Неточные совпадения
Ассоль было уже пять лет, и отец начинал все мягче и мягче улыбаться,
посматривая на ее нервное, доброе личико, когда, сидя у него на коленях, она трудилась над тайной застегнутого жилета или забавно напевала матросские песни — дикие ревостишия [Ревостишия — словообразование А.С. Грина.]. В передаче детским голосом и не везде с буквой «р» эти песенки производили впечатление танцующего
медведя, украшенного голубой ленточкой. В это время произошло событие, тень которого, павшая на отца, укрыла и дочь.
Охотник, смотревший с берега, долго протирал глаза, пока не убедился, что видит именно так, а не иначе. Корабль скрылся за поворотом, а он все еще стоял и
смотрел; затем, молча пожав плечами, отправился к своему
медведю.
Мартышка, в Зеркале увидя образ свой,
Тихохонько
Медведя толк ногой:
«Смотри-ка», говорит: «кум милый мой!
Что́ это там за рожа?
Какие у неё ужимки и прыжки!
Я удавилась бы с тоски,
Когда бы на неё хоть чуть была похожа.
А, ведь, признайся, есть
Из кумушек моих таких кривляк пять-шесть:
Я даже их могу по пальцам перечесть». —
«Чем кумушек считать трудиться,
Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?»
Ей Мишка отвечал.
Но Мишенькин совет лишь попусту пропал.
Медведь круто обернулся,
посмотрел в нашу сторону и проворно исчез в лесу.
Он молча указал рукой. Я поглядел в ту сторону, но ничего не видел. Дерсу посоветовал мне
смотреть не на землю, а на деревья. Тогда я заметил, что одно дерево затряслось, потом еще и еще раз. Мы встали и тихонько двинулись вперед. Скоро все разъяснилось. На дереве сидел белогрудый
медведь и лакомился желудями.
Маша
смотрела на него с изумлением и перевела слова его Кирилу Петровичу. Кирила Петрович ничего не отвечал, велел вытащить
медведя и снять с него шкуру; потом, обратясь к своим людям, сказал: «Каков молодец! не струсил, ей-богу, не струсил». С той минуты он Дефоржа полюбил и не думал уж его пробовать.
В свою очередь Галактион
смотрел на Прохорова такими глазами, точно это был
медведь, поднявшийся из далекой родной берлоги и ввалившийся всею тушей в банк.
Картечь есть не что иное, как маленькие пулечки или огромные дробины, несравненно крупнее безымянки; впрочем, величина их бывает различная,
смотря по надобности; самую крупную картечь употребляют для зверей, как-то:
медведей, волков, оленей и проч., а маленькую — для больших птиц, собравшихся в стаи, для лебедей, гусей, журавлей и дроф.
Давешний господин с кулаками после приема в компанию «просителя» счел себя даже обиженным и, будучи молчалив от природы, только рычал иногда, как
медведь, и с глубоким презреньем
смотрел на заискивания и заигрывания с ним «просителя», оказавшегося человеком светским и политичным.
Амальхен тоже засмеялась, презрительно сморщив свой длинный нос. В самом деле, не смешно ли рассчитывать на место главного управляющего всем этим свиньям, когда оно должно принадлежать именно Николаю Карлычу! Она с любовью
посмотрела на статную, плечистую фигуру мужа и кстати припомнила, что еще в прошлом году он убил собственноручно
медведя. У такого человека разве могли быть соперники?
После катальной
посмотрели на Спиридона, который у обжимочного молота побрасывал сырую крицу, сыпавшую дождем горевших искр, как бабы катают хлебы. Тоже настоящий
медведь, и длинные руки походили на железные клещи, так что трудно было разобрать, где в Спиридоне кончался человек и начиналось железо.
— Я уж, право, не знаю, господа, как быть с вами, — вертелся Прейн, как береста на огне. — Пожалуй,
медведя мы можем убить и без Евгения Константиныча… Да?.. А вы, Сарматов, не унывайте: спектакль все-таки не пропадет. Все, вероятно, с удовольствием
посмотрят на ваши успехи…
Вообще, Василий Николаич
смотрит на Алексея Дмитрича как на средство самому развлечься и других позабавить. Он показывает почтеннейшей публике главу"приятного семейства", как вожак показывает ученого
медведя.
