Неточные совпадения
Он
слушал Ленского с улыбкой.
Поэта пылкий разговор,
И ум, еще в сужденьях зыбкой,
И вечно вдохновенный взор, —
Онегину всё было ново;
Он охладительное слово
В устах старался удержать
И думал: глупо мне мешать
Его минутному блаженству;
И без меня пора придет,
Пускай покамест он живет
Да верит мира совершенству;
Простим горячке юных лет
И юный жар и юный
бред.
Она как будто начинала
бредить. Потом вдруг замолкла. Это было так странно, точно она вышла из комнаты, и Самгин снова почувствовал холод испуга. Посидев несколько минут, глядя в заостренное лицо ее,
послушав дыхание, он удалился в столовую, оставив дверь открытой.
Многие, ох многие не веруют и оглушают сим людей несведущих; ты же не
слушай, ибо сами не знают, куда
бредут.
«Я никогда не любил жену… — думал Привалов,
слушая этот
бред. — А вот человек, который действительно отдал ей все, что может отдать человек».
Надежда Васильевна с ужасом
слушала этот сумасшедший
бред и сама начинала чувствовать, что недалека от сумасшествия. Галлюцинации мужа передавались ей: это был первый шаг к сумасшествию. Она не знала, что ей делать и как отнестись к этим галлюцинациям мужа, которые стали повторяться. Когда она рассказала все доктору, он внимательно ее выслушал и задумчиво проговорил...
Полуянов мог только улыбаться,
слушая этот
бред, подводимый им под рубрику «покушений с негодными средствами». Он вообще усвоил себе постепенно покровительственный тон, разговаривая с Харитоном Артемьичем, как говорят с капризничающими детьми. Чтоб утешить старика, Полуянов при самой торжественной обстановке составлял проекты будущих прошений, жалоб и разных докладных записок.
Незрячие глаза расширялись, ширилась грудь, слух еще обострялся: он узнавал своих спутников, добродушного Кандыбу и желчного Кузьму, долго
брел за скрипучими возами чумаков, ночевал в степи у огней,
слушал гомон ярмарок и базаров, узнавал горе, слепое и зрячее, от которого не раз больно сжималось его сердце…
Таисья только качала головой,
слушая этот
бред. Вечером завернул о. Сергей, уже слышавший о несчастии. Нюрочка встретила его с красными от слез глазами. Она догадалась, что о. Сергея пригласил Вася.
— Ах, да не все ли равно! — вдруг воскликнул он сердито. — Ты вот сегодня говорил об этих женщинах… Я
слушал… Правда, нового ты ничего мне не сказал. Но странно — я почему-то, точно в первый раз за всю мою беспутную жизнь, поглядел на этот вопрос открытыми глазами… Я спрашиваю тебя, что же такое, наконец, проституция? Что она? Влажной
бред больших городов или это вековечное историческое явление? Прекратится ли она когда-нибудь? Или она умрет только со смертью всего человечества? Кто мне ответит на это?
Луша с удовольствием согласилась принять участие в спектакле, потому что сидеть в своем флигельке и
слушать пьяный
бред отца ей было хуже смерти.
Мать встала позади Софьи и, положив руки на ее плечо, с улыбкой глядя в бледное лицо раненого, усмехаясь, заговорила, как он
бредил на извозчике и пугал ее неосторожными словами. Иван
слушал, глаза его лихорадочно горели, он чмокал губами и тихо, смущенно восклицал...
И опять оба сидим на полу да ждем, а она вдруг начала как будто
бредить, вздыхать да похлипывать, и по реснице слезка струит, а по струнам пальцы, как осы, ползают и рокочут… И вдруг она тихо-тихо, будто плачет, запела: «Люди добрые,
послушайте про печаль мою сердечную».
В другое время он вдруг смущался в пылу самых искренних излияний, с боязнию
слушал ее страстный, восторженный
бред.
—
Слушайте, мы сделаем смуту, — бормотал тот быстро и почти как в
бреду. — Вы не верите, что мы сделаем смуту? Мы сделаем такую смуту, что всё поедет с основ. Кармазинов прав, что не за что ухватиться. Кармазинов очень умен. Всего только десять таких же кучек по России, и я неуловим.
Смотрел я на нее,
слушал грустную музыку и
бредил: найду где-то клад и весь отдам ей, — пусть она будет богата! Если б я был Скобелевым, я снова объявил бы войну туркам, взял бы выкуп, построил бы на Откосе — лучшем месте города — дом и подарил бы ей, — пусть только она уедет из этой улицы, из этого дома, где все говорят про нее обидно и гадко.
— „Не
слушай, бога ради, что я вру, — сказал он, испугавшись, вероятно, моего взгляда, — сам не знаю, как выпил лишний стакан вина, от этого жар,
бред…
Человеку дан один язык, чтоб говорить, и два уха, чтобы
слушать; но почему ему дан один нос, а не два — этого я уж не могу доложить, Ах, тетенька, тетенька! Говорили вы, говорили, бредили-бредили — и что вышло? Уехали теперь в деревню и стараетесь перед урядником образом мыслей щегольнуть. Да хорошо еще, что хоть теперь-то за ум взялись: а что было бы, если бы…
—
Слушай! не мути ты меня, Христа ради! — сказал он, — ведь мы уж и так наяву
бредим.
