Наследники

Юлия Зубарева

В 766 году от основания Города император Юлий Август Октавиан освятил Алтарь Мира и провозгласил права граждан Pax Romana. Прошли столетия. Римская империя рушилась. Скупые летописи едва успевали перечислять трагические события. Где-то между страницами потерялся ответ на вопрос: почему же Pax Romana не канул в лету?Ответ лежит там – на страницах исторических манускриптов. Осталось поднести к любопытному глазу линзу. Магия? Нет. Немного мистики. И далекие события оживают на наших глазах.

Пламя войны

— Княжна Тамира, будь гостьей в моем доме и не знай в нем бедствий, — вождь гуннов Мундзук принимал в своем становище послов народа аланов. Почти сорок лет назад армия гуннов разгромила в битве на берегах Черного моря этот народ. С тех пор аланы стали союзниками гуннов в войнах, а правители традиционно обменивались знатными заложниками. То, что вождь аланов прислал в качестве заложницы свою старшую дочь, говорило о большом доверии и уважении.

— Будь благополучен, великий вождь. Мой отец Джумир шлет тебе золото и воинов, как то установлено договором между ним и тобой, — лицо княжны не выражало ровным счетом ничего. Не было страха, почтения, даже любопытства. И возраст. Вождь гуннов понял, что видит перед собой умудренного в битвах и годах воина. Вовсе не молодую деву. Почему Джумир не выдал дочь замуж? Мундзук знал ответ. Княжна посвятила себя служению Тенгри. Тенгри дал ей великую силу. Когда наследник аланов погиб во Фракии, девочка изувечила собственное тело в знак скорби по брату. И больше не могла родить детей. Верховный жрец Тенгри ата-кам гуннов медленно кивнул: «Такая сила нужна твоему народу».

Жизнь заложника у гуннов проходила просто и понятно: мужчина — такой же воин, как и все. Любой воин занимался выучкой, оружием, охотой. Только на войну заложников не брали — оставляли в становище. Знатная заложница считалась как бы дочерью вождя. К ней приставили двух старух, под их присмотром она делала все, что положено женщинам: пряла шерсть, ткала, шила, готовила, вышивала. У нее попытались забрать коня. Тамира крикнула, что никто не сможет сесть ему на спину. Многие пробовали. Раз за разом огненно-рыжий жеребец сбрасывал всех, невзирая на знатность рода и опыт наездника. За княжной закрепилась слава колдуньи. Полезная слава. Выезжать куда-то далеко ей не разрешили, так она верхом носилась кругами. Пыль стояла до небес. Мундзук позвал ее к себе, отчитал по-отечески.

— Я делаю так, чтобы конь не застаивался. Мне надо его выезжать. Я никуда не исчезну, не сбегу, потому что для меня договор между моим народом и твоим священен. Если тебе не нравится, что я скачу вокруг становища, позволь мне выезжать куда-нибудь. Даже пусть сопровождают меня, — упрямая девица тряхнула косами. Недовольно звякнули подвески. — Если бы я хотела сбежать, меня бы никто не остановил, — последние слова она произнесла так тихо, что услышал только вождь.

— Хорошо. Мой сын и его товарищи будут сопровождать тебя.

— Ты не боишься нанести ему урон?

— Сделай так, чтобы этого не произошло.

Тамира склонила голову в знак подчинения. В сопровождающие угодил младший сын Мунздука, а его товарищами оказались такие же как Тамира заложники. Многие племена присылали сыновей: алеманы, готы, греки, фракийцы, сарматы, словены — народы, по которым прокатилась война с непобедимыми кочевниками из-за далекого Меотидского моря. Заводилой в этой разношерстной компании, конечно же, ходил молодой гунн:

— Меня зовут Аттила, — его черные глаза лучились усмешкой. Или насмешкой? — Я назван в честь великой реки Итиль, что питает колыбель моего народа. И я буду вождем. Скоро. А это — необоримый воин Хаген из бургундов, — Аттила кивнул в сторону самого старшего из выводка юных и бесстрашных. — По-моему, его отправили к нам, чтобы он ненароком кого-нибудь не зашиб в своем Тороне. Они там в городах живут — в этой Бургундии. А это самый настоящий римлянин. Правда-правда. Из самого Рима! — рука Аттилы легла на плечо сурового парня. М-да. Действительно — римлянин. И лицо такое — римское. Глаза серые. Темно-русые волосы коротко острижены, подбородок гладко выбрит. И выглядит опрятнее всех. Эти гунны, о ужас, бараньим салом волосы мажут, а потом их в косы заплетают. У кого голова не блестит — урод и отщепенец. Пахнут, кстати, соответственно. Х-м, Аттила, кажется, не случайно выделил этих двоих. Неужели между сыном военного вождя и заложником возможна дружба?

— Я — княжна Тамира.

— Мы видели тебя, — ого! Этому римлянину позволяется даже говорить! — Когда тебя только-только привезли. Я — Флавий Аэций.

— И не только видели, друг, — Аттила хохотнул. — Мы спорили: свернешь ты себе шею или нет, носясь вокруг становища.

— И конь у тебя знатный, — Хаген из Тороне закусил губу. Ага! Значит, пытался сесть верхом на Огонька! Х-ха!

— Когда мы можем выехать? — княжна не привыкла откладывать исполнение решений. Отступать она тоже не привыкла.

— Хоть сейчас, — Аттила, видимо, тоже не любил откладывать.

Так и повелось. А потом на поле, где тренировались воины, Тамира на скаку ударом нагайки порвала кожаный мешок с песком. Да так, что, рассеченный, он упал с кола, куда его закрепили для упражнений.

— У тебя сильный удар, — Аттила недоверчиво смотрел на новую подругу.

— Но это всего лишь мешок с песком, — Хаген, как всегда, готов был сказать какую-нибудь гадость. — Рассечь голову настоящего противника — совсем другое.

— Тенгри отдают самое лучшее. Лучшим был мой конь. Сполох. Моя душа. Мое дыхание. Я убила его одним ударом топора. Чтобы он не мучился. Не стоит сравнивать силы даже сильнейшего из воинов с силой того, кто отдал свою жизнь Тенгри, — Тамира спрыгнула на землю, взяла Огонька под уздцы.

Вечером к ней в шатер пришли двое. Странно, на этот раз Аттила явился только с Аэцием.

— Зачем ты его провоцируешь? — гунн расхаживал по шатру, ударяя себя плетью по сапогу. — Он едва не вызвал тебя на поединок! И проиграл бы. Тогда тебе пришлось бы биться с каждым из нас! И мне нельзя пережить поражение от женщины. Даже если она — колдунья!

— Вот и подумай: зачем на самом деле Хаген провоцирует меня? — княжна, как ни в чем ни бывало, продолжила плести ремешок из полосок крашеной кожи.

— Почему ты не возглавила свое племя, чтобы сразиться с нами?

— Это ни к чему. Да, скорее всего, мы бы выиграли пару-тройку битв. Потеряли сильных воинов. Но вожди твоего народа не потерпели бы мятежа за спиной — на мое племя навалились бы всей своей немалой силой, — голос Тамиры звучал ровно. Словно она втолковывала что-то чрезвычайно скучное. — А нас немного. Смерть каждого воина для нас ощутима, тогда как вы можете позволить себе терять сотни. Мы бы не проиграли. Нет. Мы бы погибли. А так: самые горячие бойцы сражаются в рядах вашей армии, а женщины, дети, старики спокойно живут.

— Я возьму тебя в жены. Тогда ты не сможешь причинить мне вред, — ох! Только не это. А Аэций-то! Как он посмотрел на Аттилу: ужас, ненависть — убивать готов. Нет-нет-нет.

— У меня не может быть детей. Тебе не позволят.

— Значит, ты станешь моей сестрой. Как Аэций стал братом.

— Так вот в чем дело! — Тамира кивнула. Она так долго не могла понять, что же связывает этих двоих! Оказалось все просто. Очень просто. Нож в ее руке возник словно из ниоткуда. На ладони налился горячей кровью глубокий разрез. — Возьмите мою кровь и станьте моими братьями.

Аттила втянул в себя воздух сквозь сжатые губы, рассек свою ладонь. Княжна взяла его пораненную руку, приложила к своей, подержала несколько мгновений. И только после этого гунн выдохнул. Теперь оба смотрели на Флавия. Тот помедлил, потом решительно разрезал кожу на ладони, протянул девушке. Та сжала ее, испытующе глядя в серые глаза. Сколько там было всего: надежда, отчаяние, радость. Кажется, римлянин не верил в то, что происходит. С чего бы вдруг?

