Неточные совпадения
— Ба, ба, ба, ба! — сказал старик. — Теперь
понимаю: ты, видно, в Марью Ивановну влюблен. О, дело другое! Бедный малый! Но все же я никак не могу дать тебе роту
солдат и полсотни казаков. Эта экспедиция была бы неблагоразумна; я не могу взять ее на свою ответственность.
Каким-то куском мозга Клим Иванович
понимал комическую парадоксальность таких мыслей, но не мешал им, и они тлели в нем, как тлеет трут или сухие гнилушки, вызывая в памяти картины ограбления хлебного магазина, подъем колокола и множество подобных, вплоть до бородатых, зубастых на станции Новгород, вплоть до этой вот возни сотен
солдат среди древесных, наскоро срубленных пней и затоптанного валежника.
— Господа мои, хорошие, — взывает
солдат, дергая ворот шинели, обнажая острый кадык. — Надобно искать причину этого разрушительного дела, надо
понять: какая причина ему? И что это значит: война?
— Мы все — охотники, —
понял солдат и, снова вздохнув, прибавил: — По вызову — кто желает.
— Я
солдат!
Понимаешь? — отчаянно закричал медник, ударив себя кулаком в грудь, как в доску, и яростно продолжал: — Служил ему два срока, унтер, — ну? Так я ему… я его…
— В Семеновском полку один гусь заговорил, что в Москве полк не тех бил, —
понимаешь? Не тех!
Солдаты тотчас выдали его…
Самгин встал, подошел к окну — по улице шли, вразброд,
солдаты; передний что-то кричал, размахивая ружьем. Самгин вслушался — и
понял...
— Я — усмиряю, и меня — тоже усмиряют. Стоит предо мной эдакий великолепный старичище, морда — умная, честная морда — орел! Схватил я его за бороду, наган — в нос. «
Понимаешь?», говорю. «Так точно, ваше благородие,
понимаю, говорит, сам —
солдат турецкой войны, крест, медали имею, на усмирение хаживал, мужиков порол, стреляйте меня, — достоин! Только, говорит, это делу не поможет, ваше благородие, жить мужикам — невозможно, бунтовать они будут, всех не перестреляете». Н-да… Вот — морда, а?
— Вождей будущих гонят в рядовые
солдаты, — вы
понимаете, что это значит? Это значит, что они революционизируют армию. Это значит, что правительство ведет страну к анархии. Вы — этого хотите?
Все закричали, зарадовались, а
солдат, как стоял, так ни с места, точно в столб обратился, не
понимает ничего; не
понял ничего и из того, что председатель сказал ему в увещание, отпуская на волю.
Бывший
солдат тоже, казалось, мог бы
понимать дело, если бы не был одурен солдатством и не путался в привычках бессмысленной солдатской речи.
Чистые в душе и сердце мальчики, почти еще дети, очень часто любят говорить в классах между собою и даже вслух про такие вещи, картины и образы, о которых не всегда заговорят даже и
солдаты, мало того, солдаты-то многого не знают и не
понимают из того, что уже знакомо в этом роде столь юным еще детям нашего интеллигентного и высшего общества.
— Та м люди много, — начал он. — Китайцы,
солдаты…
Понимай нету, смеяться будут — мешай.
— Моя недавно Тадушу пришел, — говорил он. — Моя слыхал, 4 капитана и 12
солдат в Шимыне (пост Ольги) есть. Моя думай, надо туда ходи. Сегодня один люди посмотри, тогда все
понимай.
С нами была тогда Наталья Константиновна, знаете, бой-девка, она увидела, что в углу
солдаты что-то едят, взяла вас — и прямо к ним, показывает: маленькому, мол, манже; [ешь (от фр. manger).] они сначала посмотрели на нее так сурово, да и говорят: «Алле, алле», [Ступай (от фр. aller).] а она их ругать, — экие, мол, окаянные, такие, сякие,
солдаты ничего не
поняли, а таки вспрынули со смеха и дали ей для вас хлеба моченого с водой и ей дали краюшку.