Проворчав что-нибудь под нос на призывные слова Степана Трофимовича и потоптавшись, как
медведь, на месте, он вдруг неожиданно ухмылялся, откладывал свой картуз и садился на прежний стул, упорно
смотря в землю.
— Ну, батюшка, Никита Романыч, — сказал Михеич, обтирая полою кафтана медвежью кровь с князя, — набрался ж я страху! Уж я, батюшка, кричал
медведю: гу! гу! чтобы бросил он тебя да на меня бы навалился, как этот молодец, дай бог ему здоровья, череп ему раскроил. А ведь все это затеял вон тот голобородый с маслеными глазами, что с крыльца
смотрит, тетка его подкурятина! Да куда мы заехали, — прибавил Михеич шепотом, — виданное ли это дело, чтобы среди царского двора
медведей с цепей спускали?
Смотрел я на тебя, как ты без оружия супротив
медведя стоял; как Басманов, после отравы того боярина, и тебе чашу с вином поднес; как тебя на плаху вели; как ты с станичниками сегодня говорил.
— Где нам, — возразил с чувством собственного достоинства председатель, — где нам! Слыхали мы о господине Бельтове: и в чужих краях был, и в министерствах служил; куда нам, провинциальным
медведям! А впрочем,
посмотрим. Я лично не имею чести его знать, — он не посещал меня.
—
Смотри, целься в лопатку, не промахнись, — это твой
медведь, целься, не горячись.
— Были леса по дороге, да, это — было! Встречались вепри,
медведи, рыси и страшные быки, с головой, опущенной к земле, и дважды
смотрели на меня барсы, глазами, как твои. Но ведь каждый зверь имеет сердце, я говорила с ними, как с тобой, они верили, что я — Мать, и уходили, вздыхая, — им было жалко меня! Разве ты не знаешь, что звери тоже любят детей и умеют бороться за жизнь и свободу их не хуже, чем люди?
— Ошарашила ты, Верка, парня… смотри-ка, как
медведь перед мёдом, стоит он перед тобой…
Спи, Аленушка, сейчас сказка начинается. Вон уже в окно
смотрит высокий месяц; вон косой заяц проковылял на своих валенках; волчьи глаза засветились желтыми огоньками;
медведь Мишка сосет свою лапу. Подлетел к самому окну старый Воробей, стучит носом о стекло и спрашивает: скоро ли? Все тут, все в сборе, и все ждут Аленушкиной сказки.
Полетели комары за Комар Комаровичем. Летят и пищат, даже самим страшно делается. Прилетели,
смотрят, а
медведь лежит и не шевелится.
В один из таких удобных часов она уговорила меня
посмотреть игрища и, завернув с головой в шубу и отдав на руки здоровенной своей девке Матрене, отправилась со мной в столярную избу, где ожидала нас, переряженная в
медведей, индеек, журавлей, стариков и старух, вся девичья и вся молодая дворня.
— Нет, я так спросила: значит, чтобы не простудилась? А я как-то иду по улице, ваш работник и едет на вашей лошадке;
смотрю, точно совсем другая лошадь стала… Какие-то рабочие идут мимо и говорят: «Вот попово-то прясло едет, ему лошадь-то заместо куриного седала отвечает, цыплят на нее садит…
Медведь, говорят, давно прошение об ней губернатору подал».
Главное: пусть сначала привыкнут к самой форме артели и не
смотрят на дело, как на
медведя, а содержание явится…
И сделался он силен ужасно, до того силен, что даже счел себя вправе войти в дружеские сношения с тем самым
медведем, который некогда
посматривал на него в окошко.
За
медведями смотрел и кормил их молодой доезжачий, по имени Ферапонт; но, как это имя было трудно для простонародного выговора, то его произносили «Храпон», или еще чаще «Храпошка».
Правда, воздух был зноен, и все общество, старики, старухи и дети, пошли гулять в тех же платьях, какие на них были, радуясь прохладе; правда, Наташа шла с открытой шеей и с голыми руками, в самых тоненьких башмачках; правда, было немного смешно
смотреть на румяного, полного, пышущего здоровьем Шатова, который, ведя под руку девушку, в своем толстом сюртуке и толстых калошах, потел и пыхтел, походил на какого-то
медведя, у которого вдобавок ко всему, торчали из ушей клочья хлопчатой бумаги…
А он подозвал полового, заказал ему всё, что было нужно, и перешёл в соседнюю комнату. В ней было три окна, все на улицу; в одном простенке висела картинка, изображавшая охоту на
медведя, в другом — голую женщину. Тихон Павлович
посмотрел на них и сел за круглый столик, стоявший перед широким кожаным диваном, над которым опять-таки висела картина, изображавшая не то луга, не то море в тихую погоду. В соседней комнате гудела публика, всё прибывавшая, звенели стаканы, хлопали пробки.