Колдовская ночь пьянила — кумысом, какой-то легкостью, разделенной на троих. Все стало как прежде. Хаген попытался еще несколько раз бросить что-то резкое в сторону Тамиры, но всякий раз нарывался на едкие ответы Аттилы. В становище из страны бургундов вернулся Руа — брат Мунздука. Военные игрища длились месяц. Старшему племяннику, брату Аттилы Бледе Руа привез подарок — уродливого карлика по имени Зеркон. Злые шутки Зеркона смешили Бледу. Пожалуй, только Бледу и смешили. Аттила от них рычал в ярости. Следующим летом внезапно от укуса змеи умер Мунздук. Руа устроил брату грандиозные похороны, стянул к становищу всех воинов.

— Будет война, — как всегда на закате трое сидели в шатре Тамиры. Та обнесла своих «братишек» кубками с легким ячменным пивом.

— Смерть твоего отца слишком выгодна твоему дяде, ты это понимаешь. Будь осторожен, — княжна уселась на лежанке, поджала ноги.

— Заложников бургундов дядя отправит домой. Возможно, не только их, — Аттила хмурился.

— Я останусь, — Тамира улыбнулась. — Нравится это твоему дяде или нет.

— Из Рима едет посольство. Меня могут отозвать, — Флавий последние дни ходил сам не свой.

— Это будет справедливо, — Аттила попытался приободрить брата. — Тебе давно пора получить войско и увенчать себя славой!

Аэций вздохнул. Варварам никогда не понять! Каково это: сыну военачальника захолустного римского гарнизона из Фракии сначала добиваться чести стать самым молодым телохранителем императора, а потом оказаться заложником у готов. Убийц отца. Флавия отослали прочь из претории. Завидовали таланту, злому напору, желанию служить и мстить. Ирония судьбы: готов разгромили гунны. Флавия Аэция отослали к победителям.

— Не печалься, брат! — Аттила допил свой кубок. — Мы оба знаем, что грядут великие перемены.

Как в огонь глядел. Посольство императора Рима Гонория, действительно, обменяло заложников. Флавию Аэцию приказали прибыть ко двору своего повелителя. С Аттилой прощались у самых границ с Илирией:

— Твой Рим будет воевать с Византией. Нашими руками. Бледа рассказал. Его Руа позвал на переговоры. Представил как своего наследника, — стоял рядом, смотрел куда-то вдаль. — Говорят, вождь римлян убил своего лучшего полководца. Кажется, его звали Стилихон. Этот полководец храбро сражался с готами, а потом его казнил ваш император.

— И вождь готов Аларих захватил Рим, — Тамира передернула плечами. Да. Она не осталась в становище. Сделала все возможное, чтобы Аттила уговорил дядю отпустить княжну с ними. Проститься с другом. Что тут такого-то?

— Я хочу сказать, будь осторожен и хитер, брат, — мужчины крепко обнялись. Тамира молча легко коснулась губами лба Флавия. — Если понадобится помощь, приезжай! — гунны вскочили на коней и умчались прочь. Аэций смотрел им вслед. Вместе с Аттилой уезжала княжна Тамира.

Жизнь становища гуннов не изменилась с отъездом многих заложников. Изменилась жизнь Аттилы и Тамиры. Аттила женился. На девице из знатного рода Вельсунгов, пришедшего в устье Ренуса с северного острова Скади. Свадьбу играли на границе с Бургундскими землями. Утром после свадебного пира в своем шатре был найден мертвым дядя Аттилы Октар. Его убил не враг, не яд, а собственная жадность — переел, а после выпил слишком много золотого легкого вина с берегов Ренуса. Свадьба перешла в тризну. Песен и танцев меньше не стало. Никого не удивило, что княжна-заложница подружилась с Ильдико — женой своего названного брата. А Тамире стало немного жаль девочку. В своем народе, наверное, она считалась бы не просто красавицей — прекраснейшей: синие глаза, золотые косы до земли, хрупкий стан — вместе с румянцем на упругих щечках — чего еще и желать? Но ей суждено было выйти замуж за гунна. Даже имени-то северянки никто толком не мог произнести. Так и осталась она Ильдико. Княжна наорала на своего братца, назвав его тупым бараном, но настояла на том, чтобы теперь женщины жили вместе:

— Да так я хоть за ней присмотрю! Да ты сам подумай: она жила в городе! Что такое стирать и готовить понятия не имеет! А уж жить в походе — это ей в самых страшных кошмарах не снилось! Да ей ее гриву мыть надо! Горячей водой! Хотя бы раз в неделю, — уже не очень громко закончила свою отповедь княжна, глядя на открытый в изумлении рот Аттилы. В первую брачную ночь братишка ворвался к ней в шатер, едва прикрыв чресла каким-то покрывалом:

— Она вся в крови! И плачет! — чтобы привести его в чувства, Тамире пришлось отвесить гунну подзатыльник:

— А ты не знал, что дева, становясь женщиной, теряет кровь?! О, Тенгри-кам! У тебя же наложниц с десяток! Да ты ни разу не ночевал один в своем шатре за все время, которое я у вас живу! Ты что, не знаешь, что делать с женщиной?!

— Они… Да ни одна никогда не ревела! А эта!

— Ей больно, страшно. Крови, скорее всего, много. Она же не наездница. Иди, иди к ней. Согрей, успокой, приласкай. Кумысом напои. Только немного. Ох уж эти мужчины! Да иди же! — с трудом княжна выпроводила Аттилу обратно к жене. Накрылась с головой, долго бурчала себе под нос, а потом снова заснула.

Вернулись в становище. Руа превратил стоянку кочевников в настоящий город. Да, в основном он состоял из землянок, но в центре возвышались два величественных строения из резного дерева. В одном жил Руа со своим окружением. Второй предоставил Бледе, Аттиле и их близким. Ильдико с облегчением поняла: ее ждет жизнь в доме. Не в землянке, не в лагере. В самом настоящем доме. Жена Аттилы ходила на сносях. Дорога далась девочке нелегко. Впрочем, в покое она быстро оправилась, Тамира взялась учить ее плетению ремешков из цветных шерстяных нитей и кожаных лент. Надо сказать, что у северянки это получалось значительно лучше и ловчее. Когда руки женщины заняты, язык свободен. Вот о чем еще поговорить, как не о своих родных местах? Рассказ Тамиры о себе оказался сух. Чтобы не выйти страшным. Ильдико вздохнула:

— Я — внучка Вельсунга — великого воина, который привел наш народ с берегов острова Скади к Ренусу. Моим народом правит мой дядя Сигмунд. Наш народ воевал с франками. Но во главе франков стоят выходящие из моря вожди-оборотни.

— Что-о? — Тамира, едва дыша, уставилась на Ильдико.

— Когда приходит время, на смену умирающему вождю франков приходит новый. И каждый раз он выходит из моря, будучи чудовищем и принимает человеческий облик. Они — колдуны. Но их силу можно победить. Если обрезать оборотню волосы. Как видишь, это не просто. К тому же их народ очень многочисленен. Правда, в последний год их вождь Хлодион, сын Теодомира, принял правление от своего дяди Фарамиона и увел свой народ в Белгику. Там они воевали с самими римлянами, но не смогли захватить их город. Лютецию. Флавий Аэций разбил их и заставил поселиться в Турне.

— О, Тенгри! Флавий? Аэций?

— О да! Это великий воин римлян. Равного ему нет.

— А твой народ?

— Моего дядю захватили в плен нифлунги — речной народ тумана. И тогда мой двоюродный брат Сигурд победил их вождей: Хрейдмара и Фафнира. А потом сошелся в битве со своим наставником Регином. Регин — кузнец. Когда-то выковал моему брату чудесный меч.

— Ты видела Регина? — если бы славная, наивная и прекрасная в своей наивности северянка могла заметить, какие страсти разбудила она свои рассказом!

— Говорят, это очень высокий человек с черными кудрявыми волосами. И очень сильный. А еще он оборачивался драконом! И Сигурд его победил! Потому что ему помог сам Один!

— Так. Это еще кто?

— Это бог Неба. Всеотец. Вельсунг его правнук.

— Бог?

— Да. Ты не веришь?

