Неточные совпадения
Остановилась и
смотрит; а глаза у ней, как у
сокола, желтые, большие и светлые-пресветлые.
— Не любишь? забыл? — шептала она, отступая. — Другую полюбил? А эта другая рохля и плакса. Разве тебе такую было нужно жену? Ах, Галактион Михеич! А вот я так не забыла, как ты на своей свадьбе
смотрел на меня… ничего не забыла.
Сокол посмотрел, и нет девушки… и не стыдно мне нисколько.
— Тьфу, что я! — отплюнулась она. —
Сокол с места, а ворона на место! — Затем она замолчала и начала грустно-насмешливо
смотреть на Вихрова.
Бывало, как нарядимся в цветные кафтаны, как заломим шапки, да ударим в весла, да затянем удалую, так в деревнях и городах народ на берег и валит, на молодцов
посмотреть, на
соколов ясных полюбоваться!
Спорцевадзе пристально
посмотрел на Брагина своими желтыми глазами и подумал: «Ну, с этого взять нечего: гол как
сокол».
— Да слышишь ли ты, голова! он на других-то людей вовсе не походит.
Посмотрел бы ты, как он сел на коня, как подлетел
соколом к войску, когда оно, войдя в Москву, остановилось у Арбатских ворот, как показал на Кремль и соборные храмы!.. и что тогда было в его глазах и на лице!.. Так я тебе скажу: и взглянуть-то страшно! Подле его стремени ехал Козьма Минич Сухорукий… Ну, брат, и этот молодец! Не так грозен, как князь Пожарский, а нашего поля ягода — за себя постоит!
— Тьфу мне на это виденье!.. — опять воскликнул ему тот. — Вы сами тоже хорош
сокол! — прибавил он. —
Посмотрю, что вы заговорите, как умирать будете.
— А вот сейчас узнаю: я еду к нему с приказанием, чтоб он понемногу отступал к нашей передовой линии.
Смотри, Александр, налети
соколом, чтоб эти французы не успели опомниться и дали время Зарядьеву убраться подобру-поздорову на нашу сторону.
Дверь открылась. Вошел
Соколов, стараясь ступать осторожно, а за ним фельдшер. Они пошептались о чем-то с Титом.
Соколов ушел, фельдшер остался. Я
смотрел на все это прищуренными глазами и, казалось, ни о чем не думал, ощущая только желтую полосу света из окна, блики на чайнике и светящееся лицо Тита.
«Что скажешь в таком деле,
сокол? То-то! Нур сказал было: „Надо связать его!..“ Не поднялись бы руки вязать Лойко Зобара, ни у кого не поднялись бы, и Нур знал это. Махнул он рукой да и отошел в сторону. А Данило поднял нож, брошенный в сторону Раддой, и долго
смотрел на него, шевеля седыми усами, на том ноже еще не застыла кровь Радды, и был он такой кривой и острый. А потом подошел Данило к Зобару и сунул ему нож в спину как раз против сердца. Тоже отцом был Радде старый солдат Данило!
— В тюрьме я сидел, в Галичине. «Зачем я живу на свете?» — помыслил я со скуки, — скучно в тюрьме,
сокол, э, как скучно! — и взяла меня тоска за сердце, как
посмотрел я из окна на поле, взяла и сжала его клещами. Кто скажет, зачем он живет? Никто не скажет,
сокол! И спрашивать себя про это не надо. Живи, и всё тут. И похаживай да
посматривай кругом себя, вот и тоска не возьмет никогда. Я тогда чуть не удавился поясом, вот как!
— Так ты ходишь? Это хорошо! Ты славную долю выбрал себе,
сокол. Так и надо: ходи и
смотри, насмотрелся, ляг и умирай — вот и всё!
А тут же, в уголочке ресторана, за круглым столиком, в полнейшем одиночестве сидел профессор Ф. Ф.
Соколов. Он сидел, наклонившись над столиком, неподвижно
смотрел перед собою в очки тусклыми, ничего как будто не видящими глазами и перебирал губами. На краю столика стояла рюмочка с водкой, рядом — блюдечко с мелкими кусочками сахара. Не глядя,
Соколов протягивал руку, выпивал рюмку, закусывал сахаром и заставал в прежней позе. Половой бесшумно подходил и снова наполнял рюмку водкою.
— Уж зачем брать булатный нож, уж зачем пороть белу грудь,
смотреть в ретиво сердце! ведь по твоему белу лицу всем дознать тебя, дитятко, как бело лицо потускнилося, как алы румянцы призакрылися, очи ясны помутилися. По всему дознать, полюбила ты
сокола залетного, молодца заезжего.
— Кокошник надень тоже голубой с жемчугом… — крикнула им вдогонку Антиповна. — Да торопитесь, я приду
посмотрю, когда управитесь, а теперь побегу встречать нашего
сокола.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат
Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте, и выкатившимися от худобы глазами вопросительно
смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и не громко и равномерно стонал. Видимо не столько страдания — он был болен кровавым поносом — сколько страх и горе оставаться одному, заставляли его стонать.