Неточные совпадения
В карете дремала в углу старушка, а у окна, видимо только что проснувшись, сидела молодая девушка, держась обеими руками за ленточки белого чепчика. Светлая и задумчивая, вся исполненная изящной и сложной внутренней, чуждой Левину жизни, она
смотрела через него
на зарю восхода.
Весь дом
смотрел парадно, только Улита, в это утро глубже, нежели в другие дни, опускалась в свои холодники и подвалы и не успела надеть ничего, что делало бы ее непохожею
на вчерашнюю или завтрашнюю Улиту. Да повара почти с
зарей надели свои белые колпаки и не покладывали рук, готовя завтрак, обед, ужин — и господам, и дворне, и приезжим людям из-за Волги.
Начинался рассвет… Из темноты стали выступать сопки, покрытые лесом, Чертова скала и кусты, склонившиеся над рекой. Все предвещало пасмурную погоду… Но вдруг неожиданно
на востоке, позади гор, появилась багровая
заря, окрасившая в пурпур хмурое небо. В этом золотисто-розовом сиянии отчетливо стал виден каждый куст и каждый сучок
на дереве. Я
смотрел как очарованный
на светлую игру лучей восходящего солнца.
Смотри туда, Купава! Видишь, Солнце
На западе, в лучах
зари вечерней,
В пурпуровом тумане утопает!
Воротится ль оно назад?
Посмотрите на ребенка,
посмотрите на божию
зарю,
посмотрите на травку, как она растет,
посмотрите в глаза, которые
на вас
смотрят и вас любят…
— Люба, дорогая моя! Милая, многострадальная женщина!
Посмотри, как хорошо кругом! Господи! Вот уже пять лет, как я не видал как следует восхода солнца. То карточная игра, то пьянство, то в университет надо спешить.
Посмотри, душенька, вон там
заря расцвела. Солнце близко! Это — твоя
заря, Любочка! Это начинается твоя новая жизнь. Ты смело обопрешься
на мою сильную руку. Я выведу тебя
на дорогу честного труда,
на путь смелой, лицом к лицу, борьбы с жизнью!
Когда
на утренней
заре из него выползали разнообразные фигуры, зевавшие, кашлявшие и крестившиеся
на солнце, я и
на них
смотрел с каким-то уважением, как
на существа, облеченные тою же таинственностью, которою был окутан весь зáмок.
Я унес от этой женщины впечатление глубокое, новое для меня; предо мною точно
заря занялась, и несколько дней я жил в радости, вспоминая просторную комнату и в ней закройщицу в голубом, похожую
на ангела. Вокруг все было незнакомо красиво, пышный золотистый ковер лежал под ее ногами, сквозь серебряные стекла окон
смотрел, греясь около нее, зимний день.
Заря уже занималась в небе, когда оба приятеля возвратились
на свою квартиру. Солнце еще не вставало, но уже заиграл холодок, седая роса покрыла травы, и первые жаворонки звенели высоко-высоко в полусумрачной воздушной бездне, откуда, как одинокий глаз,
смотрела крупная последняя звезда.
Заря чуть-чуть окрашивала край горизонта, когда он был уже
на другом берегу и, покачиваясь в челноке,
посматривал в ту сторону дальних лугов, где находилось Комарево.
Старик шибко крепковат был
на деньги, завязывал их, как говорится, в семь узлов; недаром, как видели мы в свое время, откладывал он день ото дня, девять лет кряду, постройку новой избы, несмотря
на просьбы жены и собственное убеждение, что старая изба того и
смотри повалится всем
на голову; недаром считал он каждый грош, клал двойчатки в кошель, соблюдал строжайший порядок в доме, не любил бражничества и
на семидесятом году неутомимо работал от
зари до
зари, чтобы только не нанимать лишнего батрака.
Когда все утомились и Лаптев пошел отыскивать Костю, чтобы ехать домой, Юлия остановилась перед небольшим пейзажем и
смотрела на него равнодушно.
На переднем плане речка, через нее бревенчатый мостик,
на том берегу тропинка, исчезающая в темной траве, поле, потом справа кусочек леса, около него костер: должно быть, ночное стерегут. А вдали догорает вечерняя
заря.
Неравнодушно
смотрит он
на вечернюю
зарю, которая медленно гаснет
на холодном петербургском небе.
В Архангельской губернии читается: «Встану я, раб божий, благословясь, пойду перекрестясь из дверей в двери, из дверей в ворота, в чистое поле; стану
на запад хребтом,
на восток лицом, позрю,
посмотрю на ясное небо; со ясна неба летит огненна стрела; той стреле помолюсь, покорюсь и спрошу ее: „Куда полетела, огненна стрела?“ — „В темные леса, в зыбучие болота, в сыроё кореньё!“ — „О ты, огненна стрела, воротись и полетай, куда я тебя пошлю: есть
на святой Руси красна девица (имярек), полетай ей в ретивое сердце, в черную печень, в горячую кровь, в становую жилу, в сахарные уста, в ясные очи, в черные брови, чтобы она тосковала, горевала весь день, при солнце,
на утренней
заре, при младом месяце,
на ветре-холоде,
на прибылых днях и
на убылых Днях, отныне и до века“».
— Тут в глазах Лизиных блеснула радость, которую она тщетно сокрыть хотела; щеки ее пылали, как
заря в ясный летний вечер; она
смотрела на левый рукав свой и щипала его правою рукою.
