Неточные совпадения
Борьба идет на духовных вершинах
человечества, там определяется судьба человеческого
сознания, есть настоящая жизнь мысли, жизнь идей.
То, что представлялось
сознанию второй половины XIX века единственным существенным в жизни
человечества, все то оказалось лишь поверхностью жизни.
Идея демократии была осознана и формулирована в такую историческую эпоху, когда религиозное и философское
сознание передовых слоев европейского
человечества было выброшено на поверхность и оторвано от глубины, от духовных истоков человека.
В христианском
человечестве мессианское
сознание может быть обращено лишь вперед, лишь к Христу Грядущему, ибо по существу это
сознание — пророческое.
Нетрудно всякого привести к
сознанию желательности прекращения всяких войн и замирения
человечества в братском единении.
Этот дух, совсем не противоположный правде демократических программ, прежде всего требует личного и общественного перевоспитания, внутренней работы воли и
сознания, он ставит судьбу общественности в зависимость от внутренней жизни человеческой личности, нации,
человечества, космоса.
Перед
человечеством становятся все новые и новые творческие задачи, задачи творческого претворения энергий, исходящих из темной, изначальной глубины бытия в новую жизнь и новое
сознание.
Перед социальным и политическим
сознанием станет мировая ширь, проблема овладения и управления всей поверхностью земного шара, проблема сближения Востока и Запада, встреч всех типов и культур, объединения
человечества через борьбу, взаимодействие и общение всех рас.
Мучительно жить в такие эпохи, но у людей, уже вступивших на арену зрелой деятельности, есть, по крайней мере, то преимущество, что они сохраняют за собой право бороться и погибать. Это право избавит их от душевной пустоты и наполнит их сердца
сознанием выполненного долга — долга не только перед самим собой, но и перед
человечеством.
В
сознании своем социалисты утверждают, что прогресс будет бесконечным; но в стихии своей утверждают конец, социалистический конец истории, исход, спасение
человечества от всех бед и зол, обоготворение
человечества.
В безрелигиозном
сознании нового
человечества древние чаяния Царства Божьего смешались с чаяниями царства князя этого мира; обетования второго пришествия Христа затмились христианскими же обетованиями о пришествии земного бога — врага Христова.
Совершающееся искупление как бы закрывало творческую тайну космоса, и
человечество все соединялось с тленной плотью этого мира, которую проклинало в своем аскетическом
сознании.
Индийская идея метемпсихоза чужда и противна христианскому
сознанию, так как противоречит религиозному смыслу земной истории
человечества, в которой совершается искупление и спасение мира, являлся Бог в конкретном образе человека, в которой Христос был единственной, неповторимой точкой сближения и соединения Бога и
человечества.
Но богочеловечность человека и
человечества не была полностью вмещена христианским
сознанием: ему оказалась почти чуждой сама идея богочеловечества.
Но не знает история такого обострения в
сознании вершин
человечества основных проблем жизни, такого выявления основных противоречий жизни.
Только в свете религиозного
сознания видна двойственность исторических судеб
человечества, видно грядущее в мире разделение на конечное добро и конечное зло, виден трагический и трансцендентный конец истории, а не благополучный и имманентный.
Для религиозного
сознания ясно, что должна быть создана космическая возможность спасения;
человечество должно оплодотвориться божественной благодатью: в мире должен совершиться божественный акт искупления, победы над грехом, источником рабства, победы, по силе своей равной размерам содеянного преступления.
Древнему, дохристианскому миру была также чужда идея прогресса — смысла исторического развития, так как идея эта предполагает
сознание единства
человечества и провиденциального его назначения.
Третий, дуалистический тип решения вопроса о взаимоотношении знания и веры нужно признать господствующим, наиболее соответствующим современному переходному состоянию
человечества и разорванному его
сознанию.
И мифологичность книги Бытия не есть ложь и выдумка первобытного, наивного
человечества, а есть лишь ограниченность и условность в восприятии абсолютной истины, предел ветхого
сознания в восприятии откровения абсолютной реальности.
В деле мирового освобождения от греха и спасения религиозное
сознание должно признать за
человечеством не только земное, но и космическое, вселенское значение.
Однако философские открытия, которые я делал, чрезвычайно льстили моему самолюбию: я часто воображал себя великим человеком, открывающим для блага всего
человечества новые истины, и с гордым
сознанием своего достоинства смотрел на остальных смертных; но, странно, приходя в столкновение с этими смертными, я робел перед каждым, и чем выше ставил себя в собственном мнении, тем менее был способен с другими не только выказывать
сознание собственного достоинства, но не мог даже привыкнуть не стыдиться за каждое свое самое простое слово и движение.