— Верю, — очень серьезно произнесла Тамира. Потому что верила. — Так что случилось, когда твой Сигурд всех победил?

— Он захватил золото нифлунгов. Вместе с волшебным кольцом карлика Андвари. Говорят, это кольцо привлекает сокровища, но Андвари его проклял. Я боюсь за Сигурда. Он уехал свататься с дочери вождя бургундов Кримхильде.

— А эти? Нифлунги?

— Это теперь народ Сигурда.

— Логично.

— Что?

— Я говорю: как же могло быть иначе, если он победил всех их вождей. Особенно — дракона. А почему твой народ ушел из этой — земли Скади?

— Там власть захватил народ Хенгиста. Это саксы. Они стали нападать на селения не только с суши, но и с моря. Саксы стали так сильны, что Хенгист со своим братом Хорсой захватили земли даже в Британии! Их туда призвал Вортигерн — зять самого Максена Вледига!

— Как-то это все сложно. Слишком сложно, — Тамира не верила собственным ушам. Выходило, что в западных владениях Римской империи в последнее время — лет этак пятьдесят — набирали силу народы-варвары. Не просто набирали силу. Они рассказывали о себе легенды. Красивые истории, где смешались в единое целое выдумка, правда. Легенды как фундамент новых государств? Как-то все круто замешано. Весьма круто. — Этот Максен Вледиг — император Рима?

— Ну да!

— А Вортигерн?

— Это верховный вождь Британии. Он так силен, что хочет построить свой замок на холме Аннуна ап Максена. А под этим холмом Ллуд когда-то заточил двух драконов: красного и белого. Пока не родится герой, который сможет их подчинить, замок не будет возведен. Даже Равена — дочь Хенгиста — великая колдунья — не смогла этого.

— Прости мою непонятливость. Ллуд — это бог? Или герой? И, я правильно поняла, Британия ждет своего героя?

— Ллуд — это бог британцев. И, да. Там ждут рождения великого героя. А золото нифлунгов, говорят, это сокровища Максена Вледига.

— Твой рассказ очень интересен, Ильдико. Я должна сейчас уйти. Но ты закончи пояс, — Тамира порывисто соскочила, выбежала из дома. Вокруг шумело становище. Нет, надо остаться одной. Огонек приветственно фыркнул, с радостью помчал всадницу мимо землянок, костров, людей. Ей даже не смотрели вслед. Мало ли куда несется названная сестра Аттилы — великая колдунья? А она летела все дальше и дальше. Наконец, остановилась на вершине холма. Отпустила коня. И громко заорала: — Вы что?! Издеваетесь?!

О нет! Княжна Тамира не требовала ответа от птиц, что беспечно парили в синем небе. Не ждала она ответ и от облаков, спокойно проплывающих вдали. Ответ, вообще, ждала не княжна Тамира. Его требовала та, кого когда-то назвали Виргилией. Давно назвали. Вот уже почти четыре века назад. Так долго. Это бессмертие (или проклятие?) с ней делили еще четверо. Таких же, как она — волшебников. Волею судеб, им выпало принять на свои плечи почти непосильную ношу. Они хранили этот мир. Как могли. Как понимали. Не потому что кто-то попросил об этом. Они сами так решили. Симон — повелитель стихий и эфира. Тиль — песенник и лучник. Корд — воин и кузнец. Эритея — провидица, несущая смерть и забвение. И она — Виргилия — пламя и битва.

Ни связи, ни гонцов долгие-долгие, почти бесконечно долгие годы. Перед расставанием — короткая встреча в доме Симона на берегу реки Лех в предгорьях Альп. Тогда встретиться потребовала именно Виргилия. Приехала в маленькую уютную долину из приграничного захолустного римского городка Дуросторума, построенного на Данувиусе. Целый день ждала, пока остальные отоспятся и отмоются с дороги. Кормила лебединые пары на зеркальной запруде, устроенной Симоном. Знала, что разговор будет тяжелым, поэтому все откладывала. Но потом решительно вошла в общий зал. Назвать это помещение по-римски — триклинием — язык не поворачивался. Камин, жаровни, стол посреди, кресла с высокими спинками вокруг — вот, спрашивается, на что это походило? Да ни на что это не походило! На столе громоздились блюда с едой вперемешку с кувшинами вина. Что-что, а поесть здесь любили.

— По какому поводу встреча? — высокий черноволосый мужчина предпочел жареной дичи кубок. — Ты вчера была загадочной и какой-то мрачной.

— Корд, давай дождемся Симона, — зеленоглазая брюнетка обсасывала перепелиное крылышко, благодарно кивнула невысокому блондину, что подал ей блюдо с нарезанным сыром: — Тиль, и еще вон тех маринованных оливок, будь любезен.

— Да для тебя, Эритеечка, ничего не жалко, — тот ловко подал дочке с немалым трудом довезенные аж из Лигурии крупные золотистые оливки. — Виргилия, а ты чего не ешь? — певец лучезарно улыбнулся рыжеволосой воительнице.

— Виргилия, базилик у меня только зеленый. Красный в этом году почему-то не растет, — в зал вошел пятый человек. Высокий, худощавый, прямой. Резкие черты лица, темно-русые коротко стриженые волосы. Одет просто. Симон. Хозяин дома. Ну, теперь все в сборе. Виргилия кивнула, забрала пучок зелени, покрутила в руках ароматную веточку:

— Симон, а тебе не кажется, что уже хватит?

— Прости, хватит чего? — тот сел на свое место, начал накладывать себе в блюдо еды. Очевидно, что разговор предстоял долгий. У Виргилии накопилось. Пусть выговаривается. Здесь все свои.

— Удерживать то, что вот-вот все равно обрушится?

— Ты, конечно, имеешь в виду Римскую империю? — хорошее настроение хозяина никак не желало портиться. Он налил себе вина: — А давайте выпьем! За встречу!

— О! И верно! — Тиль отсалютовал присутствующим своей чашей.

— Да, кажется, это единственное хорошее, за что имеет смысл выпить, — Корд коснулся кубка Эритеи, вопросительно посмотрел на Виргилию. Та молча пригубила вино.

— А вот теперь рассказывай, — хозяин дома подпер кулаком щеку, не забывая жевать, приготовился слушать.

— Вы сами все знаете, — от взгляда его карих глаз Виргилии (в который уже раз!) стало как-то не по себе. — Триста лет мы буквально нечеловеческими усилиями удерживаем этого колосса.

Тиль задумчиво уставился на потолок, что-то посчитал, качнул головой. Эритея усмехнулась. Корд нахмурил густые брови. И только Симон продолжал внимательно смотреть и слушать.

— Я напомню. Кратенько, — рыжая магичка злилась. Наверное, на саму себя. — Однажды мы решили хранить этот мир. Так сложилось, что у этого мира имелась лишь одна составляющая, которая удерживала все.

— Pax Romanus, — одними губами прошептал Корд.

— Точно! — палец Виргилии вперился в потолок. Или в Небеса? — Риму был нужен мир. Но миру оказался нужен Рим. Вот мы и впряглись в эту повозку. Кто уж во что горазд. Эритея убивает императора Домициана. Корд обеспечивает Трояну победу над Децибалом. Даки, в результате, растворяются где-то в Панонии. Вырыт канал от Нила до Красного моря. Рим напрямую общается с Индией. Слоны и послы от туда смотрелись весьма впечатляюще на играх Трояна.

— Да ладно. Правда, красота же, — Эритея вздохнула. Припомнила браслет с топазами, полученный от одного из послов.

— Император Адриан, — воительница и не думала останавливаться. Друзья с ужасом представили, насколько долгим может оказаться ее экскурс в историю. — Всем хорош. Архитектор, строитель. Возвел вал на границах империи. Но его связь с прекрасным Антиноем грозила репутации императорской власти. Особенно — в глазах удаленных провинций. Антиной тонет в Ниле, получив стрелу от Тиля.

— Да я-то тут при чем? — непревзойденный стрелок — Тиль возмутился громко, искренне.

— Да потому что после своего героического самопожертвования юноша был обожествлен. Его статуй в империи едва ли не больше, чем статуй всех императоров вместе взятых. Опять же, юный умирающий и воскресающий бог — это так прекрасно и трогательно, — несмотря на довольно ехидные слова, голос рассказчицы звучал ровно. Даже как-то монотонно. — Тиль, мы же понимаем, что несут твои стрелы. Легкую смерть и долгую память. После гибели Антиноя император запирается на своей вилле в Тибуре, а империей, по сути, управляют проконсулы. Массовые мученические смерти христиан. Одна история с семьей Софии чего стоит. Ее дочерям было девять, десять и двенадцать лет.