Он был тогда народнее Николая; отчего, не
понимаю, но массы, для которых он никакого добра не сделал, и
солдаты, для которых он делал один вред, любили его.
— Это она второй раз запивает, — когда Михайле выпало в
солдаты идти — она тоже запила. И уговорила меня, дура старая, купить ему рекрутскую квитанцию. Может, он в солдатах-то другим стал бы… Эх вы-и… А я скоро помру. Значит — останешься ты один, сам про себя — весь тут, своей жизни добытчик —
понял? Ну, вот. Учись быть самому себе работником, а другим — не поддавайся! Живи тихонько, спокойненько, а — упрямо! Слушай всех, а делай как тебе лучше…
Надо видеть, как тесно жмутся усадьбы одна к другой и как живописно лепятся они по склонам и на дне оврага, образующего падь, чтобы
понять, что тот, кто выбирал место для поста, вовсе не имел в виду, что тут, кроме
солдат, будут еще жить сельские хозяева.
Тит
понимал, что все его расчеты и соображения разлетелись прахом и что он так и останется лишним человеком. Опустив голову, старик грустно умолк, и по его сморщенному лицу скатилась непрошенная старческая слезинка. Ушиб его
солдат одним словом, точно камнем придавил.
Я поверил и, не имея ни о чем понятия,
понял только, что хотят разлучить меня с сестрицей и сделать ее чем-то вроде
солдата.
— Товарищи! — раздался голос Павла. —
Солдаты такие же люди, как мы. Они не будут бить нас. За что бить? За то, что мы несем правду, нужную всем? Ведь эта правда и для них нужна. Пока они не
понимают этого, но уже близко время, когда и они встанут рядом с нами, когда они пойдут не под знаменем грабежей и убийств, а под нашим знаменем свободы. И для того, чтобы они
поняли нашу правду скорее, мы должны идти вперед. Вперед, товарищи! Всегда — вперед!
— А помните, Афанасий Кириллыч, как теорию зубрили? — сказал Веткин. — Траектория, деривация… Ей-богу, я сам ничего не
понимал. Бывало, скажешь
солдату: вот тебе ружье, смотри в дуло. Что видишь? «Бачу воображаемую линию, которая называется осью ствола». Но зато уж стреляли. Помните, Афанасий Кириллыч?
— Один молодец из семинаристов сюда за грубость в дьячки был прислан (этого рода ссылки я уже и
понять не мог). Так, приехавши сюда, он долго храбрился и все надеялся какое-то судбище поднять; а потом как запил, так до того пил, что совсем с ума сошел и послал такую просьбу, чтобы его лучше как можно скорее велели «расстрелять или в
солдаты отдать, а за неспособностью повесить».
Идет полк с музыкой — земля под ним дрожит и трясется, идет и бьет повсюду врагов отечества: турок, немцев, поляков, шведов, венгерцев и других инородцев. И все может
понять и сделать русский
солдат: укрепление соорудить, мост построить, мельницу возвести, пекарню или баню смастерить.
В училище меня учили, как командовать
солдатом, но совсем не показали, как с ним разговаривать. Ну, я
понимаю — атака. Враг впереди и близко. «Ребята, вся Россия на нас смотрит, победим или умрем». Выхватываю шашку из ножен, потрясаю ею в воздухе. «За мной, богатыри. Урррраааа…»
Между тем произошло у нас приключение, меня удивившее, а Степана Трофимовича потрясшее. Утром в восемь часов прибежала от него ко мне Настасья, с известием, что барина «описали». Я сначала ничего не мог
понять: добился только, что «описали» чиновники, пришли и взяли бумаги, а
солдат завязал в узел и «отвез в тачке». Известие было дикое. Я тотчас же поспешал к Степану Трофимовичу.
— Так я знаю! Когда человеку отрубить голову, он упадет с лестницы вниз, и другие уж не полезут на сеновал —
солдаты не дураки! Они бы подожгли сено и — шабаш!
