Неточные совпадения
Ну, дело все обладилось,
У господина сильного
Везде рука; сын Власьевны
Вернулся, сдали Митрия,
Да, говорят, и Митрию
Нетяжело
служить,
Сам князь о нем заботится.
Правдин. Но те достойные люди, которые
у двора
служат государству…
Стародум. Ему многие смеются. Я это знаю. Быть так. Отец мой воспитал меня по-тогдашнему, а я не нашел и нужды себя перевоспитывать.
Служил он Петру Великому. Тогда один человек назывался ты, а не вы. Тогда не знали еще заражать людей столько, чтоб всякий считал себя за многих. Зато нонче многие не стоят одного. Отец мой
у двора Петра Великого…
Когда
у глуповцев спрашивали, что
послужило поводом для такого необычного эпитета, они ничего толком не объясняли, а только дрожали.
Ну, он это взглянул на меня этак сыскоса:"Ты, говорит, колченогий (а
у меня, ваше высокородие, точно что под Очаковом ногу унесло), в полиции, видно,
служишь?" — взял шапку и вышел из кабака вон.
То ли ему было неловко, что он, потомок Рюрика, князь Облонский, ждал два часа в приемной
у Жида, или то, что в первый раз в жизни он не следовал примеру предков,
служа правительству, а выступал на новое поприще, но ему было очень неловко.
Степан Аркадьич покраснел при упоминании о Болгаринове, потому что он в этот же день утром был
у Еврея Болгаринова, и визит этот оставил в нем неприятное воспоминание. Степан Аркадьич твердо знал, что дело, которому он хотел
служить, было новое, живое и честное дело; но нынче утром, когда Болгаринов, очевидно, нарочно заставил его два часа дожидаться с другими просителями в приемной, ему вдруг стало неловко.
— Благородный молодой человек! — сказал он, с слезами на глазах. — Я все слышал. Экой мерзавец! неблагодарный!.. Принимай их после этого в порядочный дом! Слава Богу,
у меня нет дочерей! Но вас наградит та, для которой вы рискуете жизнью. Будьте уверены в моей скромности до поры до времени, — продолжал он. — Я сам был молод и
служил в военной службе: знаю, что в эти дела не должно вмешиваться. Прощайте.
—
Служил, кажется, — да я
у них недавно.
— Что ты? что ты? Печорин?.. Ах, Боже мой!.. да не
служил ли он на Кавказе?.. — воскликнул Максим Максимыч, дернув меня за рукав.
У него в глазах сверкала радость.
— А зачем же так вы не рассуждаете и в делах света? Ведь и в свете мы должны
служить Богу, а не кому иному. Если и другому кому
служим, мы потому только
служим, будучи уверены, что так Бог велит, а без того мы бы и не
служили. Что ж другое все способности и дары, которые розные
у всякого? Ведь это орудия моленья нашего: то — словами, а это делом. Ведь вам же в монастырь нельзя идти: вы прикреплены к миру,
у вас семейство.
— Стало быть, вы молитесь затем, чтобы угодить тому, которому молитесь, чтобы спасти свою душу, и это дает вам силы и заставляет вас подыматься рано с постели. Поверьте, что если <бы> вы взялись за должность свою таким образом, как бы в уверенности, что
служите тому, кому вы молитесь,
у вас бы появилась деятельность, и вас никто из людей не в силах <был бы> охладить.
У него уж набралось бы опять, да он говорит: «Нет, Афанасий Иванович, [То есть Васильевич.]
служу я теперь уж не себе и <не> для себя, а потому, что Бог так <судил>.
— Для чего я не
служу, милостивый государь, — подхватил Мармеладов, исключительно обращаясь к Раскольникову, как будто это он ему задал вопрос, — для чего не
служу? А разве сердце
у меня не болит о том, что я пресмыкаюсь втуне? Когда господин Лебезятников, тому месяц назад, супругу мою собственноручно избил, а я лежал пьяненькой, разве я не страдал? Позвольте, молодой человек, случалось вам… гм… ну хоть испрашивать денег взаймы безнадежно?
Сорок пять копеек сдачи, медными пятаками, вот-с, извольте принять, и таким образом, Родя, ты теперь во всем костюме восстановлен, потому что, по моему мнению, твое пальто не только еще может
служить, но даже имеет в себе вид особенного благородства: что значит
у Шармера-то заказывать!
У Льва
служила Белка,
Не знаю, ка́к и чем; но дело только в том,
Что служба Белкина угодна перед Львом...
Ну, гость неприглашенный,
Быть может, батюшка войдет!
Прошу
служить у барышни влюбленной!
Как обходительна! добра! мила! проста!
Балы дает нельзя богаче,
От рождества и до поста,
И летом праздники на даче.
Ну, право, что́ бы вам в Москве
у нас
служить?
И награжденья брать и весело пожить?