— Ну уж тут-то из нас точно никто ни при чем! — Эритея возмущенно покачала головой.

— Я же никого не обвиняю. Я рассказываю. Симон становится советником императора Антония Пия. Замечательный получился император. Почти легендарный Нума Помпилий. Справедливый суд, благотворительность. И — мир. За годы правления не случилось ни одной серьезной войны. Зато потом — безумный Коммод. Сколько он лично провел гладиаторских боев? Семьсот тридцать пять?

— И переименовал Рим в Город Коммода, — Корд скрипнул зубами.

— Был убит, — Эритея успокаивающе тронула Корда. Римский патриций и после смерти оставался римским патрицием. Боль империи до сих пор ощущал как свою собственную. Римляне, наверное, «бывшими» не бывают?

— Дальше закрутилось все совсем всерьез: после смены чреды временщиков, власть получает Септимий Север. Сделал много. Убит собственным сыном Каракалой в Эбораке в Британии. Славный парень Каракалла после этого убивает еще и мать с родным братом, оскверняет могилы парфянских царей, но давний враг Рима — Парфянское царство — перестает существовать. Правда, на его месте тут же возникает не менее сильное царство Сассанидов, которое, к тому же, в качестве государственной религии избирает учение Заратуштры. С воинами Света, противостоящими силам Тьмы. Вмешательство свыше видится только мне?

— Мы можем что-то сделать? — Симон мягко улыбнулся.

— Я не смогла, — Виргилия закусила губу. — Про жреца Геликобала я даже говорить не хочу. Хорошо хоть при нем человеческие жертвы не приносились! А Рим хорош! Его сенаторов фактически перебили на пиру императора, а никто ни слова не сказал. И в этот момент Сассаниды на востоке, а алеманы на севере переходят в наступление на территорию империи. Легионы, возмущенные намерением нового императора заключить мирный договор, убивают самого императора вместе с его матерью. Дальше годы безумия и ужаса. Полвека постоянных внутренних войн между солдатскими императорами. Любой, как показала история, просто любой человек мог стать властителем империи. А на ее границах крепли германские племена. Хаос продолжался, пока к власти не пришел Диоклетиан и не навел порядок. В соправители Диоклетиан берет Констанция Хлора. А тот влюбляется в Елену — дочь содержателя почтовой станции в Пергаме. Делает ее своей постоянной конкубиной. Когда Констанций наводит порядок в Британии, заключается мирный договор между римлянами и королями Севера, Елену удочеряет Койль Хен из Эвраука, прозванный Годеборгом.

— Защитником. А что? Красиво получилось, — Тиль покивал. — У Констанция и Елены родился сынишка. Константином назвали. Сильный паренек.

— Настолько сильный, что на него все сделали свои ставки. Сначала он успешно воюет в Галлии и на берегах Ренуса, потом одного за другим побеждает соправителей по разделенной Диоклетианом империи. Кстати, отошедший от власти император Диоклетиан в это время в Иллирии выращивает капусту и довольно скептически наблюдает за внутренней сварой. Наконец, Константин дает знаменитую битву у Мульвийского моста. Я понимаю, что в здравом разуме его соперник никогда бы не покинул стены хорошо укрепленного Рима. Но что-то, вернее — кто-то, заставил его выйти к мосту через Тибр. Дальше: видения Константина, знаки на знаменах его армии — это уже понятно. Надо же было как-то одних римлян отделить от других. Чтобы слепой увидел, кто же победил. Но легенда-то! Провидение, христианские символы — все к тому, чтобы эта вера наконец-то стала государственной в империи.

— Как показала история, это был единственный вариант, приемлемый для всех слоев общества, возрастов, не делающий различий между мужчинами и женщинами. Христианство к тому же не выделяет какой-то народ. В отличие от иудаизма. Нужна была общая для всех идея, — Симон дожевал, запил вином.

— Я так и знала, что автором идеи являешься ты, — Виргилия поморщилась. — Дальнейшие шаги Константина понятны: он переложил всю идеологическую власть на свою мать — Елену. Отдал ей на реализацию масштабных проектов всю казну в управление, а сам начал строить новую столицу. Елена использовала возможности с умом. В Йершалаиме собрала все святыни, так или иначе связанные с той давней историей с распятием, на каждом месте, где собирались трое и более апостолов, заложила храмы, по дороге из Йершалаима в новую столицу основала монастыри, приходы. Словом, укрепила веру как могла. Диоклетиан к тому времени умирает. Вскоре умирает Елена. Константин в результате дворцовой интриги теряет старшего сына и наследника, поэтому после смерти императора ему наследует двоюродный брат Юлиан. Христиане уже назвали его Отступником, хотя то, что он не стал христианином, скорее, говорит о твердости его убеждений. В результате Юлиан погибает в бою под Ктесифонтом от удара копья, и у меня вопрос: Георгий Победоносец тоже после собственной смерти какого-то дракона в Генисаретском озере копьем убил. Корд, тебе не кажется, что повторяться нехорошо?

— Выбор был, что ли? — о! А Корд смутился!

— Как мы пережили предсказанный в 365 году от Рождества Христова конец света, я до сих пор не знаю. Мятеж родственника императора Валентиниана вылился в войну в Азии. Мятеж подавлен, смутьян казнен. Два полководца: Феодосий и Максен громят пиктов в Британии, объединяют южные британские земли в единую провинцию. Феодосий уезжает в Константинополь, Максен женится на правнучке Койля Хена, названной в честь своей двоюродной бабки Еленой. Получает имя среди валлийцев Вледиг. Жители Британии счастливы: ничто не мешает им мирно жить под защитой римских легионов. Землетрясение в Александрии почти уничтожает маяк на острове Фарос, погибает около пятидесяти тысяч жителей. Получает широкое хождение летопись жизни монашеской общины Антония, названного Великим. Корд?

— Да там все сложно было. Между двумя течениями христиан едва настоящая война не началась. По сравнению с возможными жертвами по всей Азии, это так — малой кровью обошлось. А маяк и вовсе случайно задело!

— Дальше последовала довольно продолжительная война с алеманами после того, как эти германцы захватили Магонциак. В Медиолануме христианским епископом становится один очень уважаемый человек. Амвросий. Фактически на его авторитете держится весь север Италии, Далмация, Нарбо, Иллирия. Сразу после правления епископа Амвроия, уже в Галлии, декурион римской конницы, отслужив в легионе положенные двадцать пять лет, основывает монастырь по образу и подобию александрийской общины Антония Великого. Чуть позже этого замечательного человека делают епископом Турским.

— Мартин. Умный, толковый, — Симон встал, прошелся вдоль окон.

— Я заканчиваю. Собственно, остается мятеж Максена Вледига и вывод им римских легионов из Британии. Все было правильно. Но Максен нарушил присягу империи. И проиграл решающую битву под Аквилеей. Казнен. После того, как по приказу Феодосия в Фессалониках перебиты семнадцать тысяч бунтовщиков на стадионе, епископ Амвросий отлучает императора от церкви. А это означает, что все клятвы, данные императору, теряют силу. Феодосий публично приезжает на покаяние. Прощен, статус восстановлен. Я ничего не упустила?

— За исключением мелких мистических подробностей типа черного каменного алтаря императора Геликобала, привезенного из Эмессы, непобедимого меча императора Максена, утраченного под Аквилеей, чудес, совершаемых христианскими проповедниками — ничего, — Эритея вздохнула с облегчением.

— Империя предпочитает защищаться от нападений варваров союзными царствами. В самих легионах римлян почти нет. Да и императоры в Риме практически не бывают. Равенна лучше укреплена и лучше приспособлена под резиденцию императора, — Корд печально кивнул, добавил вина себе в кубок.

— В Азии многочисленные племена арабов переселяются из пустынь на более обитаемые земли. Сассаниды пока с ними справляются. Племена готов сражаются с гуннами.

— Кто это? — Тиль озадаченно почесал бровь. Подумать только: они тогда еще не знали ни готов, ни гуннов!

