— Митя, Митя! — сказал он прерывающимся голосом. — Конец мой близок… я изнемогаю!.. Если дочь моя не погибла, сыщи ее… отнеси ей мое грешное благословение… Я чувствую, светильник жизни моей угасает… Ах, если б я мог, как православный, умереть
смертью христианина!.. Если б господь сподобил меня… Нет, нет!.. Достоин ли убийца и злодей прикоснуться нечистыми устами… О, ангел-утешитель мой! Митя!.. молись о кающемся грешнике!
— Нет, — сказал он сам себе, просыпаясь, — нет, я слишком счастлив! Когда б мне не просыпаться!.. Видел я раз, как пчелу, опьяневшую в ароматической чаше цветка, ветер сорвал вместе с ним и бросил в пылающий костер, зажженный прохожим. Почему б мне не такая участь?.. Безумное желание, достойное язычника! — прибавил он, взглянув на образ Спасителя. —
Смерть христианина не такова должна быть… есть блага выше земных.
Неточные совпадения
И эти люди —
христиане, исповедующие один великой закон любви и самоотвержения, глядя на то, что они сделали, не упадут с раскаянием вдруг на колени перед Тем, Кто, дав им жизнь, вложил в душу каждого, вместе с страхом
смерти, любовь к добру и прекрасному, и со слезами радости и счастия не обнимутся, как братья?
— Ты, может быть, думаешь, что я
смерти твоей желаю, так разуверься, мой друг! Ты только живи, а мне, старухе, и горюшка мало! Что мне! мне и тепленько, и сытенько у тебя, и даже ежели из сладенького чего-нибудь захочется — все у меня есть! Я только насчет того говорю, что у
христиан обычай такой есть, чтобы в ожидании предбудущей жизни…
— В третьем году, — говорит он, — у нас в Майкопе бунт был по случаю чумы на скоте. Вызваны были драгуны против нас, и
христиане убивали
христиан. Из-за скота! Много народу погублено было. Задумался я — какой же веры мы, русские, если из-за волов
смерти друг друга предаём, когда богом нашим сказано: «не убий»?
То скажет, что Святослав перед
смертью намерен был произвести гонение на
христиан в России, приписывая неудачу своей последней войны гневу богов за терпимость его к
христианам…
Отличный был старичок, как святой, — весь седенький, будто подлннялый зайчик, а все до самой
смерти своими трудами питался: купит, бывало, войлочек, нарежет его на кусочки по подошевке, смечет парочками на нитку и ходит «по
христианам», а сам поет ласково: «Стелечки, стелечки, кому надо стелечки?» Так, бывало, по всей Москве ходит и на один грош у него всего товару, а кормится.
— Керим! Керим! — бормочет Маро в страхе, роняя из рук глиняный кувшин. — Святая Нина, просветительница Грузии, святая, мудрая царица Тамара! Зачем произносишь ты это имя, княжна-джан? На нем кровь и
смерть. Избави Господь каждого
христианина от встречи с Керимом-душманом!
«
Смерть Ивана Ильича» написана в середине восьмидесятых годов, когда написано было большинство народных рассказов и повесть из времен древних
христиан «Ходите в свете, пока есть свет».
Н. Федоров был убежденный
христианин, но как будто не понимал тайны Креста и Голгофы, не принимал искупительного смысла
смерти.
«Ведь нужно подумать о том, — говорит Тареев, — что значит быть
христианином: это значит любить до
смерти, возненавидеть себя, возненавидеть отца, мать, жену, детей.
И в этом одном всё дело жизни
христианина и весь смысл ее, не уничтожаемый
смертью.
Пусть будет что будет: иди, куда тебя повлекут — на
смерть или в каменоломни, — Нефора твой друг: она останется жить, она будет матерью всех несчастных сирот, которых оставят погубленные
христиане»…
Так, Максимилиан, приведенный в присутствие по отбыванию воинской повинности, на первый вопрос проконсула о том, как его зовут, отвечал: «Мое имя —
христианин, и потому я сражаться не могу». Несмотря на это заявление, его зачислили в солдаты, но он отказался от службы. Ему было объявлено, что он должен выбрать между отбыванием воинской повинности и
смертью. Он сказал: «Лучше умру, но не могу сражаться». Его отдали палачам.
Пеох и его изуверы которые обошли общее место и удалились в ров, где хотели быть скрыты до времени, когда
христиане примут тот срам, для которого Пеох научил их вывести, подверглись самой большой опасности. Их черный ягненок с жертвенным ножом между рогами был у них отнят мутными волнами, и самим им угрожала
смерть в тех же волнах, хлынувших со всей горы Адёр.
В четвертом веке Люцифер, епископ Кальярский, проповедует, что даже самое дорогое для
христиан благо — свою веру — они должны защищать «не убийством других, а собственной
смертью».