Неточные совпадения
Скотинин (Стародуму). Ба! Да ты весельчак. Давеча я думал, что к тебе приступу нет. Мне слова не сказал, а теперь все
со мной
смеешься.
Когда Левин
со Степаном Аркадьичем пришли в избу мужика, у которого всегда останавливался Левин, Весловский уже был там. Он сидел в средине избы и, держась обеими руками зa лавку, с которой его стаскивал солдат, брат хозяйки, за облитые тиной сапоги,
смеялся своим заразительно-веселым смехом.
Все встали встретить Дарью Александровну. Васенька встал на минуту и
со свойственным новым молодым людям отсутствием вежливости к дамам чуть поклонился и опять продолжал разговор,
засмеявшись чему-то.
На миг умолкли разговоры;
Уста жуют.
Со всех сторон
Гремят тарелки и приборы,
Да рюмок раздается звон.
Но вскоре гости понемногу
Подъемлют общую тревогу.
Никто не слушает, кричат,
Смеются, спорят и пищат.
Вдруг двери настежь. Ленский входит,
И с ним Онегин. «Ах, творец! —
Кричит хозяйка: — наконец!»
Теснятся гости, всяк отводит
Приборы, стулья поскорей;
Зовут, сажают двух друзей.
Я выделывал ногами самые забавные штуки: то, подражая лошади, бежал маленькой рысцой, гордо поднимая ноги, то топотал ими на месте, как баран, который сердится на собаку, при этом хохотал от души и нисколько не заботился о том, какое впечатление произвожу на зрителей, Сонечка тоже не переставала
смеяться: она
смеялась тому, что мы кружились, взявшись рука за руку, хохотала, глядя на какого-то старого барина, который, медленно поднимая ноги, перешагнул через платок, показывая вид, что ему было очень трудно это сделать, и помирала
со смеху, когда я вспрыгивал чуть не до потолка, чтобы показать свою ловкость.
Эти слова были сигналом. Жидов расхватали по рукам и начали швырять в волны. Жалобный крик раздался
со всех сторон, но суровые запорожцы только
смеялись, видя, как жидовские ноги в башмаках и чулках болтались на воздухе. Бедный оратор, накликавший сам на свою шею беду, выскочил из кафтана, за который было его ухватили, в одном пегом и узком камзоле, схватил за ноги Бульбу и жалким голосом молил...
«И с чего взял я, — думал он, сходя под ворота, — с чего взял я, что ее непременно в эту минуту не будет дома? Почему, почему, почему я так наверно это решил?» Он был раздавлен, даже как-то унижен. Ему хотелось
смеяться над собою
со злости… Тупая, зверская злоба закипела в нем.
— Ну, вот и ты! — начала она, запинаясь от радости. — Не сердись на меня, Родя, что я тебя так глупо встречаю,
со слезами: это я
смеюсь, а не плачу. Ты думаешь, я плачу? Нет, это я радуюсь, а уж у меня глупая привычка такая: слезы текут. Это у меня
со смерти твоего отца, от всего плачу. Садись, голубчик, устал, должно быть, вижу. Ах, как ты испачкался.
— Ну ты, пес! — вдруг крикнула Настасья и прыснула
со смеху. — А ведь я Петрова, а не Никифорова, — прибавила она вдруг, когда перестала
смеяться.
Раскольников до того
смеялся, что, казалось, уж и сдержать себя не мог, так
со смехом и вступили в квартиру Порфирия Петровича. Того и надо было Раскольникову: из комнат можно было услышать, что они вошли
смеясь и все еще хохочут в прихожей.
— Ну, ты! следователь!.. Ну, да черт с вами
со всеми! — отрезал Разумихин и вдруг,
рассмеявшись сам, с повеселевшим лицом, как ни в чем не бывало, подошел к Порфирию Петровичу.