— Готы — германские народы. Живут от рек Вистулы и Одра у Балтийского моря до Данувиуса. Им там тесновато в последнее время. Гунны пришли из-за Меотидского моря. Они уже захватили Каппадокию и Сирию, упорно продвигаются к границам империи. Перешли Тирас. Там только воинов-всадников сотни тысяч, — пришлось рассказывать. — Мы, конечно, можем остановить эту волну, — Виргилия вздохнула. Покусала губы. — Можем. Какой ценой и стоит ли платить эту цену — вот о чем я хотела спросить. Сама империя просто рухнет под этим натиском. За такое короткое время ей не перемолоть германцев и гуннов. Как когда-то сарматов, галлов, даков, даже греков.

— Ты видишь выход? — Симон подбросил дров в камин.

— Нам необходимо изменить стратегию. Нет, Корд, — Виргилия выставила ладони, отгораживаясь от готовых сорваться обвинений. — Я не предлагаю помогать варварам добивать Рим. Я предлагаю нечто иное. Если так можно выразиться, окультуривание варваров. Они в большинстве своем суеверные язычники. Живут родом, племенем. У них могли бы появиться свои легенды, которые дадут им цель. Ну, не знаю, поддержания мирового порядка, например. Христианские проповедники до них дойдут. Поймите: новые племена пора готовить вписываться в этом мир. Иначе с приходом варваров погибнет не Рим. Прекратит свое существование весь мир. Замечу: вместе с нами.

— Какие народы ты предлагаешь выбрать?

— Я знаю готов и гуннов. Те племена, которые сейчас населяют Галлию и долину Ренуса мне известны хуже. Из них следует выбрать наиболее воинственные. Потому что они точно примут участие в дележе пирога.

— Бургунды! Однозначно! — Тиль тоже соскочил с места. — Эти горячие парни хотели за море пойти. Еле удержал. А то бы высадились на островах. И конец островам.

— У франков уже есть легенда, что их предки — морские оборотни. Чуть ли не нарвалы с драконами, — Эритея задумчиво накручивала на палец черный локон. Ее зеленые глаза таинственно поблескивали. Быть может, разумеется, в них просто отражался огонь.

— Значит, решено. Я тогда возвращаюсь в Паннонию, — Виргилия вздохнула. Она понимала, что там — в среднем и нижнем течении Данувиуса будет жарко. И страшно. Еще долгое, почти бесконечно долгое время.

Они тогда — полвека назад — разъехались. Для Виргилии не составило труда заменить собой предназначенную для отправки в заложницы к гуннам княжну Тамиру. То, что кроме нее вождю аланов Джимиру отправлять будет некого, стало понятно, когда сын Джимира погиб в нелепой схватке на границе с Сирией. Подмена произошла прямо на тризне. Никто из аланов не удивился, что хохотушка Тамира резко изменилась. Все знали, что отныне она посвятила себя Тенгри — Единому богу Неба, чье царство находится на недосягаемых ледяных вершинах у самых границ мира. Виргилия взяла себе имя княжны, ее место в племени, ее вещи, саму ее жизнь. Самой девушке осталось спокойное мирное счастье с любимым. Да и Джимир мог видеться с дочерью. Даже, наверное, внуков понянчил.

— Тамира! — знакомый голос вернул Виргилию в настоящее. К ней на холм взлетел Аттила. Хм, а солнце-то уже почти село. — Тамира! Вот ты где! Прибыл гонец. Завтра приезжает Флавий Аэций. Ты рада? — гунн спрыгнул на землю, заглянул прямо в глаза.

— А ты? — названная сестра легко улыбнулась.

— Не уходи от ответа. Я знаю: ты умеешь. Так ты рада?

— Да, Аттила. Я рада. К нам приезжает наш побратим. И я знаю, что это означает.

— Война! Самая настоящая! Римляне не мешали вандалам захватывать земли Византии в Мавритании. Византия вынуждена отправить туда свою лучшую армию. А еще умер покровитель Аэция в Риме. Императором провозгласили какого-то Иоанна. А Византия хочет посадить в Риме своего племянника. Правда, этот Валентиниан еще совсем ребенок. Но у него есть мать. И наставники. Византия направила вторую армию против Рима. Руа сказал, что набег за Данувиус возглавим мы с Бледой! — Аттила светился от счастья.

— Подожди. Если Аэций едет сюда, значит ему потребовалась помощь. Руа не даст воинов Аэцию. Но может дать их тебе. Чтобы ты помог другу, — Тамира едва не рассмеялась: такое разочарование было от ее слов на лице ее названного брата. — Да ты не огорчайся! Бледа на Данувиусе, ты — в Иллирии. Два удара. Руа сможет требовать с Византии больше золота.

— Все равно. Бледа-то точно покроет себя славой. А с Римом? Будут виляния и переговоры.

— Если не пролив ни капли крови ты привезешь золота не меньше чем Бледа, это будет не меньшая победа. Впрочем, что гадать? Завтра. Все будет понятно уже завтра.

Флавий Аэций изменился. Как меняется любой мужчина на войне. Хм, не просто прошедший войну. Аэций испил чашу победы — поправилась женщина. Долгий взгляд глаза в глаза. Короткий поцелуй в лоб. Едва слышно произнесенное: «Ты все такая же». И все. Переговоры с Руа. Шестьдесят тысяч всадников под командованием Аттилы выступают через день в сторону Рима. Руа не возразил, когда Тамира заявила, что желает сопровождать названного брата. Бледа тоже промолчал. Зато не промолчал шут. Княжна лишь дернула губами, когда Зеркон посоветовал ей приклеить усы и бороду.

— Я-то смогу приклеить себе бороду. А вот ты, карлик, даже если приклеишь длинные ноги, спина-то все равно останется кривой. Может, надо как-то учиться? Гнуться в разные стороны? — она с удовольствием разглядела полыхнувшую в глазах уродца злобу.

Всю дорогу трое говорили о чем угодно, только не о войне и не друг о друге. Да и времени-то на разговоры оставалось только на коротких ночевках. Они, все же, опоздали. В шатер Тамиры заглянул воин:

— Койл Аттила зовет тебя, — койл — военный вождь, предводитель. Зовет.

— Что случилось? — княжна промчалась по лагерю, вбежала к Аттиле. Увидела лицо Флавия, догадалась: — Плохие новости?

— Армия императора Византии Феодосия заняла Равенну. Иоанн казнен. Его выдали. Сам город неприступен. Равенну невозможно взять штурмом. Это было предательство, — Аэций казался спокойным. Вернее, держал себя в руках. Быть бесстрастным он никогда не умел, да и не учился.

— Ну так давай ударим! — а вот Аттиле все нравилось.

— Ты не слышал? Равенну невозможно взять штурмом. Тем более, армией всадников. Это тебе не в чистом поле дикарей гонять. Брать город в осаду бессмысленно. Мы потеряем время. Кроме того, Иоанна уже не вернуть, — горечью сочился сам голос Флавия.

— Давай посадим на этот ваш трон тебя, — Аттила не огорчился.

— Брат, как думаешь, если я сяду на остриях твоих стрел, признает ли меня Византия?

— Нет, конечно!

— А примет ли меня, пришедшего с иноземными захватчиками, мой собственный народ? Молчишь? Я уже не говорю, что это будет отличный повод вернуться на эти земли готам. Их с таким трудом удалось поселить в Провинции!

— Если ты не хочешь войны, зачем тебе моя армия? — кажется, военный вождь гуннов обиделся.

— Аттила, ты сможешь сделать так, что император Феодосий посадит на трон своего племянника, но власть — настоящую власть — получит твой брат, — эх, княжна! Пришло твое время?

— Это как? — оба уставились на нее, не очень понимая.

— Не уводи свою армию, — хохотнула сестренка. — А ты, Аэций, вступи в переговоры. Сам за спину не оглядывайся. Но стой так, чтобы войско гуннов, готовое к битве, всегда было за твоим плечом. Тогда те, с кем ты будешь говорить, будут смотреть только на него, а видеть тебя. Аттила! Прикажи своим воинам никого не трогать. Флавий, надо обеспечить армию фуражом, едой и водой.

— Да. Да, ты права, — префект римской конницы чуть не отдал салют в ответ на четкий приказ. В последний момент замер, осознав, кто стоит перед ним. Но колдунья из далекого племени аланов, действительно, была права. Опять. Снова. Всегда.

Через несколько дней новый римский император Валентиниан назначил Флавия Аэция магистром конницы в Галлии с правом ведения войны.

— Чего он недовольно ворчит? Что ему не нравится?! — Аттила почти не отпускал Тамиру от себя.