Вечером, в середине июля,
на берегу полесской речонки Зульни лежали в густом лозняке два человека: нищий из села Казимирки Онисим Козел и его внук, Василь, мальчишка лет тринадцати. Старик дремал, прикрыв лицо от мух рваной бараньей шапкой, а Василь, подперев подбородок ладонями и сощурив глаза, рассеянно
смотрел на реку,
на теплое, безоблачное небо,
на дальний сосновый лес, резко черневший среди пожара
зари.
— А
на дворе дождь… Так и хлыщет, пылит, ручьи пошли. Мы эту погоду клянем в поле, а им самое подходящее дело. Темно. Дождь по крыше гремит, часовой в будку убрался да, видно, задремал. Окна без решеток. Выкинули они во двор свои узелки,
посмотрели: никто не увидал. Полезли и сами… Шли всю ночь.
На заре вышли к реке, куда им было сказано,
смотрят, а там — никого!
Подошел какой-то человек — должно быть, сторож, —
посмотрел на них и ушел. И эта подробность показалась такой таинственной и тоже красивой. Видно было, как пришел пароход из Феодосии, освещенный утренней
зарей, уже без огней.
Радостно встревоженный этой беседою, вспоминая сказанное нами друг другу, я открыл окно и долго
смотрел, как за тёмной гривою леса ласково разгорается
заря, Тлеют чёрные покровы душной ночи, наливается утренний воздух свежим запахом смол. Травы и цветы, разбуженные росою и омытые ею, сладко дышат встречу
заре, а звёзды, сверкая, уходят с востока
на запад. Яростно споря друг с другом, поют кочета, звонкие голоса вьются в воздухе свежо и задорно, точно ребячий гомон.
Ты сходила ко мне из высоких покоев.
Ты
смотрела, как
смотришь теперь,
на зарю!
Всю ночь напролет молодежь веселится, а когда зачнет утрення
заря разгораться, приходят
на игрище люди пожилые, даже старики: посмотреть-поглядеть, как солнышко красное станет играть.
Сквозь царьградские окна в хоромную сень
Смотрят светлые звезды, дивяся,
Как по белым стенам богатырская тень
Ходит взад и вперед, подбочася.
Перед самой
зарей утомился Поток,
Под собой уже резвых не чувствует ног,
На мостницы как сноп упадает,
На полтысячи лет засыпает.
Заря прощается с землею,
Ложится пар
на дне долин,
Смотрю на лес, покрытый мглою,
И
на огни его вершин.
Употребление лееров весьма разнообразно, между прочим, их протягивают вдоль палубы во время сильной качки.], он прошел
на шканцы и, держась цепкой рукой за брюк [Брюк — канат, охватывающий орудие.] наветренного орудия, весь потрясенный, полный какого-то благоговейного ужаса и в то же время инстинктивного восторга,
смотрел на грозную и величественную картину шторма — первого шторма, который он видал
на заре своей жизни.
На утренней
заре Пьер выходит из балагана,
смотрит на далекую Москву,
на летящих через поле галок.
Встал Яков Потапович, оделся, в сени пошел, умылся ледяной водой и вышел
на двор
смотреть, как утро с ночью борется, как
заря ночную тень гонит взашей.
Над головою тихо шумели деревья,
заря гасла, небо было чистое, нежное. В густой зелени серебристых тополей заблестели электрические фонари. Воронецкий
посмотрел на часы: половина одиннадцатого; пора было ехать в Лесной.
— Помнишь ли, приходила раз к отцу твоему бабеночка, сухотная, чахотная, что ли, все покрехтывала да покашливала, словно у ней в горле что стояло? Вот дал он ей снадобья какого-то жгучего, да и велел ей пить по капельке в воде
на зарях.
Смотри, говорил он ей, пузырька не разбей, — а то наделаешь таких проказ, что свету божьего невзвидишь.
«
На святой Руси, нашей матушке,
Не найти, не сыскать такой красавицы:
Ходит плавно — будто лебедушка;
Смотрит сладко — как голубушка;
Молвит слово — соловей поет;
Горят щеки ее румяные,
Как
заря на небе божием;
Косы русые, золотистые,
В ленты яркие заплетенные,
По плечам бегут, извиваются,
С грудью белою цалуются.
Во семье родилась она купеческой,
Прозывается Алёной Дмитревной...
Завтра туда собираются цветочницы, певцы и фокусники — там будет множество веселых шатров с цветами, питьем и едою, а послезавтра, утром
на ранней
заре, там будет все население Александрии, чтобы
смотреть, как эти смешные люди с их верою в распятого бога будут сдвигать с места гору и поведут ее в Нил.
Над Москвой великой, златоглавою,
Над стеной кремлевской белокаменной
Из-за дальних лесов, из-за синих гор,
По тесовым кровелькам играючи,
Тучки серые разгоняючи,
Заря алая подымается;
Разметала кудри золотистые,
Умывается снегами рассыпчатыми,
Как красавица, глядя в зеркальцо,
В небо чистое
смотрит, улыбается.
Уж зачем ты, алая
заря, просыпалася?
На какой ты радости разыгралася?
Просыпается
на заре: что за шум такой? Видит, натужился старичок, покраснел рябой кот, возит кресло по хрустальному паркету, отодраться не в силах. А королева понять ничего не может, с постельки головку румяную свесила, то
на старичка, то
на солдата
смотрит, — смех ее разбирает.
И так вся ночь-то ни в тех, ни всех прошла; а когда
на заре стали подниматься —
смотрим, ни свинаря Якуба, ни паныча Гершки нет…