Неточные совпадения
В это время, когда экипаж был таким образом остановлен, Селифан и Петрушка, набожно
снявши шляпу, рассматривали, кто, как, в чем и на чем ехал, считая числом, сколько было всех и пеших и ехавших, а барин, приказавши им не признаваться и не кланяться никому из знакомых лакеев, тоже принялся рассматривать робко сквозь стеклышка, находившиеся в кожаных занавесках: за
гробом шли,
снявши шляпы, все чиновники.
«Кончилось», — подумал Самгин.
Сняв очки и спрятав их в карман, он перешел на другую сторону улицы, где курчавый парень и Макаров, поставив Алину к стене, удерживали ее, а она отталкивала их. В эту минуту Игнат, наклонясь, схватил
гроб за край, легко приподнял его и, поставив на попа, взвизгнул...
Стрелок
снял с
гроба два куска берестяной покрышки; я положил их на еловые ветки, устроив таким образом сухое ложе.
И он
снял с одного из
гробов крышку, еще не заколоченную гвоздями. Там лежала одетая кое-как в отребья морщинистая старуха с отекшим синим лицом. Левый глаз у нее был закрыт, а правый таращился и глядел неподвижно и страшно, уже потерявши свой блеск и похожий на залежавшуюся слюду.
Парфен в это время сидел на улице, на бревнах, под присмотром сотского. Когда он увидал подходящих с
гробом людей, то, заметно побледнев, сейчас же встал на ноги,
снял шапку и перекрестился.
Отворились ворота, на улицу вынесли крышку
гроба с венками в красных лентах. Люди дружно
сняли шляпы — точно стая черных птиц взлетела над их головами. Высокий полицейский офицер с густыми черными усами на красном лице быстро шел в толпу, за ним, бесцеремонно расталкивая людей, шагали солдаты, громко стуча тяжелыми сапогами по камням. Офицер сказал сиплым, командующим голосом...
Все эти дни он был как беспамятный, как одурелый и с какою-то странною заботливостию все хлопотал около
гроба: то оправлял венчик на покойнике, то зажигал и
снимал свечи.
Весь облитый слезами, Ахилла обтер бумажным платком покрытый красными пятнами лоб и судорожно пролепетал дрожащими устами: «В мире бе и мир его не позна»… и вдруг, не находя более соответствующих слов, дьякон побагровел и, как бы ловя высохшими глазами звуки, начертанные для него в воздухе, грозно воскликнул: «Но возрят нань его же прободоша», — и с этим он бросил горсть земли на
гроб,
снял торопливо стихарь и пошел с кладбища.
— И потом он видел его лежащего на жесткой постели в доме бедного соседа… казалось, слышал его тяжелое дыхание и слова: отомсти, сын мой, извергу… чтоб никто из его семьи не порадовался краденым куском… и вспомнил Вадим его похороны: необитый
гроб, поставленный на телеге, качался при каждом толчке; он с образом шел вперед… дьячок и священник сзади; они пели дрожащим голосом… и прохожие
снимали шляпы… вот стали опускать в могилу, канат заскрыпел, пыль взвилась…
У подъезда квартиры Ивана Ильича стояла карета и два извозчика. Внизу, в передней, у вешалки прислонена была к стене глазетовая крышка
гроба с кисточками и начищенным порошком галуном. Две дамы в черном
снимали шубки. Одна сестра Ивана Ильича, знакомая, другая незнакомая дама. Товарищ Петра Ивановича, Шварц, сходил сверху и, с верхней ступени увидав входившего, остановился и подмигнул ему, как бы говоря: «глупо распорядился Иван Ильич; то ли дело мы с вами».
Когда все было готово, кляча взнуздана, а
гроб привязан веревками к розвальням, Григорий замотал поводья к перекладине навеса и поплелся в избу. Вступив в нее, он
снял с полки небольшой штоф, заткнутый грязною ветошью, и принялся цедить из него себе в горло; натянувшись вдоволь, он поспешил возвратиться к делу.
— Обухом по башке, вот ему, псу, и помочь, — плюнула Аксинья Захаровна. — Голову
снимаешь с меня, окаянный!.. Жизни моей от тебя не стало!.. Во
гроб меня гонишь!.. — задорно кричала она, наступая на брата.
Никитишна сама и мерку для
гроба сняла, сама и постель Настину в курятник вынесла, чтоб там ее по три ночи петухи опели… Управившись с этим, она снаружи того окна, в которое вылетела душа покойницы, привесила чистое полотенце, а стакан с водой с места не тронула. Ведь души покойников шесть недель витают на земле и до самых похорон прилетают на место, где разлучились с телом. И всякий раз душа тут умывается, утирается.
Прохожие, при виде печальной процессии, маленького гробика, скрытого под массою венков, целой колонны институток, следовавших за
гробом,
снимали шапки, истово крестились и провожали нас умиленными глазами.
Народ
снял шапки, но из приглашенных многие остались с покрытыми головами.
Гроб поставили на катафалк с трудом, чуть не повалили его. Фонарщики зашагали тягучим шагом, по двое в ряд. Впереди два жандарма, левая рука — в бок, поморщиваясь от погоды, попадавшей им прямо в лицо. За каретами двинулись обитые красным и желтым линейки, они покачивались на ходу и дребезжали. Больше половины провожатых бросились к своим экипажам.
Приехавшие на рассвете могильщики
сняли с виселицы четыре трупа и, уложив их в сколоченные из досок некрашеные
гробы, повезли на кладбище, где и зарыли в приготовленные неглубокие могилы.
Во главе поджидавших печальную процессию находился и Павел Петрович с небольшою свитой на углу Невского и Садовой. По приближении
гроба государь
снял шляпу. В это время за спиной его раздалось громкое рыдание. Он обернулся и увидел, что генерал-майор Зайцев, бывший в итальянскую войну бригад-майором, плачет навзрыд.
Двое приехавших на лобное место могильщиков тоже не воспрепятствовали Божьему человеку не только сопутствовать им, но даже помогать
снять трупы казненных и уложить их в
гробы.
Юродивый осторожно опустился в яму, схватил поперек туловища лежавшего мертвеца, вынул его из
гроба и,
сняв с него саван, положил труп на снег у края разрытой могилы.