— Давай я с ним поговорю. Только позволь сделать это наедине, — княжна испытующе и почти умоляя, посмотрела братцу прямо в глаза.

— О чем? О чем ты с ним будешь говорить? И почему без меня?

— Аттила, ему сейчас нелегко. Ты же знаешь его понятия о чести. Он вынужден принять твою помощь. Позволь его гордости обойтись без лишних ударов с твоей стороны. Такие испытания могут повредить дружбе.

— Дай слово, что ты не…

— Не возлягу с ним как с мужчиной? Не бойся. Это не входит в мои планы.

В шатре Аэция Тамира сделала несколько пассов руками у входа.

— Что это было?

— Теперь нас не смогут подслушать. Вернее, стражники услышат ни к чему не обязывающие слова утешения и обещания дружбы.

— А ты, разве, пришла не утешить меня?

— Нет. Мне нужен твой доклад, магистр, — чеканная латынь, прозвучавшая из уст Тамиры, заставила Флавия вскочить на ноги.

— Ты кто?!

— Ты не должен этого знать. Доклад, магистр. Мне необходимо знать все о лимесах Ренуса, Шварцвальда, о провинциях Галлии, Британии, о продвижении вандалов в Африке.

— Вдоль укреплений на Нижнем Ренусе расселены союзные племена франков. По среднему и верхнему течению — бургунды. Они же оттеснили алеманов и маркоманов из Шварваальда. Готы прошли вдоль Альп, расселены в Провинции. Сын Алариха Теодорих стал царем Тулузского царства. Вандалам Рим не помешал пройти по Испании, выйти к проливу, форсировать его. А сейчас тем более не помешает вождю вандалов Гейзериху завоевывать Карфагенских экзорхат Византийской империи.

— Как я понимаю, война с Сассанидами в Азии тоже более не в компетенции Рима?

— Так точно, — им обоим не требовалась карта, чтобы видеть всю картину. Италия отсечена от Галлии землями союзных готов. С запада и юга ей угрожают вандалы. Иллирия — проходной двор для Византии.

— И гунны. Которым ты показал дорогу к Риму.

— Я?! Но у меня был приказ! — кровь бросилась в лицо Аэция.

— Тем не менее. Шестьдесят тысяч. К порогу собственного дома ты привел их сам. Алариху потребовалось чуть больше воинов, чтобы взять Рим штурмом. Этими гуннами командует очень честолюбивый воин. Очень умный. Впрочем, своего побратима ты знаешь не хуже меня.

— Что мне делать?

— Дай Аттиле такие дары, которые заставят его забыть о войне. Пусть византийцы дадут ему такой почет, что он забудет о славе. Самому тебе потребуется создать на месте провинции Галлия несколько союзных государств. Нужна будет война. Только такая, чтобы они сами сражались за землю, которая скоро — всего лет через сто — и так будет их землей.

— Это пророчество?

— Это приказ, магистр! Иначе Римская империя погибнет бесславно. Растает как лед на солнце. Должны остаться наследники.

— А где я им битву возьму?

— Ты царства создай. По образцу империи. С законами, царями, армиями. В союз их объедини. Pax Romanus. Новый. А война… Придет к вам война, — что-то странное мелькнуло на лице княжны. Или, все же, не княжны? — Жди, — внезапно она оказалась совсем рядом и ее губы коснулись губ римлянина. Ему показалось, что его всего опалило пламенем. Но Тамира уже отстранилась. Несколько пассов руками: — Добрых снов, брат.

Аттила пребывал в восторге. Всю обратную дорогу он веселился, то и дело срывал коня на рысь:

— Ты видела?! Они все мне кланялись! И ты посмотри, сколько золота!

— Да. У Бледы не будет и половины того, что привезешь ты. А еще Руа наверняка поручил ему вернуть беглецов. Дело безнадежное. От вас бегут только римские поселенцы. Их Византия не выдаст никогда.

— Да. Пора ставить Византию на колени. Ты видела их город? Вот это стены! Но Аэций мне рассказывал, я помню! Есть такие машины, которые способны стены проломить. А еще я придумал: можно строить высокие башни и ставить на них лучников.

— М-да. Горе тебе, Византия, — усмехнулась княжна. «Впрочем, сама виновата: нечего было гуннов звать воевать против готов», — мысленно добавила уже Виргилия.

Все оказалось именно так, как она и говорила. Руа был крайне недоволен Бледой. Решил сам начать переговоры с византийским императором. Переговоры текли ни шатко, ни валко. Обе стороны старательно готовились к войне. Тут в город гуннов примчалась в сопровождении небольшого отряда какая-то девица. Тамиру по-прежнему не приглашали на совет. Но в этот раз за ней прибежала Ильдико:

— Приехала Кримхильда. Тамира, бургунды убили моего брата!

— Сигурда? — вот это новости!

— Хаген из Тороне убил его на охоте, а тело подбросил на порог Кримхильды!

— Этот мог.

— Он не мог! Он сделал это! Что же будет?

— Руа не преминет воспользоваться ситуацией. Будет война, Ильдико.

Это была не просто война. Гунны обрушились на государство бургундов опустошительным смерчем. Их столицу — Вангионум — сожгли дотла. В прекрасной долине реки Неккар не осталось ни одного живого человека. В решающей битве погибло около двадцати тысяч бургундов. Те, кто выжил, отошли за укрепления римлян. С римлянами гунны воевать не стали. Кримхильда исчезла из стана гуннов сразу после первого же боя. Горевать о женщине никто не стал. Аттила вернулся из похода. Тамира терпеливо выслушивала его рассказы о доблести и беспощадности гуннских воинов. Под конец гунн вздохнул:

— А Хагена убили. Не мы. Но я видел его тело — его повесили на дереве. Только весили уже обескровленного. Наверное, потому что там убивают воинов ударами в спину, они и проиграли. Аэций дал убежище остаткам народа Хагена. А я бы добил.

После этого набега переговоры с Византией весьма оживились. Император Феодосий исправно выплачивал золото. Даже начал отдавать выкуп за каждого беглеца. Но Руа этого показалось мало. С небольшим отрядом он выступил в сторону границ Византии. Вместе с ним отправился его наследник — Бледа. И, что почти никого не удивило, колдунья Тамира. Но то, что не удивило простых воинов, просто потрясло Аттилу:

— Зачем?! Зачем ты едешь с ними?!

— Тебе же сказал брат: я ему нужна, — она как всегда оставалась спокойной. Вот только Бледа не сказал младшему, зачем понадобилась колдунья. А перед этим вызвал ее к себе в шатер и приказал убить Руа. «Тебе дорог Аттила? Ты же любишь его. Если ты выполнишь мою просьбу, клянусь белыми пиками Тенгри, его жизни ничего не будет угрожать».

Небольшая армия уже почти дошла до границы Византии. Случилась гроза. Руа заявил, что небесный огонь — это знак Тенгри и двинулся вперед. Воины оглядывались на Бледу и Тамиру, которая не отходила от наследника в этом походе. «Да, это знак», — бросила колдунья. Не сказала, правда, знак чего. А в следующее мгновение молния ударила прямо в Руа. Его обугленное тело положили в повозку, повернули в становище. Бледа всю дорогу молчал. Оставался последний дневной переход. Гонец примчался из облака пыли. Поскольку Тамира все время была рядом, она не могла не услышать: Аттила умирает.

— Ты же поклялся! — ее гневу не было предела.

— Я не нарушал клятвы! Я бы не посмел, — очень тихо произнес Бледа, заметив стремительный язычок пламени на пальцах женщины. — Если ты его спасешь, я выполню любую твою просьбу. Клянусь.

Еще никогда Тамира так не летела верхом на своем Огоньке. Наплевать на всех воинов, на то, что о ней подумают. Вот уже почти четверть века она здесь — в этом Тенгри забытом месте! И все — псу под хвост?! Ну, нет! Не позволю! В становище женщина ворвалась в покои Аттилы. Одного взгляда хватило, чтобы понять: яд. Была бы рана — никаких сложностей. Что-то, а исцелять раны за свою долгую жизнь Виргилия научилась мастерски. Болезнь? Не с ее кровником! Она тоже очень давно заметила, что, братаясь с кем-то, здорово улучшала его жизнь — человека начинали обходить стороной лихорадки и прочие неприятности. А вот яды! Увы, она не Эритея. Даже распознать отраву — чертовски сложно. А уж лечить!

