Неточные совпадения
Под этим впечатлением Екатерина не поверила ни одному
слову в показании, данном
пленницей.
Вопросные пункты были предлагаемы ей на французском языке,
пленница отвечала по-французски, со
слов ее ответы писались на русском языке и после того, перед рукоприкладством, переводились ей на французский язык изустно.
Резко взглянула на него
пленница, не говоря ни
слова. Доманский еще более смутился и стал просить у нее прощения.
Сряду четыре дня после этого допроса ходил князь Голицын в каземат уговаривать
пленницу рассказать ему всю правду. Но, несмотря на все его убеждения, она не изменила ни
слова в данном показании и постоянно твердила одно...
Она сказала неправду. Мы знаем уже, что письма эти писаны ею из Германии, задолго до пребывания в Рагузе, и что их не отправил по назначению барон фон-Горнштейн. Князь Голицын должен был знать это из бумаг, находившихся у него под руками, но почему-то не обратил на это внимания и не заметил
пленнице несообразности ее
слов.
«Услышав от меня сии
слова,
пленница сначала, видимо, поколебалась, — пишет князь Голицын в своем донесении, — но потом тоном, внушавшим истинное доверие, сказала, что она хорошо узнала и оценила меня (князя Голицына), вполне надеется на мое доброе сердце и сострадание к ее положению, а потому откроет мне всю тайну, если я обещаю сохранить ее в тайне.
«Я теперь узнал о вашем происхождении», — говорил он, полагаясь на сообщенные ему генерал-прокурором известия, но не сказал на этот раз ни
слова относительно происхождения
пленницы от трактирщика.
На другой день князь Голицын сам отправился к ней. Он увещевал
пленницу рассказать всю правду, подавал ей надежду на помилование, если она раскроет все без утайки и искренно раскается в преступных против императрицы замыслах. Она не отказалась ни от одного из данных прежде показаний и ни одного
слова к ним не прибавила. Больше всего допытывался у ней фельдмаршал, от кого получила она копии с духовных завещаний Петра I, Екатерины I и Елизаветы Петровны.
Князь Голицын был сильно тронут
словами умиравшей красавицы. Он думал, что
пленница и в самом деле раскроет ему наконец все, чего так долго и напрасно добивался он в силу возложенной на него обязанности. Он согласился на два дня отсрочки и приказал дать больной письменные принадлежности.
Доманский продолжал запираться, но сбился в
словах и был совершенно уличен Чарномским. Наконец он изъявил готовность стать на очную ставку с
пленницей.
Фельдмаршал снова стал увещевать
пленницу, чтоб она открыла, кто внушил ей мысль принять на себя имя дочери императрицы Елизаветы Петровны и кто были пособниками ее замыслам. Он напомнил ей о крайних мерах. Надо полагать, что ей было известно, что значат на языке тайной экспедиции
слова: «крайние меры».
По
словам тюремщика,
пленница разговаривала с графом Алексеем Григорьевичем не по-русски, громко, и, как видно, сильно укоряла его, кричала на своего предателя и топала ногами.
Спокойным и твердым голосом, смотря прямо в глаза Доманскому,
пленница отвечала, будто отчеканивая каждое
слово...