Неточные совпадения
Смотритель стал
рассказывать недавний случай драки между арестантами, кончившейся убийством.
Строгость
смотрителя происходила преимущественно оттого, что в переполненной вдвое против нормального тюрьме в это время был повальный тиф. Извозчик, везший Нехлюдова,
рассказал ему дорогой, что «в тюрьме гораздо народ теряется. Какая-то на них хворь напала. Человек по двадцати в день закапывают».
Меньшов подошел тоже к окну и тотчас же начал
рассказывать, сначала робко поглядывая на
смотрителя, потом всё смелее и смелее; когда же
смотритель совсем ушел из камеры в коридор, отдавая там какие-то приказания, он совсем осмелел.
Моя беседа с Карпом Ерофеичем затянулась далеко за полночь, и все истории, которые он мне
рассказывал, касались только каторги и ее героев, как, например,
смотритель тюрьмы Селиванов, который под горячую руку отбивал кулаком замки у дверей и в конце концов был убит арестантами за жестокое с ними обращение.
Про одного
смотрителя тюрьмы
рассказывают, что, когда при нем секли, он насвистывал; другой, старик, говорил арестанту с злорадством: «Что ты кричишь, господь с тобой?
Там,
рассказывают, многие тысячи пудов товару гниют на одном месте по два и по три месяца, в ожидании отправки, а там, говорят (впрочем, даже и не верится), один администратор, то есть какой-то
смотритель, какого-то купеческого приказчика, пристававшего к нему с отправкой своих товаров, вместо отправки администрировал по зубам, да еще объяснил свой административный поступок тем, что он «погорячился».
Смотрителем тогда был тот самый Антон Лазарич, о котором
рассказывала баушка Лукерья.
Больше всех овладел беседой поручик Арчаковский — личность довольно темная, едва ли не шулер. Про него втихомолку
рассказывали, что еще до поступления в полк, во время пребывания в запасе, он служил
смотрителем на почтовой станции и был предан суду за то, что ударом кулака убил какого-то ямщика.
Он не вошел в душу Степана, но невольно задался вопросом: что у него в душе, и, не найдя ответа, но чувствуя, что это что-то интересное,
рассказал на вечере всё дело: и совращение палача, и рассказы
смотрителя о том, как странно ведет себя Пелагеюшкин, и как читает Евангелие, и какое сильное влияние имеет на товарищей.
Экзархатов схватил его за шиворот и приподнял на воздух; но в это время ему самому жена вцепилась в галстук; девчонки еще громче заревели… словом, произошла довольно неприятная домашняя сцена, вследствие которой Экзархатова, подхватив с собой домохозяина, отправилась с жалобой к
смотрителю, все-про-все
рассказала ему о своем озорнике, и чтоб доказать, сколько он человек буйный, не скрыла и того, какие он про него, своего начальника, говорил поносные слова.
Уездные барыни, из которых некоторые весьма секретно и благоразумно вели куры с своими лакеями, а другие с дьячками и семинаристами, — барыни эти, будто бы нравственно оскорбленные, защекотали как сороки, и между всеми ними, конечно, выдавалась исправница, которая с каким-то остервенением начала ездить по всему городу и
рассказывать, что Медиокритский имел право это сделать, потому что пользовался большим вниманием этой госпожи Годневой, и что потом она сама своими глазами видела, как эта безнравственная девчонка сидела, обнявшись с молодым
смотрителем, у окна.
— Что
рассказывать? — продолжал он. — История обыкновенная: урок кончился, надобно было подумать, что есть, и я пошел, наконец, объявил, что желал бы служить. Меня, конечно, с полгода проводили, а потом сказали, что если я желаю, так мне с удовольствием дадут место училищного
смотрителя в Эн-ске; я и взял.
На пятый или на шестой день по возвращении своем домой отец Савелий, отслужив позднюю обедню, позвал к себе на чай и городничего, и
смотрителя училищ, и лекаря, и отца Захарию с дьяконом Ахиллой и начал опять
рассказывать, что он слышал и что видел в губернском городе.
Смотритель, кастелянша и фельдшер грабили больных, а про старого доктора, предшественника Андрея Ефимыча,
рассказывали, будто он занимался тайною продажей больничного спирта и завел себе из сиделок и больных женщин целый гарем.
Но имя Степана заинтересовало нас еще больше. Мы уже не раз слышали об этом поселенце, слышали также, что у него отличное хозяйство и красивая хозяйка. Об этом
рассказывал, между прочим, в один из своих приездов в слободу заседатель Федосеев, человек добродушный, веселый и порядочно распущенный. Он считался, между прочим, большим донжуаном. Однако на игривую шутку почтового
смотрителя на этот раз он слегка покраснел, как-то озабоченно поднял брови и покачал головой.
В объяснении с офицером-смотрителем она сорвала с него погоны, — величайшее для офицера бесчестие, — чтобы ее судили и там она бы могла
рассказать о всех незаконных притеснениях, чинимых над ними.
За Давыдовым по пятам всюду следовал
смотритель, офицер-поручик, взятый из запаса. До призыва он служил земским начальником.
Рассказывали, что, благодаря большой протекции, ему удалось избежать строя и попасть в
смотрители госпиталя. Был это полный, красивый мужчина лет под тридцать, — туповатый, заносчивый и самовлюбленный, на редкость ленивый и нераспорядительный. Отношения с главным врачом у него были великолепные. На будущее он смотрел мрачно и грустно.
Главный врач охотно и долго
рассказывал о своих скитаниях вместе с
смотрителем, о лишениях, испытанных ими в дороге.
Делопроизводитель
рассказывал долго. Главный врач и
смотритель жадно слушали его, как ученики — талантливого, увлекательного учителя. После ужина главный врач велел обоим Брукам уйти. Он и
смотритель остались с гостем наедине.
Пришли мы в Гунчжулин. Он тоже весь был переполнен войсками. Помощник
смотрителя Брук с частью обоза стоял здесь уже дней пять. Главный врач отправил его сюда с лишним имуществом с разъезда, на который мы были назначены генералом Четыркиным. Брук
рассказывал: приехав, он обратился в местное интендантство за ячменем. Лошади уже с неделю ели одну солому. В интендантстве его спросили...
В первом часу ночи, когда мы уже были в постелях, к нам зашел старший Брук, помощник
смотрителя. Только Шанцер сидел за столом и писал письма. Часа полтора Брук
рассказывал Шанцеру о сегодняшних беседах, и оба они хохотали, сдерживаясь, чтобы не разбудить Селюкова и Гречихина.
Офицер обратился к начальнику дивизии и
рассказал ему, как было дело. Пригласили д-ра Васильева. Генерал, начальник его штаба и два штаб-офицера разобрали дело и порешили:
смотритель был обязан крикнуть: «встать!» От ареста его освободили, но перевели из госпиталя в строй.
Я
рассказал смотрителю мое видение.
Последняя, между тем, сбросив с себя платки и салоп, прошла прямо в гостиную и тут тотчас же немедля
рассказала во всех подробностях встречу свою с Марьей Валерьяновной на почтовой станции, рассказ жены
смотрителя и положение больной, почти умирающей женщины.
— Пожалуйста, Иннокентий Иванович, — так звали
смотрителя, —
расскажите мне, что вы знаете про этого загадочного арестанта?