно-голубою каймою цветущего льна; лица, лица, ненавистно-милые лица, стоившие стольких слез, стольких терзающих скорбей и гнетущего
горя, и вдруг все это тряслось, редело, заменялось темным бором, в котором лохматою ведьмою носилась метель и с диким визгом обсыпала тонкими, иглистыми снежинками лукавую фигуру лешего, а сам леший сидел где-то под
сосною и, не обращая ни на что внимания, подковыривал пенькою старый лыковый лапоть.
Как сильной грозою
Сосну вдруг согнет;
Пронзенный стрелою,
Как лев заревет;
Так русский средь бою
Пред нашим падет;
И смелой рукою
Чеченец возьмет
Броню золотую
И саблю стальную,
И в
горы уйдет.
У каждого атамана имеются свои тайные вехи в виде маяков, домов, крупных прибрежных камней, одиноких
сосен на
горах или звезд.
На другой же день добрые поселяне пускали в лес скот, объедавший дочиста молодняк, драли лыко с нежных, неокрепших деревьев, валили для какого-нибудь забора или оконницы строевые ели, просверливали стволы берез для вытяжки весеннего сока на квас, курили в сухостойном лесу и бросали спички на серый высохший мох, вспыхивающий, как порох, оставляли непогашенными костры, а мальчишки-пастушонки, те бессмысленно поджигали у
сосен дупла и трещины, переполненные смолою, поджигали только для того, чтобы посмотреть, каким веселым, бурливым пламенем
горит янтарная смола.
Кое-где по
горе криво стоят тихие берёзки и осины, а наверху, на краю оврага, растёт могучая
сосна, выдвинула над нами широкие, чёрные лапы и покрыла нас, как шатром.
А в расселине между
горами уже ясно продвигалась часть огненного солнечного круга, и на нашей стороне весь берег радовался и светился, сверкая, искрясь и переливаясь разноцветными слоями сланцевых пород и зеленью пушистых
сосен…
«Дурочка, — говорит, — да кому же сначала хотелось. Ведь оно,
горе, горькое, а яд горевой еще горче, а облить уголь этим ядом — на минуту гаснет.
Соси скорее,
соси!»
Кругом теснились старые, мохнатые, вековые
сосны, дальше молодой, душистый березняк, еще дальше холмы направо и налево… Песчаные
горы, поросшие тем же сосновым лесом. А там невдалеке тихо ропчущий своим прибоем залив. Его вечерняя песнь едва уловленными звуками долетала теперь до слуха Любочки. Веселые голоса дачников и финнов, окружавших береговые костры, покрывали сейчас этот тихий и сладкий рокот.
У всякого человека свое
горе бывает, змеей за сердце
сосет, так и пить, значит?
За
горою лихорадочно трещала ружейная стрельба, пули жужжали в
соснах.
На откосе
горы, заросшей громадными кедрами и
соснами, мы только сделали привал на полчаса, чтоб поесть.
— Счастливы вы, доктор, что можете спать в такую ночь! — сказала Надежда Ивановна, прощаясь с доктором. — Я не могу спать, когда дождь барабанит в окна и когда стонут мои бедные
сосны. Пойду сейчас и буду скучать за книгой. Я не в состоянии спать. Вообще, если в коридорчике на окне против моей двери
горит лампочка, то это значит, что я не сплю и меня съедает скука…
Сосны, которые громоздились на отвесной
горе одна над другой и склонялись к крыше гостиного корпуса, глядели во двор, как в глубокую яму, и удивленно прислушивались; в их темной чаще, не умолкая, кричали кукушки и соловьи… Глядя на сумятицу, прислушиваясь к шуму, казалось, что в этой живой каше никто никого не понимает, все чего-то ищут и не находят и что этой массе телег, кибиток и людей едва ли удастся когда-нибудь разъехаться.
— По картинке-то праздник мышам боком вышел…»
Соснул Игнатыч с
горя и во сне Петра Еремеева за ржавчину на винтовке заставил ружейную смазку есть.
Дорога из монастыря, прорытая к меловой
горе и стоившая немалых трудов, шла вверх, в объезд
горы почти спирально, по корням, под нависшими суровыми
соснами…
Солнце глянуло своими лучами сквозь серые облака на мрачные ели и
сосны и зарумянило «Красный холм», находившийся перед самой избушкой «Чертова ущелья». «Красным» он был назван потому, что под ним злой кудесник погребал свои жертвы, и в известные дни холм этот
горел так ярко, что отбрасывал далеко от себя красное зарево.
Солнце глянуло своими лучами сквозь сырые облака на мрачные ели и
сосны и зарумянило Красный холм, находившийся перед самой избушкой Чертова ущелья. Красным он был назван потому, что под ним злой кудесник погребал свои жертвы, и в известные дни холм этот
горел так ярко, что отбрасывал далеко от себя красное зарево.
Утречком, чуть серый день наступил, по горам-скалам до ущелья дотянулся, скочил князь Суворов, сухарик
пососал, вестового кликнул. Ледяной воды в рот набрал, в ладони прыснул, ночную муть с личика смыл и спрашивает...
И садик-то нужно бы спустить по отлогости
горы к Двине, китайскую беседку в нем устроить, где бы в ней
соснуть после сытного обеда, не худо бы и купаленку на реке поставить.