Впрочем, — прибавил Николай Петрович, потирая лоб и брови рукою, что
у него всегда
служило признаком внутреннего смущения, — я тебе сейчас сказал, что ты не найдешь перемен в Марьине…
Я
у вашего дедушки в бригаде
служил, — обратился он опять к Аркадию, — да-с, да-с; много я на своем веку видал видов.
— Чтобы вам было проще со мной, я скажу о себе: подкидыш, воспитывалась в сиротском приюте, потом сдали в монастырскую школу, там выучилась золотошвейному делу, потом была натурщицей, потом [В раннем варианте чернового автографа после: потом — зачеркнуто: три года жила с одним живописцем, натурщицей была, потом меня отбил
у него один писатель, но я через год ушла от него,
служила.] продавщицей в кондитерской, там познакомился со мной Иван.
— Давно
служите у Зотовой?
— Народ
у нас смиренный, он сам бунтовать не любит, — внушительно сказал Козлов. — Это разные господа, вроде инородца Щапова или казачьего потомка Данилы Мордовцева, облыжно приписывают русскому мужику пристрастие к «политическим движениям» и враждебность к государыне Москве. Это — сущая неправда, — наш народ казаки вовлекали в бунты. Казак Москву не терпит. Мазепа двадцать лет
служил Петру Великому, а все-таки изменил.
У них есть Кант, Гегель, но наиболее родственной им философией
служит философия Фихте, Штирнера, Ницше.
— Семьдесят лет живу… Многие, бывшие студентами, достигли высоких должностей, — сам видел! Четыре года
служил у родственников убиенного его превосходительства болярина Сипягина… видел молодым человеком, — говорил он, истекая слезами и не слыша советов Самгина...
Волнуемый томлением о женщине, Клим чувствовал, что он тупеет, линяет, становится одержимым, как Макаров, и до ненависти завидовал Дронову, который хотя и получил волчий билет, но на чем-то успокоился и, поступив
служить в контору Варавки, продолжал упрямо готовиться к экзамену зрелости
у Томилина.
Тут
у него мелькнула мысль, что, может быть, Марина заставит и его
служить ей не только как юриста, но он тотчас же отверг эту мысль, не представляя себя любовником Марины.
Вспомнил, что грузины и армяне
служат в армии, дослуживаются до генеральства.
У нас нет генералов-семитов, а вот в Англии нередко евреи становятся лордами, даже один из вице-королей Индии был еврей.
Забавно было видеть, как этот ленивый человек оживился. Разумеется, он говорит глупости, потому что это предписано ему должностью, но ясно, что это простак, честно исполняющий свои обязанности. Если б он был священником или
служил в банке,
у него был бы широкий круг знакомства и, вероятно, его любили бы. Но — он жандарм, его боятся, презирают и вот забаллотировали в члены правления «Общества содействия кустарям».
Нестерпимо длинен был путь Варавки от новенького вокзала, выстроенного им, до кладбища. Отпевали в соборе,
служили панихиды пред клубом, техническим училищем, пред домом Самгиных.
У ворот дома стояла миловидная, рыжеватая девушка, держа за плечо голоногого, в сандалиях, человечка лет шести; девушка крестилась, а человечек, нахмуря черные брови, держал руки в карманах штанишек. Спивак подошла к нему, наклонилась, что-то сказала, мальчик, вздернув плечи, вынул из карманов руки, сложил их на груди.
— Я Варваре Кирилловне
служу, и от нее распоряжений не имею для вас… — Она ходила за Самгиным, останавливаясь в дверях каждой комнаты и, очевидно, опасаясь, как бы он не взял и не спрятал в карман какую-либо вещь, и возбуждая
у хозяина желание стукнуть ее чем-нибудь по голове. Это продолжалось минут двадцать, все время натягивая нервы Самгина. Он курил, ходил, сидел и чувствовал, что поведение его укрепляет подозрения этой двуногой щуки.
— Да, да, эти люди, которым история приказала подать в отставку, возвращаются понемногу «из дальних странствий».
У меня в конторе
служат трое таких. Должен признать, что они хорошие работники…
— Ну, — чего там годить? Даже — досадно.
У каждой нации есть царь, король, своя земля, отечество… Ты в солдатах
служил? присягу знаешь? А я —
служил. С японцами воевать ездил, — опоздал, на мое счастье, воевать-то. Вот кабы все люди евреи были,
у кого нет земли-отечества, тогда — другое дело. Люди, милый человек, по земле ходят, она их за ноги держит, от своей земли не уйдешь.
— Не знаю. Была кокоткой,
служила у Омона, сошлась с одним богатым… уродом, он застрелился…
— Пермякова и Марковича я знал по магазинам, когда еще
служил у Марины Петровны; гимназистки Китаева и Воронова учили меня, одна — алгебре, другая — истории: они вошли в кружок одновременно со мной, они и меня пригласили, потому что боялись. Они были там два раза и не раздевались, Китаева даже ударила Марковича по лицу и ногой в грудь, когда он стоял на коленях перед нею.