Пушкин был такой же негр, как тот негр в Александровском пассаже, рядом с белым стоячим
медведем, над вечно-сухим фонтаном, куда мы с матерью ходили
посмотреть: не забил ли? Фонтаны никогда не бьют (да как это они бы делали?), русский поэт — негр, поэт — негр, и поэта — убили.
Так, от материнской обмолвки и няниной скороговорки и от родительского приказа
смотреть и помнить — связанного у меня только с предметами — белый
медведь в пассаже, негр над фонтаном, Минин и Пожарский и т.д. — а никак не с человеками, ибо царь и Иоанн Кронштадтский, которых мне, вознеся меня над толпой, показывали, относились не к человекам, а к священным предметам — так это у меня и осталось: к нам в гости приходил сын Памятник-Пушкина.
Другая старица мать Севастьяна была черный волос, звонкий голос, густые брови, что
медведи над глазами лежат, а глаза-то косые,
смотрят в кучку, а глядят врозь.
Бар и барынь все бранят
Под рукою,
Презирать их каждый рад
За спиною;
Но столкнися с мудрецом
Барин знатный,
Иль красотка брось тайком
Взор приятный:
Вдруг начнет иное петь
Наш Сенека,
Переменится
медведьВ человека;
Смотришь, — он, как и другой,
Гибок, тонок,
Мастер кстати делать свой
Падам-до-ног.
— Истинно так, — подхватил саратовец. — А знаешь, как
медведь в лесу дуги гнет? Гнет — не парит, переломит — не тужит. Так и он. Ты не
смотри, что ласков он до тебя, не гляди, что возлюбил тебя. Разведает про дочку, мигнуть не успеешь — на другой салтык поворотит. Тогда держись только.
Только,
смотрю, не бежит товарищ за
медведем.
Прибежал товарищ, собрался народ,
смотрят мою рану, снегом примачивают. А я забыл про рану, спрашиваю: «Где
медведь, куда ушел?» Вдруг слышим: «Вот он! вот он!» Видим:
медведь бежит опять к нам. Схватились мы за ружья, да не поспел никто выстрелить, — уж он пробежал.
Медведь остервенел, — хотелось ему еще погрызть, да увидал, что народу много, испугался. По следу мы увидели, что из медвежьей головы идет кровь; хотели идти догонять, но у меня разболелась голова, и поехали в город к доктору.
Смотрю из-за дыма, —
медведь мой назад катит в обклад и скрылся за лесом.
Дверь была отворена: она
посмотрела в дверь, видит — в домике никого нет, и вошла. В домике этом жили три
медведя. Один
медведь был отец, звали его Михаил Иваныч. Он был большой и лохматый. Другой была медведица. Она была поменьше, и звали ее Настасья Петровна. Третий был маленький медвежонок, и звали его Мишутка.
Медведей не было дома, они ушли гулять по лесу.
Зашумели в Заборье, что пчелки в улье. Всем был тот день великого праздника радостней. Какие балы после того пошли, какие пиры! Никогда таких не бывало в Заборье. И те пиры не на прежнюю стать: ни
медведя, ни юродивых, ни шутов за обедом; шума, гама не слышно; а когда один из больших господ заговорил было про ночной кутеж в Розовом павильоне, князь Алексей Юрьич так на него
посмотрел, что тот хотел что-то сказать, да голосу не хватило.
— Ишь, как управился, чтоб ему… — заметил Кудиныч, растерянно
смотря на обезображенный труп. — Заладил одно:
медведь да
медведь, вот и накликал… Как жаль, сердечного, ах, как жаль!.. Старик был на отличку… Да, может, жив еще?..
— Сами вы белый
медведь! — крикнул он, вскочив со скамьи. — На другого бы я пожаловался своему мечу, который сорвал бы его седую голову, но на вас…
Смотрите, я не всегда терпелив.
Большая часть гостей, знавшая его историю с
медведем, любопытно
смотрели на этого большого, толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.