Неточные совпадения
Квартальные отворяют обе половинки дверей. Входит Хлестаков; за ним городничий, далее попечитель богоугодных заведений, смотритель училищ, Добчинскии и Бобчинский
с пластырем на
носу. Городничий указывает квартальным на полу бумажку — они бегут и
снимают ее, толкая друг друга впопыхах.
Подойдя к нему, она
сняла очки
с его
носа и, заглядывая в глаза ему, ворчливо, тихо заговорила...
Отрицательный ответ удивил его, он
снял с унылого
носа дымчатое пенсне и, покашливая, мигая, посмотрел в лицо Клима опухшими глазами так, точно спрашивал...
Ему было под пятьдесят лет, но он был очень свеж, только красил усы и прихрамывал немного на одну ногу. Он был вежлив до утонченности, никогда не курил при дамах, не клал одну ногу на другую и строго порицал молодых людей, которые позволяют себе в обществе опрокидываться в кресле и поднимать коленку и сапоги наравне
с носом. Он и в комнате сидел в перчатках,
снимая их, только когда садился обедать.
Опять полились на Захара «жалкие» слова, опять Анисья заговорила
носом, что «она в первый раз от хозяйки слышит о свадьбе, что в разговорах
с ней даже помину не было, да и свадьбы нет, и статочное ли дело? Это выдумал, должно быть, враг рода человеческого, хоть сейчас сквозь землю провалиться, и что хозяйка тоже готова
снять образ со стены, что она про Ильинскую барышню и не слыхивала, а разумела какую-нибудь другую невесту…».
После завтрака все окружили Райского. Марфенька заливалась слезами: она смочила три-четыре платка. Вера оперлась ему рукой на плечо и глядела на него
с томной улыбкой, Тушин серьезно. У Викентьева лицо дружески улыбалось ему, а по
носу из глаз катилась слеза «
с вишню», как заметила Марфенька и стыдливо
сняла ее своим платком.
Мы шли по полям, засеянным разными овощами. Фермы рассеяны саженях во ста пятидесяти или двухстах друг от друга. Заглядывали в домы; «Чинь-чинь», — говорили мы жителям: они улыбались и просили войти. Из дверей одной фермы выглянул китаец, седой, в очках
с огромными круглыми стеклами, державшихся только на
носу. В руках у него была книга. Отец Аввакум взял у него книгу,
снял с его
носа очки, надел на свой и стал читать вслух по-китайски, как по-русски. Китаец и рот разинул. Книга была — Конфуций.
В особенности много неприятностей испытывает тот, кто идет впереди: ему то и дело приходится
снимать паутину
с лица или сбрасывать паука, уцепившегося за
нос.
И, обиженный неблагодарностью своего друга, он нюхал
с гневом табак и бросал Макбету в
нос, что оставалось на пальцах, после чего тот чихал, ужасно неловко лапой
снимал с глаз табак, попавший в
нос, и,
с полным негодованием оставляя залавок, царапал дверь; Бакай ему отворял ее со словами «мерзавец!» и давал ему ногой толчок. Тут обыкновенно возвращались мальчики, и он принимался ковырять масло.
Он встретил нас в самый день приезда и,
сняв меня, как перышко,
с козел, галантно помог матери выйти из коляски. При этом на меня пахнуло от этого огромного человека запахом перегара, и мать, которая уже знала его раньше, укоризненно покачала головой. Незнакомец стыдливо окосил глаза, и при этом я невольно заметил, что горбатый сизый
нос его свернут совершенно «набекрень», а глаза как-то уныло тусклы…
Хозяин сакли, Садо, был человек лет сорока,
с маленькой бородкой, длинным
носом и такими же черными, хотя и не столь блестящими глазами, как у пятнадцатилетнего мальчика, его сына, который бегал за ним и вместе
с отцом вошел в саклю и сел у двери.
Сняв у двери деревянные башмаки, хозяин сдвинул на затылок давно не бритой, зарастающей черным волосом головы старую, истертую папаху и тотчас же сел против Хаджи-Мурата на корточки.
Вон Липачек
снял с себя сюртук и жилет и лег головой на стол, Вуколко щелкает его по
носу.
Старик сидел на стуле, упираясь ладонями в колени. Он
снял с головы шапочку и вытирал лысину платком. Очки его съехали на конец
носа, он смотрел в лицо Евсея через них. Теперь у него две пары глаз; настоящие — маленькие, неподвижные, тёмно-серого цвета,
с красными веками.
Писатель
снял шапку, кому-то кланяясь, — голова у него была гладко острижена, лоб высокий, лицо скуластое,
с широким
носом и узкими глазами. Это лицо показалось Климкову грубым, неприятным, большие рыжие усы придавали ему что-то солдатское, жёсткое.