Понял?
Это еще более развеселило публику,
солдата начали тыкать пальцами, дергать за рубаху, за фартук, играя с ним, точно с козлом, и так травили его до обеда, а пообедав, кто-то надел на ручку деревянной ложки кусок выжатого лимона и привязал за спиной
солдата к тесемкам его фартука;
солдат идет, ложка болтается сзади него, все хохочут, а он — суетится, как пойманный мышонок, не
понимая, что вызывает смех.
Стоит только взглянуть при каком-нибудь народе на опьяненного величием высшего начальника, сопутствуемого своим штатом: всё это на великолепных, разубранных лошадях, в особенных мундирах и знаках отличия, когда он под звуки стройной и торжественной трубной музыки проезжает перед фронтом замерших от подобострастия
солдат, держащих на караул, — стоит взглянуть на это, чтобы
понять, что в эти минуты, находясь в этом высшем состоянии опьянения, одинаково и высший начальник, и
солдат, и все средние между ними могут совершить такие поступки, которые они никогда бы не подумали совершить при других условиях.
— Ты ничего не
понимаешь, Валерочка, — сказала Дарья, — какие же
солдаты! Теперь только от гимназистов Ардальон Борисычу почтения гораздо больше будет, чем прежде.
Пока они спорили, татарин, прищуривая то один, то другой глаз, играл сам с собою, а Матвей, слушая крик старого
солдата и всматриваясь в непоколебимое лицо Ключарева, старался
понять, кто из них прав.
Старые казаки выходят из хат, садятся на завалинках и мрачно и молчаливо смотрят на хлопотню
солдат, как будто махнув рукой на всё и не
понимая, что из этого может выйти.
«Ты
понимаешь,
солдат, — сын!
На вечернем учении повторилось то же. Рота
поняла, в чем дело. Велиткин пришел с ученья туча тучей, лег на нары лицом в соломенную подушку и на ужин не ходил.
Солдаты шептались, но никто ему не сказал слова. Дело начальства наказывать, а смеяться над бедой грех — такие были старые солдатские традиции. Был у нас барабанщик, невзрачный и злополучный с виду, еврей Шлема Финкельштейн. Его перевели к нам из пятой роты, где над ним издевались командир и фельдфебель, а здесь его приняли как товарища.
— Это неважно! В доме — сыро, вот почему мокрицы. Так их не переведёшь, надо высушить дом… — Я —
солдат, — говорил он, тыкая пальцем в грудь себе, — я командовал ротой и
понимаю строй жизни. Нужно, чтобы все твёрдо знали устав, законы, — это даёт единодушие. Что мешает знать законы? Бедность. Глупость — это уже от бедности. Почему он не борется против нищеты? В ней корни безумия человеческого и вражды против него, государя…
— Хорошо, господа, хорошо! — сказал он, наконец, — пускай срамят этой несправедливостью имя французских
солдат. Бросить в тюрьму по одному подозрению беззащитного пленника, — quelle indignité [какая гнусность! (франц.)]. Хорошо, возьмите его, а я сейчас поеду к Раппу: он не жандармской офицер и
понимает, что такое честь. Прощайте, Рославлев! Мы скоро увидимся. Извините меня! Если б я знал, что с вами будут поступать таким гнусным образом, то велел бы вас приколоть, а не взял бы в плен. До свиданья!
— Ну, немецкая харя! — продолжал гренадер, —
понял ли ты теперь, что значит французской
солдат?
Бегушев очень хорошо
понял, что у священнослужителей лично для себя разгорелись глаза на его карман; а потому, сочтя за лишнее с ними долее разговаривать, он раскланялся и ушел. На паперти, впрочем, его нагнал трапезник, — это уж был совсем отставной
солдат с усами, бакенбардами и даже в штанах с красным полинялым кантом.