— Не очень показывайтесь. А которого ведут — это Ермаков, он тут — посторонний житель, пасека
у него, и рыболов. Он, видите, сектарь, малмонит, секта такая, чтобы в солдатах не
служить.
И воображают, несчастные, что еще они выше толпы: «Мы-де
служим, где, кроме нас, никто не
служит; мы в первом ряду кресел, мы на бале
у князя N, куда только нас пускают»…
Он имеет своего какого-то дохода рублей триста в год, и сверх того он
служит в какой-то неважной должности и получает неважное жалованье: нужды не терпит и денег ни
у кого не занимает, а занять
у него и подавно в голову никому не приходит.
Захар на всех других господ и гостей, приходивших к Обломову, смотрел несколько свысока и
служил им, подавал чай и прочее с каким-то снисхождением, как будто давал им чувствовать честь, которою они пользуются, находясь
у его барина. Отказывал им грубовато: «Барин-де почивает», — говорил он, надменно оглядывая пришедшего с ног до головы.
— Да, именно — своего рода. Вон
у меня в отделении
служил помощником Иван Петрович: тот ни одной чиновнице, ни одной горничной проходу не дает, то есть красивой, конечно. Всем говорит любезности, подносит конфекты, букеты: он развит, что ли?
Где замечала явную ложь, софизмы, она боролась, проясняла себе туман, вооруженная своими наблюдениями, логикой и волей. Марк топал в ярости ногами, строил батареи из своих доктрин и авторитетов — и встречал недоступную стену. Он свирепел, скалил зубы, как «волк», но проводником ее отповедей
служили бархатные глаза, каких он не видал никогда, и лба его касалась твердая, но нежная рука, и он, рыча про себя, ложился смиренно
у ног ее, чуя победу и добычу впереди, хотя и далеко.
— Какие бы ни были, — сказал Тушин, — когда
у вас загремит гроза, Вера Васильевна, — спасайтесь за Волгу, в лес: там живет медведь, который вам
послужит… как в сказках сказывают.
В истории знала только двенадцатый год, потому что mon oncle, prince Serge, [мой дядя, князь Серж (фр.).]
служил в то время и делал кампанию, он рассказывал часто о нем; помнила, что была Екатерина Вторая, еще революция, от которой бежал monsieur de Querney, [господин де Керни (фр.).] а остальное все… там эти войны, греческие, римские, что-то про Фридриха Великого — все это
у меня путалось.
— Викентьев: их усадьба за Волгой, недалеко отсюда. Колчино — их деревня, тут только сто душ.
У них в Казани еще триста душ. Маменька его звала нас с Верочкой гостить, да бабушка одних не пускает. Мы однажды только на один день ездили… А Николай Андреич один сын
у нее — больше детей нет. Он учился в Казани, в университете,
служит здесь
у губернатора, по особым поручениям.
Эта преждевременная чуткость не есть непременно плод опытности. Предвидения и предчувствия будущих шагов жизни даются острым и наблюдательным умам вообще, женским в особенности, часто без опыта, предтечей которому
у тонких натур
служит инстинкт.
— Полноте: ни в вас, ни в кого! — сказал он, — мое время уж прошло: вон седина пробивается! И что вам за любовь —
у вас муж,
у меня свое дело… Мне теперь предстоит одно: искусство и труд. Жизнь моя должна
служить и тому и другому…
— Тебе шестнадцатый год, — продолжал опекун, — пора о деле подумать, а ты до сих пор, как я вижу, еще не подумал, по какой части пойдешь в университете и в службе. По военной трудно:
у тебя небольшое состояние, а
служить ты по своей фамилии должен в гвардии.
И сам Яков только
служил за столом, лениво обмахивал веткой мух, лениво и задумчиво менял тарелки и не охотник был говорить. Когда и барыня спросит его, так он еле ответит, как будто ему было бог знает как тяжело жить на свете, будто гнет какой-нибудь лежал на душе, хотя ничего этого
у него не было. Барыня назначила его дворецким за то только, что он смирен, пьет умеренно, то есть мертвецки не напивается, и не курит; притом он усерден к церкви.
–…второстепенный, которому предназначено
послужить лишь материалом для более благородного племени, а не иметь своей самостоятельной роли в судьбах человечества. Ввиду этого, может быть и справедливого, своего вывода господин Крафт пришел к заключению, что всякая дальнейшая деятельность всякого русского человека должна быть этой идеей парализована, так сказать,
у всех должны опуститься руки и…
Он проел и пропил приданое своей сестры, да и все
у них проел и пропил в тот год, как
служил, и я вижу, что он теперь мучается.