Неточные совпадения
Все это — и сумрак — напомнило Климу
сцену из какого-то неинтересного романа — проводы девушки, решившей
служить гувернанткой, для того чтоб поддержать обедневшую семью свою.
Появление Половодова в театре взволновало Привалова так, что он снова опьянел. Все, что происходило дальше, было покрыто каким-то туманом. Он машинально смотрел на
сцену, где актеры казались куклами, на партер, на ложи, на раек. К чему? зачем он здесь? Куда ему бежать от всей этой ужасающей человеческой нескладицы, бежать от самого себя? Он сознавал себя именно той жалкой единицей, которая
служит только материалом в какой-то сильной творческой руке.
Привалов остался и побрел в дальний конец
сцены, чтобы не встретиться с Половодовым, который торопливо бежал в уборную вместе с Давидом. Теперь маленькая грязная и холодная уборная
служила продолжением театральной
сцены, и публика с такой же жадностью лезла смотреть на последнюю агонию умиравшей певицы, как давеча любовалась ее полными икрами и бесстыдными жестами.
Беглые замечания, неосторожно сказанные слова стали обращать мое внимание. Старушка Прово и вся дворня любили без памяти мою мать, боялись и вовсе не любили моего отца. Домашние
сцены, возникавшие иногда между ними,
служили часто темой разговоров m-me Прово с Верой Артамоновной, бравших всегда сторону моей матери.
В апреле 1876 года я встретил моего товарища по
сцене — певца Петрушу Молодцова (пел Торопку в Большом театре, а потом
служил со мной в Тамбове). Он затащил меня в гости к своему дяде в этот серый дом с палисадником, в котором бродила коза и играли два гимназистика-приготовишки.
Эта глупая
сцена сама по себе, конечно, не имела никакого значения, но в данном случае она
служила вызовом, который Амалия Карловна бросила прямо в лицо Раисе Павловне.
Ныне кашинское виноделие слегка пошатнулось, вероятно, впрочем, только временно. Во-первых, сошли со
сцены коренные основатели и заправители этого дела, а во-вторых, явилась ему сильная конкуренция в Ярославле. Однако ж и доныне кашинскому вину доверяют больше, чем ярославскому, а кашинские рейнвейны, особливо ежели с золотыми ярлыками, и теперь
служат украшением так называемых губернаторских обедов.
Я совершенно не понимаю, почему Пепко расщедрился и выдал дачному оголтелому мужику целым двугривенный. Васька зажал монету в кулаке и помчался через дорогу прямо в кабак. Он был в одной рубахе и портах, без шапки и сапог. Бывший свидетелем этой
сцены городовой неодобрительно покачал только головой и передернул плечи. Этот двугривенный
послужил впоследствии источником многих неприятностей, потому что Васька начал просто одолевать нас. Одним словом, Пепко допустил бестактность.
У нас в труппе
служила выходной актрисой Гаевская, красивая, изящная барышня, из хорошей семьи, поступившая на
сцену из любви к театру без жалованья, так как родители были со средствами.
Изгнанный из театра перед уходом на донские гирла, где отец и братья его были рыбаками, Семилетов пришел к Анне Николаевне, бросился в ноги и стал просить прощенья. На эту
сцену случайно вошел Григорьев, произошло объяснение, закончившееся тем, что Григорьев простил его. Ваня поклялся, что никогда в жизни ни капли хмельного не выпьет. И сдержал свое слово: пока жив был Григорий Иванович, он
служил у него в театре.
Не встреться я с Бурлаком в Кремле на пасхальной заутрени,
служил бы я где-нибудь и уездных городишках на провициальных
сценах и в лучшем случае сделался бы сторублевым актером и ходил бы по шпалам. Ни о какой литературе и речи бы не было.
И пошли вместе старые друзья, с которыми я
служил на одной
сцене. Именно с них, с трагика Николая Хрисанфовича Рыбакова и комика Александра Дмитриевича Казакова, писал Островский героев своего «Леса».
Узнаю, что в прошлом году театр держал Звездочкин, известный московский любитель, и что этот Звездочкин и есть князь Имеретинский.
Служить у него считалось за большое счастье: он первый повысил актерам жалованье до неслыханных дотоле размеров. Звездочкин три раза был антрепренером, неизбежно прогорал и снова жил то в Москве, то в Тамбове, где изредка выступал на
сцене.
Ханов более двадцати лет
служит по провинциальным
сценам.
Я бы с великим удовольствием пропустил эту неприятную, пошлую
сцену, если б она не
служила необходимым изъяснением всего следующего; а так как я предполагаю в своих читателях должную степень любопытства, то не почитаю за необходимость долее извиняться.
Треплев. Нет, мама. То была минута безумного отчаяния, когда я не мог владеть собою. Больше это не повторится. (Целует ей руку.) У тебя золотые руки. Помню, очень давно, когда ты еще
служила на казенной
сцене — я тогда был маленьким, — у нас во дворе была драка, сильно побили жилицу-прачку. Помнишь? Ее подняли без чувств… ты все ходила к ней, носила лекарства, мыла в корыте ее детей. Неужели не помнишь?
Единовластное владычество ружья продолжалось половину моего века, тридцать лет; потом снова появилась на
сцене удочка, и, наконец, старость, а более слабость зрения, хворость и леность окончательно сделали из меня исключительного рыбака. Но я сохраняю живое, благодарное воспоминание обо всех прежних моих охотах, и мои статьи о них
служат тому доказательством.