Настасья так и покатилась
со смеху. Она была из смешливых, и когда рассмешат,
смеялась неслышно, колыхаясь и трясясь всем телом, до тех пор, что самой тошно уж становилось.
— У меня, брат,
со вчерашнего твоего голова… Да и весь я как-то развинтился, — начал он совсем другим тоном,
смеясь, к Разумихину.
Вожеватов. Кто его знает; ведь он мудреный какой-то. А уж как она его любила, чуть не умерла с горя. Какая чувствительная! (
Смеется.) Бросилась за ним догонять, уж мать
со второй станции воротила.
Фенечка, которая принялась было разбирать вполголоса попавшуюся ей статью «о креозоте», [Креозот — пахучая дезинфицирующая жидкость. Ею, например, пропитывали шпалы.]
засмеялась и бросила книгу… она скользнула
со скамейки на землю.
— Да я полагаю, — ответил Базаров тоже
со смехом, хотя ему вовсе не было весело и нисколько не хотелось
смеяться, так же как и ей, — я полагаю, следует благословить молодых людей. Партия во всех отношениях хорошая; состояние у Кирсанова изрядное, он один сын у отца, да и отец добрый малый, прекословить не будет.
Самгин усмехнулся, он готов был даже
засмеяться вслух, но не потому, что стало весело, а Митрофанов осторожно поднялся
со стула и сказал, не протягивая руки...
— О-она? — заикаясь, повторил Тагильский и почти беззвучно, короткими вздохами
засмеялся, подпрыгивая на стуле, сотрясаясь, открыв зубастый рот. Затем, стирая платком
со щек слезы смеха, он продолжал...
Маракуев
смеялся, Варвара тоже усмехалась небрежненькой и скучной усмешкой, а Самгин вдруг почувствовал, что ему жалко Диомидова, который, вскочив
со стула, толкая его ногою прочь от себя, прижав руки ко груди, захлебывался словами...
Кутузов,
со стаканом вина в руке,
смеялся, закинув голову, выгнув кадык, и под его фальшивой бородой Клим видел настоящую. Кутузов сказал, должно быть, что-то очень раздражившее людей, на него кричали несколько человек сразу и громче всех — человек, одетый крестьянином.
Крэйтон, качаясь вместе
со стулом,
смеялся. Пыльников смотрел на Елену с испугом, остальные пять-шесть человек ждали — что будет?
— Ты добрый, старый товарищ… ты и в школе не
смеялся надо мной… Ты знаешь, отчего я плачу? Ты ничего не знаешь, что
со мной случилось?
«Моя ошибка была та, что я предсказывал тебе эту истину: жизнь привела бы к ней нас сама. Я отныне не трогаю твоих убеждений; не они нужны нам, — на очереди страсть. У нее свои законы; она
смеется над твоими убеждениями, — посмеется
со временем и над бесконечной любовью. Она же теперь пересиливает и меня, мои планы… Я покоряюсь ей, покорись и ты. Может быть, вдвоем, действуя заодно, мы отделаемся от нее дешево и уйдем подобру и поздорову, а в одиночку тяжело и скверно.
Райский почти
со слезами читал это длинное послание и вспоминал чудака Леонтья, его библиоманию, и
смеялся его тревогам насчет библиотеки. «Подарю ее ему», — подумал он.
Он потерянно
рассмеялся при этом слове, вдруг подняв на нее глаза; до того же времени говорил, как бы смотря в сторону. Если б я был на ее месте, я бы испугался этого смеха, я это почувствовал. Он вдруг встал
со стула.
— Ох, ты очень смешной, ты ужасно смешной, Аркадий! И знаешь, я, может быть, за то тебя всего больше и любила в этот месяц, что ты вот этакий чудак. Но ты во многом и дурной чудак, — это чтоб ты не возгордился. Да знаешь ли, кто еще над тобой
смеялся? Мама
смеялась, мама
со мной вместе: «Экий, шепчем, чудак, ведь этакий чудак!» А ты-то сидишь и думаешь в это время, что мы сидим и тебя трепещем.