Ничто более этого ложного рассуждения не препятствует в наше время движению вперед
человечества и установлению среди него того строя жизни, который свойствен уже его теперешнему
сознанию.
То же и в проявлении христианского общественного мнения о значении насилия и того, что основано на нем. Если это общественное мнение влияет уже на некоторых наиболее чутких людей и заставляет их каждого в своем деле отказываться от преимуществ, даваемых насилием, или не пользоваться им, то оно будет влиять и дальше, и будет влиять до тех пор, пока не изменит всю деятельность людей и не приведет ее в согласие с тем христианским
сознанием, которое уже живет в передовых людях
человечества.
Положение нашего христианского
человечества, если посмотреть на него извне, с своей жестокостью и своим рабством людей, действительно ужасно. Но если посмотреть на него со стороны его
сознания, то зрелище представляется совершенно другое.
Жизнепонимание общественное входило в
сознание людей веками, тысячелетиями, проходило через разные формы и теперь уже взошло для
человечества в область бессознательного, передаваемого наследственностью, воспитанием и привычкой; и потому оно кажется нам естественным. Но 5000 лет тому назад оно казалось людям столь же неестественным и страшным, как им теперь кажется учение христианское в его настоящем смысле.
Естественным ходом от любви к себе, потом к семье, к роду, к народу, государству общественное жизнепонимание привело людей к
сознанию необходимости любви к
человечеству, не имеющему пределов и сливающемуся со всем существующим, — к чему-то не вызывающему в человеке никакого чувства, привело к противоречию, которое не может быть разрешено общественным жизнепониманием.
Люди эти утверждают, что улучшение жизни человеческой происходит не вследствие внутренних усилий отдельных людей
сознания, уяснения и исповедания истины, а вследствие постепенного изменения общих внешних условий жизни, и что потому силы каждого отдельного человека должны быть направлены не на
сознание и уяснение себе и исповедание истины, а на постепенное изменение в полезном для
человечества направлении общих внешних условий жизни, всякое же исповедание отдельным человеком истины, несогласной с существующим порядком, не только не полезно, но вредно, потому что вызывает со стороны власти стеснения, мешающие этим отдельным людям продолжать их полезную для служения обществу деятельность.
Христианство признает любовь и к себе, и к семье, и к народу, и к
человечеству, не только к
человечеству, но ко всему живому, ко всему существующему, признает необходимость бесконечного расширения области любви; но предмет этой любви оно находит не вне себя, не в совокупности личностей: в семье, роде, государстве,
человечестве, во всем внешнем мире, но в себе же, в своей личности, но личности божеской, сущность которой есть та самая любовь, к потребности расширения которой приведена была личность животная, спасаясь от
сознания своей погибельности.
Точно так же и всё
человечество может перестать делать то, что оно считает дурным, но не может не только изменить, но и задержать хоть на время всё уясняющего и распространяющегося
сознания того, что дурно и чего поэтому не должно быть. Казалось бы, что выбор между изменением жизни и
сознания должен бы быть ясен и не подлежать сомнению.
Перенося
сознание и любовь личности в семью, из семьи в род, народ, государство, было бы вполне логично и людям для избавления себя от борьбы и бедствий, которые происходят от разделения
человечества на народы и государства, естественнее всего перенести свою любовь на
человечество.
Таков процесс, посредством которого христианство, несмотря на употребляемое государственной властью насилие, препятствующее движению вперед
человечества, всё более и более охватывает людей. Христианство проникает в
сознание людей не только несмотря на употребляемое властью насилие, но посредством его.
«Если, — говорят они, — личности было выгоднее перенести свое
сознание в племя, семью, а потом в народ, государство, то еще выгоднее будет перенести свое
сознание в совокупность всего
человечества, и всем жить для
человечества, так же как люди живут для семьи, для государства».
Как очень редко отдельный человек изменяет свою жизнь только по указаниям разума, а большей частью, несмотря на новый смысл и новые цели, указываемые разумом, продолжает жить прежнею жизнью и изменяет ее только тогда, когда жизнь его становится совсем противоречащей его
сознанию и вследствие того мучительной, точно так же
человечество, узнав через своих религиозных руководителей новый смысл жизни, новые цели, к которым ему нужно стремиться, долго еще и после этого познания продолжает в большинстве людей жить прежней жизнью и приводится к принятию нового жизнепонимания только
сознанием невозможности продолжения прежней жизни.
Не представляя миру ничего нового и неведомого, не намечая новых путей в развитии всего
человечества, не двигая его даже и на принятом пути, они должны ограничиваться более частным, специальным служением: они приводят в
сознание масс то, что открыто передовыми деятелями
человечества, раскрывают и проясняют людям то, что в них живет еще смутно и неопределенно.