— Тс! тише! Бога ради, не называй его моим мужем: над тобой станут все смеяться. Что ты на меня так смотришь? Ты думаешь, что я
брежу?.. О нет, мой друг!
Послушай: я чувствую в себе довольно силы, чтоб рассказать тебе все.
Аркадина. Да? Однако же вот он не выбрал какой-нибудь обыкновенной пьесы, а заставил нас прослушать этот декадентский
бред. Ради шутки я готова
слушать и
бред, но ведь тут претензии на новые формы, на новую эру в искусстве. А по-моему, никаких тут новых форм нет, а просто дурной характер.
Рябинин лежал в совершенном беспамятстве до самого вечера. Наконец хозяйка-чухонка, вспомнив, что жилец сегодня не выходил из комнаты, догадалась войти к нему и, увидев бедного юношу, разметавшегося в сильнейшем жару и бормотавшего всякую чепуху, испугалась, испустила какое-то восклицание на своем непонятном диалекте и послала девочку за доктором. Доктор приехал, посмотрел, пощупал,
послушал, помычал, присел к столу и, прописав рецепт, уехал, а Рябинин продолжал
бредить и метаться.
И долго, долго
слушал я;
И мнилось, звучная струя
Сливала тихий ропот свой
С словами рыбки золотой.
Тут я забылся. Божий свет
В глазах угас. Безумный
бредБессилью тела уступил…
Женщина
слушала, перестав дышать, охваченная тем суеверным страхом, который всегда порождается
бредом спящего. Его лицо было в двух вершках от нее, и она не сводила с него глаз. Он молчал с минуту, потом опять заговорил дивно и непонятно. Опять помолчал, точно прислушиваясь к чьим-то словам. И вдруг женщина услышала произнесенное громко, ясным и твердым голосом, единственное знакомое ей из газет японское слово...
Ипполит Сергеевич
слушал её
бред и думал; «В ней есть всё, кроме того, чему необходимо следовало бы быть…»
— Ты, может быть, видела страшный сон, — говорил Ордынов, — может быть, тебе привиделось что-нибудь… да? Может быть, он испугал тебя… Он в
бреду и без памяти… Может быть, он что-нибудь говорил, что не тебе было
слушать?.. Ты слышала что-нибудь? да?
Вы
слушаете меня, как человека, который
бредит во сне?
— Не ропщу я на Господа. На него возверзаю печали мои, — сказал, отирая глаза, Алексей. — Но
послушай, родной, что дальше-то было… Что было у меня на душе, как пошел я из дому, того рассказать не могу… Свету не видел я — солнышко высоко, а я ровно темной ночью
брел… Не помню, как сюда доволокся… На уме было — хозяин каков? Дотоле его я не видывал, а слухов много слыхал: одни сказывают — добрый-предобрый, другие говорят — нравом крут и лют, как зверь…
Дурачок, в изодранной сермяге и босой, вымокший на дожде, таскает в сени дрова и ведра с водой. Он то и дело заглядывает ко мне в горницу; покажет свою лохматую, нечесаную голову, быстро проговорит что-то, промычит, как теленок, — и назад. Кажется, что, глядя на его мокрое лицо и немигающие глаза и
слушая его голос, скоро сам начнешь
бредить.
— Но этот сумасшедший
бред несносно долго
слушать, — шепнул на ухо Бодростиной Висленев.
— Мы
слушаем. Я люблю всякий мистический
бред, — заключила Бодростина, обращаясь к гостям. — В нем есть очень приятная сторона: он молодит нас, переносит на минуту в детство. Сидишь,
слушаешь, не веришь и между тем невольно ноги под себя подбираешь.
В среде людей, окружавших труп и слушавших этот Висленевский
бред, пронесся шепот, что «он сумасшедший», но кто-то заметил, что это не мешает выслушать его рассказ, и как рассказ этот всем казался очень любопытным, то Жозефа вывели в смежную комнату, и пока медик, оставаясь в зале, зашивал труп Бодростина, чиновники
слушали Жозефовы признания о том, как было дело.
И затем много времени проходит в молчании. Гусев думает,
бредит и то и дело пьет воду; ему трудно говорить, трудно
слушать, и боится он, чтоб с ним не заговорили. Проходит час, другой, третий; наступает вечер, потом ночь, но он не замечает этого, а все сидит и думает о морозе.
Княжна
слушала, затаив дыхание. Она припомнила, что действительно поведение Капочки за последнее время было очень странно… Для княжны теперь становилось ясно все. Эта предсмертная исповедь была
бредом сумасшедшей.
Более всех, даже ее близких родных, болезнь Полины поразила Ивана Сергеевича Дмитревского, который по-прежнему часто посещал Похвисневых и по целым часам проводил с больной, сперва у ее постели, а затем в ее комнате,
слушая ее фантастический
бред.
Мне это с трусости моей все кажется, что нам повсюду расставлены ехидство, ковы, сети; что на погубление Руси где-то слагаются цифровые универсалы… что мы в тяготе очес проспали пробуждение Руси… и вот она встала и
бредет, куда попало… и гласа нашего не
слушает, зане гласа нашего не ведает…