— Прости, родной, — оставался единственный способ. Она рассекла кожу на запястье больного, отсосала немного крови. Горечь. Вязкая горечь тут же наполнила рот. Слава Богу! Мышьяк. Ну, с этим-то даже она справится. Найти серу, молоко. Давать пить. Очень осторожно заживить все ранки, которые мышьяк разъедает в животе доступным только ей колдовским способом. Это просто. Как порез зарастить. Например, свежую царапину на запястье побратима. Всю ночь, день и еще день с ночью волшебница не отходила от больного. Наконец, он пришел в себя. Слабый, бледный открыл глаза. — Я рядом. Все уже хорошо. Тебе надо поспать.

— Не хочу. Ты мне нужна. Чтобы жить.

— Аттила?

— Один раз. Единственный. Подари мне его. Я состарился. А ты — такая же, как в день нашей встречи. Я смотрел на тебя, вдыхал твой запах, слышал твой голос все эти годы. Это расплата за мою трусость. Я должен был настоять, чтобы ты стала моей женой, — его руки нежно обняли ее. А его глаза говорили яснее слов. Виргилия сначала подалась вперед, к его губам, а потом все осталось где-то очень далеко. Она не ожидала, что этот мужчина может быть настолько чуток и ласков. Рассвет вполз в окно покоев. — Ты подарила мне больше чем жизнь. Ты вернула мне самого себя, — едва слышный шепот.

Он уснул. С первыми лучами солнца княжна решительно вошла в покои Ильдико:

— Скажи, зачем ты отравила своего мужа? — и та поняла, что отпираться бесполезно. Глядя ненавидящими глазами на бывшую подругу, крикнула:

— Потому что он любит только тебя! Сколько раз, засыпая рядом со мной, он звал ту, кто никогда не возляжет с ним! Кто даже не видит в нем мужчины! Ты убьешь меня? Небесным огнем?!

— Нет. Тебя покарает Тенгри, — Виргилия развернулась, вышла. Заклятие будет действовать медленно. Его нельзя остановить. Вот же дура! От идиотской ревности этой дуры чуть не рухнуло все! Она вернулась к Аттиле. Он имеет право узнать первым. Едва гунн проснулся, колдунья коснулась губами его лба.

— Прощаешься?

— Я должна ехать.

— К нему? — во взгляде, голосе, даже в тихом дыхании — тоска.

— Флавию Аэцию угрожает смертельная опасность. Я чувствую. И я должна успеть. Как успела к тебе. Я не могу опоздать.

— Вернешься?

— Не знаю, смогу ли. Но мы еще увидимся. Ты веришь мне?

— Верю.

Ее никто не пытался задержать. Потому что Бледе она сказала, что выбирает свободу. Воля! Воля!! Воля!!! Виргилия знала, что все сделано верно. Она мчалась, и время послушно замерло в ее руке. Всаднице не требовались дороги, подставы — все прочь! Вихрем обрушилась на убийц, едва ворвалась во двор виллы. Ночью, в полной темноте разила, разила, разила. Неотвратимо. Беспощадно.

— Да сколько же вас?! — уже несколько ударов пропущены. Это не страшно. Страшно, если кто-то прорвется в спящий дом. — Умерли они там, что ли?!

Заполошный крик раба заставил Аэция выскочить на звуки боя как был: в короткой тунике, босой, без оружия. Впрочем, хорошему воину требовались несколько мгновений, чтобы завладеть мечом. Дальше остался просто бой. Флавий уже знал, с кем сражается плечом к плечу. Когда враги кончились, подхватил падающую женщину. Та была ранена. Кровь на губах. Хриплый голос:

— Спрячь меня. Там, куда никто не зайдет. Сутки. Поклянись, что сам не зайдешь!

— Тамира!

— Клянись! Спасением души, — она знала, что Аэций христианин. Знала, какую клятву стребовать.

— Клянусь.

— Помоги. Быстрее. Какой-нибудь сарай. Хлев. Овин — без разницы. Быстрее!

Он прижал ее к себе. Раненая закрыла глаза. От его плеча пахло мятой. Маслом лимонника. Потом, кровью. Хрупкой Виргилию не назвал бы даже Корд. Но Флавий Аэций — сильный. Донес. Осторожно уложил на сено. Действительно, сарай.

— Уходи. Сейчас. И помни. Сутки.

— Тамира!

— Да иди же!

Он выскочил прочь, закрыл дверь на засов. Сквозь щели тут же полыхнуло золотое сияние. Римлянин бессильно опустился на землю. Сутки. Надо подождать всего лишь сутки. Подбежали домашние рабы. Аэций приказал сжечь тела убитых врагов, под страхом смерти запретил близко подходить к сараю. Начал ждать. К вечеру велел приготовить покои, ужин, согреть воды, принести масла и одежду. Рабы шептались, что приедет важная гостья. Как только стемнело, Флавий не выдержал, устроился возле сарая. Сейчас, вот сейчас! Едва полыхнуло уже знакомое золотое сияние, бросился внутрь. Увидел, как женщина открывает глаза.

— Тамира! Ты!

— Все хорошо, — она встала. Даже на одежде не осталось никаких следов.

— Ты что, правда, колдунья? — вот не ожидала Виргилия даже не удивления — отчаяния. Словно обманула в чем-то хорошего человека. Он христианин, конечно. И-и? Что с этим делать?!

— Ты же знал, что у меня есть особый дар, почему тебя это удивляет и отталкивает? Я, что? Похожа на слугу дьявола? — вот только теологических диспутов ей сейчас не хватало!

— Нет. Нет! Ты — ангел-хранитель? — он готов был уцепиться за соломинку.

— Да нет же! Нет! Флавий! Я — Тамира! А ты слишком сильно ждал меня, вот и поверил в чудо. Ждал? — она шагнула к нему. Как когда-то. В его серых глазах — радость, граничащая с безумием.

— Я не просто ждал. Я люблю тебя. И всегда любил. И всегда буду любить. И мне все равно, кто ты. Потому что ты — здесь, со мной, — ожидание длинной в четверть века оборвалось внезапно.

Ужин? Горячая вода? К чему? Они оба знали, чего хотели. Оба шли навстречу, и больше не было между ними преград. Утро. Самые сложные разговоры случаются утром.

— Ты сбежала?

— Нет. Меня отпустили. После того, как я спасла Аттиле жизнь. Ты один на вилле. А где семья?

— Жена умерла. Сын у родни в Риме. Я не повез его в изгнание. Мальчишке надо учиться.

— И что дальше? — самый страшный вопрос.

— Я проиграл гражданскую войну. Мой противник погиб, но я проиграл.

— Хорошо. Значит, в Галлию поеду я.

— Ты?!

— Неужели ты думаешь, что я шутила в прошлый раз? — Виргилия приподнялась на локте, внимательно разглядывая лицо мужчины. — Это ты позволил бургундам скрыться в долинах Родануса?

— Они — да. Это было страшно, Тамира. Они пережили катастрофу. Кримхильда, к тому же, очень не вовремя убила Хагена. Да, он совершил преступление. Но убивать в спину военного вождя накануне битвы — это предательство. Никакая месть не оправдывает подлого удара в спину. К тому же, именно она привела гуннов. Я согласился с судом Теодориха. Кримхильду удавили. Тело бросили в лесу.

— И?

— Что?

— Ты не понял? Гунны теперь знают дорогу не только до Рима. Но и до Ренуса. И Аттила придумал, как можно штурмовать города. Они готовы использовать стенобитные машины и тараны. А еще — строить башни для лучников и подводить их прямо к стенам города. Все, Флавий. Жди. Вопрос в том, насколько ты будешь готов к этой встрече. Как вчера на вилле: один против всех? Или командуя армией? На поле сражения. Спроси свою совесть. Ты, я знаю, не служишь императору. Ты служишь Риму. Так почему ты в изгнании?

— Что ты предлагаешь?

— Тебе известен способ вернуть себе власть.

— Опять ехать к гуннам?

— Вставать на колени, унижаться, питаться кореньями — все это честнее, чем посыпать голову пеплом в бессилии.

— Женщины не ведут такие разговоры. Хотя, будь ты обычной женщиной, скорее всего, мы бы не встретились. Тебя прислал Аттила?

— Скажем так, он был крайне недоволен тем, что я собралась ехать к тебе.