Таким образом, служа полнейшими представителями высшей степени человеческого
сознания в известную эпоху и с этой высоты обозревая жизнь людей и природы и рисуя ее перед нами, они возвышались над служебного ролью литературы и становились в ряд исторических деятелей, способствовавших
человечеству в яснейшем
сознании его живых сил и естественных наклонностей.
— Нет, она это в полном
сознании говорила. И потом: любить женщин — что такое это за высокое качество? Конечно, все люди, большие и малые, начиная с идиота до гения первой величины, живут под влиянием двух главнейших инстинктов: это сохранение своей особы и сохранение своего рода, — из последнего чувства и вытекает любовь со всеми ее поэтическими подробностями. Но сохранить свой род — не все еще для человека: он обязан заботиться о целом обществе и даже будто бы о всем
человечестве.
Но мы не остались. Нас влекла неведомая тайная сила: нет силы большей в человеческой жизни. Каждый отдельно ушел бы домой, но вся масса шла, повинуясь не дисциплине, не
сознанию правоты дела, не чувству ненависти к неизвестному врагу, не страху наказания, а тому неведомому и бессознательному, что долго еще будет водить
человечество на кровавую бойню — самую крупную причину всевозможных людских бед и страданий.
В самом деле,
человечество доселе имеет ясные признаки несовершеннолетия; оно мало-помалу воспитывается в
сознание.
Из врат храма науки
человечество выйдет с гордым и поднятым челом, вдохновенное
сознанием: omnia sua secum portans [все свое неся с собой (лат.).] — на творческое создание веси божией.
То, что говорил черный монах об избранниках божиих, вечной правде, о блестящей будущности
человечества и проч., придавало его работе особенное, необыкновенное значение и наполняло его душу гордостью,
сознанием собственной высоты.
Сознание своего кровного, живого родства с
человечеством, полное разумение солидарности всех человеческих отношений между собою — вот те внутренние возбудители, которые занимают у них место принципа.
Без индийской и персидской поэзии не было бы в
человечестве сознания о борении двух начал, добра и зла, во всем мире; без Гомера не было бы Троянской войны, без Вергилия Эней не странствовал бы в Италию, без Мильтона не было бы «Потерянного рая», без Данте — живых представлений ада, чистилища и рая».
Бог есть. Нам не нужно этого доказывать. Доказывать бога — кощунство; отрицать его — безумие. Бог живет в нашей совести, в
сознании всего
человечества, в окружающей нас вселенной. Отрицать бога под сводом звездного неба, у гроба дорогих людей или при радостной смерти казнимого мученика может только или очень жалкий, или очень развращенный человек.
Было время, когда люди могли не понимать и действительно не понимали значения этого вопроса, но ряд страшных страданий, среди которых живет теперь
человечество, привел людей к
сознанию необходимости на деле решения вопроса.
Я отыскивал его в истории
человечества и в моем собственном
сознании, и я пришел к ненарушимому убеждению, что смерти не существует; что жизнь не может быть иная, как только вечная; что бесконечное совершенствование есть закон жизни, что всякая способность, всякая мысль, всякое стремление, вложенное в меня, должно иметь свое практическое развитие; что мы обладаем мыслями, стремлениями, которые далеко превосходят возможности нашей земной жизни; что то самое, что мы обладаем ими и не можем проследить их происхождения от наших чувств, служит доказательством того, что они происходят в нас из области, находящейся вне земли, и могут быть осуществлены только вне ее; что ничто не погибает здесь на земле, кроме видимости, и что думать, что мы умираем, потому что умирает наше тело, — всё равно что думать, что работник умер потому, что орудия его износились.
Ад представлялся человеческому
сознанию в двух формах — или в форме печальной судьбы и гибели
человечества вообще, потому что спасения нет, спасение не открылось и никто не попадет в Царство Божье, которое есть царство богов, или в форме торжества карательной справедливости над злыми, после того как открылось спасение добрых.
И вот между этикой, выработанной войной и воинами, когда борьба с оружием в руках была самым благородным занятием, этикой, распространенной на всю благородную породу
человечества, и этикой евангельской, христианской существует глубочайшее противоположение и конфликт, который должен был бы переживаться мучительно и трагически христианами, если бы личное
сознание и личная совесть были в них сильнее и острее и не подавлялись родовыми инстинктами.
И, характеризуя первобытное нравственное
сознание, мы не должны предрешать вопроса об истоках
человечества, о древнем человеке.
И философские теории самоуничтожения, и практика разростающихся в страшной пропорции самоубийств показывают невозможность возвращения
человечества к пережитой ступени
сознания.