Неточные совпадения
— Как же ты: вошел в город, да еще и долг хотел выправить? — сказал Бульба. — И не велел он тебя тут же
повесить, как
собаку?
— Как же можно, чтобы я врал? Дурак я разве, чтобы врал? На свою бы голову я врал? Разве я не знаю, что жида
повесят, как
собаку, коли он соврет перед паном?
Да вот еще один наказ: если кто-нибудь, шинкарь, жид, продаст козаку хоть один кухоль [Кухоль — глиняная кружка.] сивухи, то я прибью ему на самый лоб свиное ухо,
собаке, и
повешу ногами вверх!
Райский
повесил голову и шел по двору, не замечая поклонов дворни, не отвечая на приветливое вилянье
собак; набрел на утят и чуть не раздавил их.
Кругом тихо. Только издали, с большой улицы, слышится гул от экипажей, да по временам Евсей, устав чистить сапог, заговорит вслух: «Как бы не забыть: давеча в лавочке на грош уксусу взял да на гривну капусты, завтра надо отдать, а то лавочник, пожалуй, в другой раз и не поверит — такая
собака! Фунтами хлеб
вешают, словно в голодный год, — срам! Ух, господи, умаялся. Вот только дочищу этот сапог — и спать. В Грачах, чай, давно спят: не по-здешнему! Когда-то господь бог приведет увидеть…»
Люди ходили медленно,
повесив головы,
собаки — высунув языки.
Газету выписывали только учреждения и некоторые отставные сановники, а частных подписчиков у нее никогда почти не было, да и было тогда не модно, даже неприлично, читать «Московские ведомости». На редактора газеты М.Н. Каткова либеральные газеты и петербургские юмористические журналы, где цензура была насчет его слабее, положительно «
вешали собак» за его ретроградство.
— Добро, — отвечал посетитель, взлезая на коня, — а ты, старый черт, помни наш уговор: коли не будет мне удачи,
повешу тебя как
собаку!
— Молчи, холоп! — заревел он громким голосом. — Ты смеешь грозить мне!.. Знаешь ли ты, бродяга, что я могу всякого колдуна, как бешеную
собаку,
повесить на первой осине!
Дай-ка мне в самом деле волю, так и бешеной
собаки не
повешу…
Да знаешь ли, жидовская душа,
Собака, змей! что я тебя сейчас же
На воротах
повешу.
— Ну уж какой там ничего. Да ты не стыдись, тут стыдиться нечего. Это
собака только хвостом виляет да зубы скалит, как ее
вешать ведут, а ты ведь человек. А этот кто, лопоухий? Этот не из ваших?
— Хорошо, хорошо! А они
собаки! — ответил ему Иуда, делая петлю. И так как веревка могла обмануть его и оборваться, то
повесил он ее над обрывом, — если оборвется, то все равно на камнях найдет он смерть. И перед тем как оттолкнуться ногою от края и повиснуть, Иуда из Кариота еще раз заботливо предупредил Иисуса...
Вместо милосердия как единственного средства, чтобы расположить народ в свою пользу, победители после битв добивали раненых, и Ашанину во время его пребывания к Кохинхине не раз приходилось слышать в кафе, как какой-нибудь офицер за стаканом вермута хвастал, что тогда-то
повесил пятерых ces chiens d’anamites [Этих
собак анамитов (франц.)], как его товарищ находил, что пять — это пустяки: он во время войны десятка два вздернул…
Он прекрасно чистит сапоги, еще лучше
вешает лишних
собак, обворовывает всех и вся и бесподобно шпионит.
Когда на мою долю выпадает обязанность ходить под руку с дамой или девицей, то почему-то всегда я чувствую себя крючком, на который
повесили большую шубу; Наденька же, или Варенька, натура, между нами говоря, страстная (дед ее был армянин), обладает способностью нависать на вашу руку всею тяжестью своего тела и, как пиявка, прижиматься к боку. И так мы идем… Проходя мимо Карелиных, я вижу большую
собаку, которая напоминает мне о собачьем налоге. Я с тоской вспоминаю о начатом труде и вздыхаю.
— Слушаю, ваше сиятельство, — сказал я и тотчас же отдал приказ
вешать собак.
Пришел домой усталый, как
собака, хотел снять сюртук и
повесить на гвоздь, хвать — ни одного гвоздя в комнате, а было шесть штук.
Всех людей он искренно считал подлецами и дураками, не знал жалости ни к тем, ни к другим и собственноручно
вешал щенят, которых ежегодно в изобилии приносила черная сучка Цыганка. Одного из щенят, который покрупнее, он оставлял для завода и, если просили, охотно раздавал остальных, так как считал
собак животными полезными. В суждениях своих Иван Порфирыч был быстр и неоснователен и легко отступался от них, часто сам того не замечая, но поступки его были тверды, решительны и почти всегда безошибочны.
— Но помни же, — сказал граф Орлов-Денисов унтер-офицеру, отпуская его: — в случае ты соврал, я тебя велю
повесить, как
собаку, а правда — сто червонцев.