Центром этой группы был Неуважай-Корыто. Это был сухой и длинный человек,
с длинными руками и длинным же
носом. Мне показалось, что передо мною стоит громадных размеров дятел, который долбит
носом в дерево и постепенно приходит в деревянный экстаз от звуков собственного долбления."Да, этот человек, если примется
снимать пенки, он сделает это… чисто!"думалось мне, покуда я разглядывал его.
Потом обратил его подкладкой вверх и вновь покачал, вновь
снял крышку
с генералом, заклеенным бумажкой, и, натащивши в
нос табаку, закрыл, спрятал табакерку и, наконец, сказал...
— А этот подлец Мишка, который у меня в передней стоял столько лет и оказался первым вором?.. — кричал генерал, размахивая палкой. — Ведь я верил ему, Иуде, а он у меня под
носом воровал… Да если бы я только знал, я бы кожу
с него
снял с живого! По зеленой улице бы провел да плетежками, плетежками… Не воруй, подлец! Не воруй, мерзавец… Да и другим закажи, шельмец!.. А ловкий тогда у меня в Загорье палач Афонька был: так бы расписал, что и другу-недругу Мишка заказал бы не воровать. Афонька ловко орудовал…
— Как не ехать? Нельзя не ехать. Я за зиму-то в Залупске отеку, а летом, как за границей вроде арестанта побудешь — весь отёк
с тебя как рукой
снимет. Вот и генерал
с нами… ты что, генерал,
нос повесил? Едем?
— Что, давно встали, Михайло Васильич? — спросил Лухнов, медлительно
снимая с сухого
носа золотые очки и старательно вытирая их красным шелковым платком.
«Здравствуй, мальчик, дай и мне земляники!» — «Вот еще выдумал! — первый,
с четверенек и даже не
сняв шапки („rückt auch sein Käpplein nicht“ [И даже шапочки не
снял (нем.).], — сам собирай, и вообще убирайся — это моя полянка!» И опять —
носом в корм.
Это значило, что мальчик недостаточно быстро подал воду и его ждет наказание. «Так их и следует», — думал посетитель, кривя голову набок и созерцая у самого своего
носа большую потную руку, у которой три пальца были оттопырены, а два других, липкие и пахучие, нежно прикасались к щеке и подбородку, пока туповатая бритва
с неприятным скрипом
снимала мыльную пену и жесткую щетину бороды.
Подойдя к перекрестку, Артур повернул,
снял шляпу и поклонился: на террасе домика сидела старая мадам Блаухер и вышивала скатерть. На ее крошечной голове сидел большой чепчик
с широчайшими бантами, а из-под чепчика выглядывали стариннейшие, дедовские очки: они сидели на длинном тупом
носу, напоминавшем большой палец ноги…На поклон Артура она ответила слащавой улыбкой.
Лицо Ильки было не бледней ее розовых губок. На ее большом лбу и горбинке
носа светились капельки пота. Бедная девочка страшно утомилась и едва держалась на ногах. Ремень от арфы давил ей плечо, а острый край неделикатно ерзал по боку. Тень заставила ее несколько раз улыбнуться и глубже вздохнуть. Она
сняла башмаки и пошла босиком. Маленькие красивые босые ноги
с удовольствием зашлепали по холодному песку.
Был он
с живыми, умно-смеющимися глазами,
с равномерною, пухлою полнотою, какою полнеют люди, сразу прекратившие привычную физическую работу. Бритый, и только под
носом рыжел маленький, смешной треугольничек волос. Катю покоробило, что вошел он, не
сняв фуражки.
Немного погодя, на аллее показался высокий мужчина
с седой бородой и в соломенной шляпе. Поравнявшись
с княгиней, он
снял шляпу и поклонился, и по его большой лысине и острому, горбатому
носу княгиня узнала в нем доктора Михаила Ивановича, который лет пять тому назад служил у нее в Дубовках. Она вспомнила, что кто-то ей говорил, что в прошлом году у этого доктора умерла жена, и ей захотелось посочувствовать ему, утешить.
— Лишь бы
носа не откусил! (Цыганка закрыла его рукавом своим.) Без
носу страшно было бы показаться к ней. Сердце петухом поет во мне от одной мысли, что она меня испугается и велит выгнать. (Немного помолчав.) Завтра во дворец?.. Я погублю ее сходством, я
сниму с нее голову… На такой вышине, столько счастия, и вдруг… Нет, я не допущу до этого… Вырву себе скорее глаз, изуродую себя… Научи, Василий, как на себя не походить и не сделаться страшным уродом.