Входит это она, спрашивает, и набежали тотчас
со всех сторон женщины: „Пожалуйте, пожалуйте!“ — все женщины,
смеются, бросились, нарумяненные, скверные, на фортепьянах играют, тащат ее; „я, было, говорит, от них вон, да уж не пускают“.
Нам хотелось поговорить, но переводчика не было дома. У моего товарища был портрет Сейоло, снятый им за несколько дней перед тем посредством фотографии. Он сделал два снимка: один себе, а другой так, на случай. Я взял портрет и показал его сначала Сейоло: он посмотрел и громко захохотал, потом передал жене. «Сейоло, Сейоло!» — заговорила она,
со смехом указывая на мужа, опять смотрела на портрет и продолжала
смеяться. Потом отдала портрет мне. Сейоло взял его и стал пристально рассматривать.
В это время среди оставшихся у окон женщин раздался раскат хохота. Девочка тоже
смеялась, и ее тонкий детский смех сливался с хриплым и визгливым смехом других трех. Арестант
со двора что-то сделал такое, что подействовало так на смотревших в окна.
Надежда Васильевна ничего не ответила, а только
засмеялась и посмотрела на Привалова вызывающим, говорившим взглядом. Слова девушки долго стояли в ушах Привалова, пока он их обдумывал
со всех возможных сторон. Ему особенно приятно было вспомнить ту энергичную защиту, которую он так неожиданно встретил
со стороны Надежды Васильевны. Она была за него: между ними, незаметно для глаз, вырастало нравственное тяготение.
— А мы приехали
со специальной целью мешать вам, —
смеялась девушка, грациозно перекидывая шлейф своей амазонки через левую руку. — Вы нам покажете все свои подвиги…
— Maman, это с вами теперь истерика, а не
со мной, — прощебетал вдруг в щелочку голосок Lise из боковой комнаты. Щелочка была самая маленькая, а голосок надрывчатый, точь-в-точь такой, когда ужасно хочется
засмеяться, но изо всех сил перемогаешь смех. Алеша тотчас же заметил эту щелочку, и, наверно, Lise
со своих кресел на него из нее выглядывала, но этого уж он разглядеть не мог.
Я сам знаю, что их купец Самсонов говорили ей самой
со всею откровенностью, что это дело будет весьма не глупое, и притом
смеялись.
— Так вы бы так и спросили с самого начала, — громко
рассмеялся Митя, — и если хотите, то дело надо начать не
со вчерашнего, а с третьеводнишнего дня, с самого утра, тогда и поймете, куда, как и почему я пошел и поехал. Пошел я, господа, третьего дня утром к здешнему купчине Самсонову занимать у него три тысячи денег под вернейшее обеспечение, — это вдруг приспичило, господа, вдруг приспичило…
— Бранишься, а сам
смеешься — хороший знак. Ты, впрочем, сегодня гораздо
со мной любезнее, чем в прошлый раз, и я понимаю отчего: это великое решение…
— А, это «единый безгрешный» и его кровь! Нет, не забыл о нем и удивлялся, напротив, все время, как ты его долго не выводишь, ибо обыкновенно в спорах все ваши его выставляют прежде всего. Знаешь, Алеша, ты не
смейся, я когда-то сочинил поэму, с год назад. Если можешь потерять
со мной еще минут десять, то я б ее тебе рассказал?
Поднялась, подошла ко мне, протянула руку: «Позвольте мне, говорит, изъяснить вам, что я первая не
смеюсь над вами, а, напротив,
со слезами благодарю вас и уважение мое к вам заявляю за тогдашний поступок ваш».
— Мы, однако, так и начали с вами первоначально, — отозвался, все продолжая
смеяться, Николай Парфенович, — что не стали сбивать вас вопросами: как вы встали поутру и что скушали, а начали даже
со слишком существенного.