— А! Так он знает! — на лице воина, равного которому не было в Риме, расплылась самодовольная улыбка. За которую он тут же получил кулачком в живот:

— Вы — несносные мальчишки! Какими были, такими и остались! У обоих уже седина на висках, а все туда же! Ты можешь думать головой?!

— Я думал. Целый год думал. Это, действительно, единственное решение. И ты права. Я знаю, что Аттила рано или поздно приведет сюда гуннов. Я должен успеть. Я готов быть тем, кто позволит Риму уйти со славой. А не сгинуть в чреде прочих царств и империй. Надо будет убить — убью. Уже убивал. Предать не смогу.

— Аттила это знает, поэтому не сможет отказать тебе в помощи.

— Так и я тоже знаю. Поговорить с тобой — это как с самим собой. Не надо лгать и выворачиваться. Я благодарен Богу, что ты есть. Ты поедешь со мной?

— Я провожу тебя. Но, Флавий?

— Да?

— Отъезд можно отложить на день?

— Как прикажет моя повелительница.

Они выехали до зари. Аэций не взял с собой никого. Так, вещи в дорогу, сменные кони. Ничего больше не требовалось. Ночевать у костра? В лесу? С чего бы подобная ерунда напугала двоих воинов? Уже после переправы через Падус на ночевке Флавий сидел-сидел, а потом как-то враз закрыл глаза, привалился к дереву. Виргилия замерла. Доставать оружие? Не поможет оно здесь. Почти бесшумные шаги.

— Зачем? — первой заговорила она.

— Он просто спит. Я уйду — проснется. Надо поговорить, — высокий худой мужчина шагнул в освещенный круг, устроился рядом с огнем. Из пламени к его рукам метнулись саламандры, которых он ласково коснулся длинными чуткими пальцами. — Мы еще не готовы к большой битве. Как показала война с бургундами, Западу нечего противопоставить гуннской угрозе. И гуннов, как я понимаю, вел еще не лучший полководец.

— Ты верно понимаешь.

— Отвлеки их. Дай нам десять-пятнадцать лет. Пусть племена превратятся в государства. Сейчас все еще слишком хрупко. А гунны не дадут им второго шанса.

— Симон!

— Я знаю, что прошу слишком многого.

— И знаешь, что я не смогу отказаться. Поэтому пришел ты. Ни Эритея, ни Тиль. Даже Корд не рискнул. А тебе я не смогу отказать. Это подло.

— Значит, пятнадцать лет, — прочитать что-либо на лице Симона невозможно. Он коротко кивнул, встал, так же тихо ушел в темноту. Виргилия перебралась под руку к Аэцию. Тот проснулся было, почувствовал сонное дыхание женщины, снова расслабился, задремал.

В становище хоронили Ильдико.

— Ее лицо покрылось гнойными язвами, я вывез ее в поле и запретил к ней приближаться, — голос Аттилы звучал мертво.

— Я тоже потерял жену, — Аэций вспомнил, что рядом стоит его брат. — Лихорадка после родов. Мой сын растет без матери. Да и без отца.

— Я скажу Византии, что ты должен получить все то, что было у тебя отнято. Мои отряды уже на границе с ними, — гунн положил руку на плечо брата.

— Я не хотел бы принимать твою помощь. Но другого пути у меня нет.

— Тамира останется здесь.

— Это не мое решение. Она сама так решила.

А куда Византии было деваться после этого? Флавий Аэций не просто вернулся в Рим со славой. Полномочия, предоставленные ему императором, оказались почти безграничны. Он женился. У него родился второй сын. Аттила все это рассказывал Тамире. Они жили в одних покоях. Сначала женщина сама пришла к нему в ночь после похорон Ильдико, да так и осталась. Почти двадцать лет войны с гордой Византией. Пока не пал Наисс, у Феодосия еще оставалась надежда. Но после Наисса дорога на Константинополь распахнулась для гуннов настежь. Бледа удерживал брата от решительных действий. Погиб на охоте. Шута Зеркона Аттила зарезал собственной рукой со словами: «Ступай за своим господином!» Между столицей Византии и гуннами оставался лишь авторитет императора Феодосия, укрепленный чудовищными грудами золота — дань Византии гуннам выросла в два раза. Внезапно Феодосий упал с коня, сломал себе шею. Аттила тут же собрал всех союзных воинов: германцев Валамира, гепидов Ардариха, ругов, скиров, герулов, тюрингов. Бесчисленное дикое воинство, жаждущее крови. Обреченный Константинополь приготовился к смерти, напоследок отказался выплачивать дань.

И тут в ставку Аттилы прибыл посланец. Назвался евнухом римской принцессы Юсты Граты Гонории — старшей сестры императора. Передал даже не просьбу — мольбу — вождю гуннов спасти ее от брака со старым патрицием Геркуланом. Вместе с письмом и золотом в сундуке, переданном Аттиле, лежал императорский перстень.

— Кажется, так принято скреплять брачные узы в империи? Обменом кольцами? — Аттила насмешливо посмотрел на гонца по имени Гиацинт.

— Так угодно моей госпоже, — а что тот еще мог сказать? Стоя посреди небывалой армии? Взгляд умных серых глаз задержался на бледном лице единственной на совете женщины. Чего это она замерла чуть в стороне от высокого кресла Аттилы? «Чего-чего»? Виргилия не верила собственным глазам. Перед ней стоял Тиль. Лично. Настоящий Тиль. Это означало только одно: время пришло. Вот и состоялся призыв гуннов римской августой. Ну, не могла римлянка, будучи в здравом уме и доброй памяти, по собственной инициативе натворить такое!

— Хорошо же. Завтра ты отправишься к своей госпоже, чтобы передать ей ответные дары. С ними — только одно слово: «Жди».

Княжна Тамира резко повернулась, демонстративно покинула зал. Никто не удивился. Все знали, что она давно является единственной наложницей вождя. Но от предложения империи не отказываются. Тем более — из-за женщины. Даже — из-за колдуньи. За ней никто не осмелился пойти, как никто не посмел остановить ее, когда всадница промчалась из города прочь.

Виргилия сидела на холме, покусывала травинку. Там-то ее разыскал Тиль. Присел рядом. Сорвал полевой цветок, воткнул женщине в рыжие волосы:

— Так-то лучше.

— Идея с письмом, судя по всему, принадлежит Эритее. Августа-то хоть в курсе?

— О! Гонория в полном восторге!

— А Корд?

— Ну, наш друг очень занят в последнее время. Сначала помогал бургундам обустраиваться. Сейчас вправляет мозги готам. В том числе — из окружения матери императора. Та-то в первом браке была за дядей их нынешнего царя. О! А знаешь, что Хаген вернул золото нифлунгам? Успел перед смертью. Сказка, скажу я тебе, получилась — загляденье! Золото, конечно, уже не Корд принимал. Эритеечка постаралась. Русалкой прикинулась. Но самое смешное: эти сокровища, между прочим, реально везли воины императора Максена. В Британию. Там всякая утварь священная. Меч, опять же. Симон довез. До Гластонбери. Там он Иосифа Аримафейского когда-то похоронил. Вот и закопал. Рядом с могилой. После того как британцы приехали к Аэцию за военной помощью, а тот им отказал. Конечно, в Британии римлян почти не осталось. Так — вожди валлийцев. Их легендарного уже Анна ап Максена знаешь, как на самом деле звали? Антоний Донаций Григорий. Сейчас там Симон с Эритеей что-то мутят. У франков правят вожди со священной кровью самого раби Иешуа из колена Давидова. В Ирландии появился замечательный епископ христиан. Его там за святого почитать кинулись. Так и называют: святой Патрик. У бургундов правит сын Гундахара и валькирии Брунхильды Гундиох.

— Валькирии?

— Ну, это такие крылатые девы-воительницы германского бога Одина. Брунхильду Один лишил крыльев, а Сигурд помог Гундахару укротить ее.

— Пятьдесят лет. Всего пятьдесят лет. Европа готова к битве, в которой родится новый мир.

— Все как ты и предлагала. Помнишь?

— Помню.

— Тогда чего грустишь? О! Я же и тебе письмецо привез, — Тиль пошарился в рукаве, вытащил самый настоящий кожаный тубус. В тубусе оказался самый настоящий свиток пергамента. — Ну, не буду мешать, — посланник ушел также незаметно, как и появился. Впрочем, Виргилии было уже не до него. Одна безупречно ровная строчка. Простые слова. «Люблю. Жду. Аэций».

Конец ознакомительного фрагмента.