Герасим не мог их слышать, не мог он слышать также чуткого ночного шушукания деревьев, мимо которых его проносили сильные его ноги; но он чувствовал знакомый запах поспевающей ржи, которым так и веяло с темных полей, чувствовал, как ветер, летевший к нему навстречу, — ветер с родины, — ласково ударял в его лицо, играл в его волосах и бороде; видел перед собою белеющую дорогу — дорогу домой, прямую, как стрела; видел в небе несчетные звезды, светившие его путь, и, как лев, выступал сильно и бодро, так что когда восходящее
солнце озарило своими влажно-красными лучами только что расходившегося молодца, между Москвой и им легло уже тридцать пять верст…
— Братья! Час суда Божия наступает! Еще одна ночь, и мы узрим врага нашего: посвятите последние часы сии на бдение и молитву! Грозный день наступает и разрешит судьбу нашу. Мужайтесь! Тот час, в который вы должны показать всю твердость нашу, приближается, луч
солнца озарит битву кровавую. Итак, братья, ополчитесь крепостью и призовите в помощь Господа, сильного в бранях, поборника в правде, и Он поразит ужасом сердца врагов наших! Кто верова Господеви и постыдися? Кто призва имя Его и призрен бе?
Неточные совпадения
На рассвете раньше всех проснулся Дерсу. Затем встал я, а потом и другие.
Солнце только что взошло и своими лучами едва
озарило верхушки гор. Как раз против нашего бивака, в 200 шагах, бродил еще один медведь. Он все время топтался на одном месте. Вероятно, он долго еще ходил бы здесь, если бы его не спугнул Мурзин. Казак взял винтовку и выстрелил.
Солнце уже склонилось к верхушкам самых отдаленных деревьев и косыми лучами
озарило долину Хунгари и все малые предметы на снегу, которые только при этом освещении могли быть видны по синеватым теням около них.
Гроза началась вечером, часу в десятом; мы ложились спать; прямо перед нашими окнами был закат летнего
солнца, и светлая заря, еще не закрытая черною приближающеюся тучею, из которой гремел по временам глухой гром,
озаряла розовым светом нашу обширную спальню, то есть столовую; я стоял возле моей кроватки и молился богу.
Ничто безмолвной тишины
Пустыни сей не возмущает,
И
солнце с ясной вышины
Долину смерти
озаряет.
Когда он проснулся,
солнце уходило из светлой каморки,
озаряя ее последними лучами.
Кое-где чернели корни кустов, освобожденные от сугробов; теплые лучи
солнца, пронизывая насквозь темную чащу сучьев,
озаряли в их глубине свежие, глянцевитые прутики, как бы покрытые красным лаком; затверделый снег подтачивался водою, хрустел, изламывался и скатывался в пропасть: одним словом, все ясно уже говорило, что дуло с весны и зима миновала.
Оно пройдет, и
солнце правды вечной
Всех
озарит.
Она схватила его за руку и повлекла в комнату, где хрустальная лампада горела перед образами, и луч ее сливался с лучом заходящего
солнца на золотых окладах, усыпанных жемчугом и каменьями; — перед иконой богоматери упала Ольга на колени, спина и плечи ее отделяемы были бледнеющим светом зари от темных стен; а красноватый блеск дрожащей лампады
озарял ее лицо, вдохновенное, прекрасное, слишком прекрасное для чувств, которые бунтовали в груди ее...
И, как меркнет свеча в блеске взошедшего
солнца, тусклой и темной казалась молодость и жизнь перед тем великим и лучезарным, что должно
озарить ее скромную голову. Нет оправдания.
Солнце восходило — и лучи его
озарили Иоанна, сидящего на троне, под хоругвию новогородскою, среди воинского стана, полководцев и бояр московских; взор его сиял величием и радостию.
А на пороге еще обнялись. И долго
озаряло их высоко поднявшееся из-за леса
солнце.
О, Горус между людьми, избранный
солнцем, возлюбленный Аммона, золотой ястреб, богатый годами и весьма мощный! Я был как колос, срезанный серпом жнеца в поле твоих отцов, доколе твой свет не
озарил меня, и твое сияние не ослепило меня, и твоя речь не воздвигла меня, и вот, я стою перед тобой и отвечаю тебе.
Он обратился к улице. Из-за разорванных туч выглянуло на миг
солнце и скупым, желтым светом
озарило мокрую и печальную улицу. Только противоположный дом стоял все таким же гордым и веселым, и окна его сияли. Но Андрей Николаевич не видел его. Он видел то, что было когда-то и что так упорно продолжало являться назло всем стенам и запорам.
Послышался шорох легкой походки, и юная Эмма резво впорхнула в комнату. При ее входе лицо ее отца прояснилось, брови раздвинулись и глаза засияли добрым блеском. Так
солнце, вспыхнув на небе,
озаряет своим блеском черную пучину и ярко раззолачивает ее своими лучами.
Послышался шорох легкой походки, и юная Эмма резво впорхнула в комнату. При ее появлении лицо ее отца прояснилось, брови раздвинулись и глаза засияли добрым блеском. Так
солнце, вспыхнув на небе,
озаряет своим блеском черную пучину и ярко раззолачивает ее своими лучами.
Одиноко царило
солнце, и был между ним и землею только один предмет и один человек; и
озаряло оно, не грея, то светлые тонкие крылья, то смуглое побледневшее лицо; играло искрами на металле.