Васса. А ты не сердись, не обижайся, ты —
понимай. Вот я тебе расскажу: когда у нас в затоне забастовка была и пришли
солдаты, так слесарь Везломцев и сказал подпоручику: «Вы, говорит, ваше благородие, сорок целковых получаете, а я зарабатываю семьдесят пять, могу догнать и до ста. Так как вы, говорит, служите богатым, а я богаче вас, так кричать на меня, богатого, вам будто не следует».
Сделал полковник ночью ревизию в дворе орловского мещанина и забрал на съезжую Степана и Настю. Растерявшаяся и перепуганная Настя спросонья ничего ни могла разобрать: мундиры,
солдаты, фонари, ничего она не
понимала, о чем ее спрашивают, и не помнила, что отвечала. До съезжей их вели рядом с Степаном, но ни о чем не позволяли говорить. Настя была спокойна: она только смотрела в глаза Степану и пожимала ему руку. Они были связаны рука за руку тоненькою веревочкою. Степан был бледен и убит.
Яков замолчал,
поняв, что его слова не дойдут до Тихона. Он решил сказать Тихону о Носкове потому, что необходимо было сказать кому-либо о этом человеке; мысль о нём угнетала Якова более, чем всё происходящее. Вчера в городе к нему откуда-то из-за угла подошёл этот кривоногий, с тупым лицом
солдата, снял фуражку и, глядя внутрь её, в подкладку, сказал...
Сумрак в саду становился всё гуще, синее; около бани зевнул, завыл
солдат, он стал совсем невидим, только штык блестел, как рыба в воде. О многом хотелось спросить Тихона, но Артамонов молчал: всё равно у Тихона ничего не
поймёшь. К тому же и вопросы как-то прыгали, путались, не давая
понять, который из них важнее. И очень хотелось есть.
Ему нравилось, что Яков, бывая у дяди, не вмешивался в бесконечные споры Мирона с его приятелем, отрёпанным, беспокойным Горицветовым. Мирон стал уже совершенно не похож на купеческого сына; худощавый, носатый, в очках, в курточке с позолоченными пуговицами, какими-то вензелями на плечах, он напоминал мирового судью. Ходил и сидел он прямо, как
солдат, говорил высокомерно, заносчиво, и хотя Пётр
понимал, что племянник всегда говорит что-то умное, всё-таки Мирон не нравился ему.
Стрелки стояли во фронте. Венцель, что-то хрипло крича, бил по лицу одного
солдата. С помертвелым лицом, держа ружье у ноги и не смея уклоняться от ударов,
солдат дрожал всем телом. Венцель изгибался своим худым и небольшим станом от собственных ударов, нанося их обеими руками, то с правой, то с левой стороны. Кругом все молчали; только и было слышно плесканье да хриплое бормотанье разъяренного командира. У меня потемнело в глазах, я сделал движение. Житков
понял его и изо всех сил дернул за полотнище.
Ожёг!
Понимаю я, что напакостить мне — легко для него: знакомства он имеет большие, везде ему почёт, и попаду я в
солдаты, как в воду камень. Дочери своей он не пожалеет, — у него тоже большая игра с богом была.
— Я всё могу
понять. Брат пропал — это бывает в
солдатах. И сестрино дело — не редкое. А зачем этого человека до крови замучили, этого не могу
понять. Я за ним, как собака, побегу, куда велит. Он меня зовёт «земля»… «Земля», — говорит, — и смеётся. И что его всегда мучают, это мне — нож!
— Как ты не хочешь
понять, Егор Михайлов? — сказала она: — я вовсе не желаю, чтобы Дутлов пошел в
солдаты.
Солдат привык чувствовать свою силу и безвыходность положения хозяина, заявление последнего несколько отрезвило его: он
понимал, как трудно ему с его плохим знанием ремесла найти себе место.
— Это как
понимать? — запальчиво крикнул
солдат.
Вавилову нравилось и то, как Петунников говорил с ним: просто, с дружескими нотками в голосе, без всякого барства, как со своим братом, хотя Вавилов
понимал, что он,
солдат, не пара этому человеку.