Шаховской был тогда в большой славе, и все его пиесы игрались на театре с блистательным успехом; наконец, самое важное обстоятельство — князь Шаховской
служил при театре репертуарным членом, и от него вполне зависели принятие театральных пиес и постановка их на
сцену.
И Неверле, кавалерийский офицер, окончивший Сен-Сирское училище, и Робен, политехник, служивший в артиллерии, были очень милые, любезные люди, что не мешало, однако, одному из них относиться к анамитам с тем презрением и даже жестокостью, которые с первых дней поразили Володю и заставили его горячо спорить с одним из своих хозяев. Поводом
послужила возмутительная
сцена.
Володя поблагодарил и, осторожно ступая между работающими людьми, с некоторым волнением спускался по широкому, обитому клеенкой трапу [Трап — лестница.], занятый мыслями о том, каков капитан — сердитый или добрый. В это лето, во время плавания на корабле «Ростислав», он
служил со «свирепым» капитаном и часто видел те ужасные
сцены телесных наказаний, которые произвели неизгладимое впечатление на возмущенную молодую душу и были едва ли не главной причиной явившегося нерасположения к морской службе.
Кто мог изобразить эту картину, для которой моя мать
послужила идеалом, и, наконец, что представляет вся эта
сцена, в которой все казалось живым и движется, опять кроме ее, кроме этой святой для меня фигуры, которая стояла неподвижно, склонив под чем-то свою головку — знакомое, прелестное движение, к которому я так привык, наблюдая ее в те минуты, когда она слушала о чьем-нибудь горе и соображала: как ему помочь и не остаться к нему безучастным…
Нужно сказать директору, что если на
сцене будет по-прежнему сквозной ветер, то никто не согласится
служить, всякий уйдет.
Велит лакеем одеваться во время представления и
служить во время фокусов на
сцене, a дома обед сготовить и следить за зверями, кормить их и ухаживать за ними.
Однако
служил я на
сцене 45 лет, а театр вижу ночью, кажется, только в первый раз…
И
сцена стала
служить новым идеям, в серьезной драме и комедии ушла дальше скрибовских сюжетов, в сторону более смелого реализма, а шутка, смех, сатира и то, что французы называют"высвистыванием"(persiflage), получило небывалый успех в форме тогда только что народившейся оперетки.
Мой протест, который я сначала выразил Васильеву, прося его быть посредником, вызвал
сцену тут же на подмостках. Самойлов — в вызывающей позе, с дрожью в голосе — стал кричать, что он"
служит"столько лет и не намерен повторять то, что он десятки раз говорил со
сцены. И, разумеется, тут же пригрозил бенефицианту отказаться от роли; Васильев испугался и стал его упрашивать. Режиссер и высшее начальство стушевались, точно это совсем не их дело.
Он был актер"старой"школы, но какой? Не ходульной, а тонкой, правдивой, какая нужна для высокой комедии. Когда-то первый любовник в светских ролях, Сосницкий
служил даже моделью для петербургских фешенеблей, а потом перешел на крупные роли в комедии и мог с полным правом считаться конкурентом М.С.Щепкина, своего старшего соратника по
сцене.
— О, она сама не пойдет на Образцовую
сцену, — таким же тихим шепотом отвечаю я, — она хочет
служить в провинции, она желает играть много хороших и сильных ролей. И она права. Разве это не талант, способный подчинить толпу? А голос?
Басни наши мы ему отвечаем, как говорится, спустя рукава, и тотчас же приступаем к расспросам об образцовой
сцене, где он
служит, и, главным образом, о «маэстро». Наш старичок оживляется неожиданно. В «маэстро», в его гений он верует, как в святыню. Он рассказывает о нем с увлечением взрослого ребенка.
Но они
служили необходимым украшением боевой
сцены, были «белыми ангелами, утоляющими муки раненых воинов».
Вскоре, впрочем, она увидела, что казенная
сцена не может удовлетворить ее самолюбию, ее жажде выдающегося успеха: она попала в театральную толпу, ей давали изредка маленькие роли в водевилях с пением, — что было далеко не то, о чем она мечтала. Горькое разочарование действительности не только не отняло, не уменьшило, но даже увеличило ее энергию. Она решила устроить свой театр и
послужить искусству, став во главе этого артистического предприятия, дабы через него составить себе имя.
Одно мне больно, как женщине, актерик тут у меня был Валетов, по театру, может знаете, а настоящая-то его фамилия Птицын — из грязи вытащила,
служил он, кроме театра, так по службе за него хлопотала, дозволение играть на
сцене выхлопотала, жалованье ему хорошее положила — обыгрался с хорошими артистами и стал ничего себе — так и он туда же к петербурскому, да в газетах еще коллективные письма против меня подписывал.
— Нельзя сказать, чтобы мы были с ней дружны, — сказала она, — но по крайней мере не ссоримся. Лора и я одинаково избегаем этого. Предметом наших настоящих столкновений
служит мое желание поступить на
сцену.
На
сцене шла новая оперетка, и кроме того приманкой
служила «парижская дива», начавшая, как утверждали злые языки, свою карьеру в полпивных Латинского квартала, перешедшая оттуда в заурядный парижский кафе-шантан, с подмостков которого прямо и попала на
сцену «Аквариума» в качестве «парижской знаменитости», имя которой крупными буквами было напечатано на афишах.