— А и убирайся откуда приехал! Велю тебя сейчас прогнать, и прогонят! — крикнула в исступлении Грушенька. — Дура, дура была я, что пять лет себя мучила! Да и не за него себя мучила вовсе, я
со злобы себя мучила! Да и не он это вовсе! Разве он был такой? Это отец его какой-то! Это где ты парик-то себе заказал? Тот был сокол, а это селезень. Тот
смеялся и мне песни пел… А я-то, я-то пять лет слезами заливалась, проклятая я дура, низкая я, бесстыжая!
Он ходил,
смеялся, заговаривал
со всеми, и все это как бы уж не помня себя.
Засадить же вы меня хотите только потому, что меня к ней же ревнуете, потому что сами вы приступать начали к этой женщине
со своею любовью, и мне это опять-таки все известно, и опять-таки она
смеялась, — слышите, —
смеясь над вами, пересказывала.
— Вот ему кого надо, —
засмеялась Грушенька, — да посиди
со мной минутку. Митя, сбегай за его Максимовым.
Он опять глядит, глядит: а перед ним на ветке русалка сидит, качается и его к себе зовет, а сама помирает
со смеху,
смеется…
А я вспомнил и больше: в то лето, три — четыре раза, в разговорах
со мною, он, через несколько времени после первого нашего разговора, полюбил меня за то, что я
смеялся (наедине с ним) над ним, и в ответ на мои насмешки вырывались у него такого рода слова: «да, жалейте меня, вы правы, жалейте: ведь и я тоже не отвлеченная идея, а человек, которому хотелось бы жить.
Отсутствие Кирила Петровича придало обществу более свободы и живости. Кавалеры осмелились занять место подле дам. Девицы
смеялись и перешептывались
со своими соседами; дамы громко разговаривали через стол. Мужчины пили, спорили и хохотали, — словом, ужин был чрезвычайно весел и оставил по себе много приятных воспоминаний.
Что за детская выходка?» Словно угадавши мои мысли, она вдруг бросила на меня быстрый и пронзительный взгляд,
засмеялась опять, в два прыжка соскочила
со стены и, подойдя к старушке, попросила у ней стакан воды.
В тот же день вернулся я с уложенным чемоданом в город Л. и поплыл в Кёльн. Помню, пароход уже отчаливал, и я мысленно прощался с этими улицами,
со всеми этими местами, которые я уже никогда не должен был позабыть, — я увидел Ганхен. Она сидела возле берега на скамье. Лицо ее было бледно, но не грустно; молодой красивый парень стоял с ней рядом и,
смеясь, рассказывал ей что-то; а на другой стороне Рейна маленькая моя мадонна все так же печально выглядывала из темной зелени старого ясеня.
Она улыбнулась и немного спустя уже сама заговаривала
со мной. Я не видал существа более подвижного. Ни одно мгновенье она не сидела смирно; вставала, убегала в дом и прибегала снова, напевала вполголоса, часто
смеялась, и престранным образом: казалось, она
смеялась не тому, что слышала, а разным мыслям, приходившим ей в голову. Ее большие глаза глядели прямо, светло, смело, но иногда веки ее слегка щурились, и тогда взор ее внезапно становился глубок и нежен.
Однако нам Мизгирь в глаза
смеется.
Ну, братцы, жаль, не на меня напал!
Не очень-то
со мной разговоришься.
Не стал бы я терпеть обидных слов,
Своих ребят чужому-чуженину
Не выдал бы на посмеянье.
Тройка катит селом, стучит по мосту, ушла за пригорок, тут одна дорога и есть — к нам. Пока мы бежим навстречу, тройка у подъезда; Михаил Семенович, как лавина, уже скатился с нее,
смеется, целуется и морит
со смеха, в то время как Белинский, проклиная даль Покровского, устройство русских телег, русских дорог, еще слезает, расправляя поясницу. А Кетчер уже бранит их...