Неточные совпадения
Дай бог… (
пастор, а за ним и все присутствующие при
слове «бог» поднялись с мест и стали.
Быстро сочетав все эти обстоятельства в своем соображении, Ида, не говоря ни
слова матери, бросилась к зятю. Шульц тотчас поехал и, возвратясь через полчаса, объявил, что утопленник действительно есть токарный подмастерье Герман Верман, которому на гроб и погребенье он, Шульц, оставил двадцать пять рублей, прося знакомого квартального доставить их
пастору.
— Да, конечно,
пастор, наш добрый и ученый
пастор. Я нарочно позвал его. Я другого не хотел, потому что это ведь он, который открыл, что надо перенесть двоеточие после
слова «Глас вопиет в пустыне: приготовьте путь Богу». Старое чтение не годится.
Потом — не могу и этого дня забыть — осмелься кто после этого уверить, что в
пасторе Глике не было крошки предведения, предведения, одним
словом, вдохновения Минервы!
— Точно так, господин
пастор! — отвечал Густав, убежденный голосом и выражением лица Глика в истине
слов его и между тем блуждая мыслями как бы в мире волшебном.
Так обдумывал, рассчитывал и наконец скрепил
пастор словами: быть так, сидя на коньке своем, с которого уже не было возможности его свести.
Произнеся
слово «сего»,
пастор засунул правую руку в левый боковой карман своего кафтана и, не найдя в нем бумаги, которую туда положил, вдруг остановился среди речи своей и среди дороги, как будто язык его прильнул к нёбу, а ноги приросли к земле.
Пастор, будто по предчувствию, дрожащими руками ухватился за тетрадь и, лишь только взглянул на первые
слова заглавия, обратился с гневом к Дихтерлихту...
— Фуй, фуй, Вульф! — вскричал
пастор, у которого лицо вспыхнуло от необдуманных
слов цейгмейстера.
— Мое повествование, — так начал цейгмейстер, возвратясь в кабинет
пастора, — будет продолжением того, которым пугал нас Фриц, когда мы подъезжали к Долине мертвецов. Вы помните, что я дал
слово на возвратном пути свесть знакомство с тамошними духами. Я и исполнил его. Да, господин
пастор, побывал и я в когтях у сатаны. Вы смеетесь и, может быть, думаете, что я подвожу мины под мужество моей бесстрашной сестрицы. Право, нет. Если хоть одно красное словцо скажу, так я не артиллерист, не швед! Довольны ли вы?
Пока Елисавета осыпала своего подсудимого ругательствами, Адольф успел прочесть данный ему лоскуток и прочие бумаги, упал со слезами на колена перед распятием, благодарил в несвязных
словах Бога за спасение свое и брата и потом, встав, объявил
пастору, что свадьбе не быть.
— Поэтому и рассказ ваш выдумка? — сказала прекрасная слушательница, стыдясь минутного своего испуга. — А где
слово шведа? — прибавил
пастор.
«Отказываю половину своего сокровища бедным, а другую рингенской церкви, чтобы она…» С этим
словом сапожник испустил дух так скоро, что усердный
пастор не успел прочесть отходной.
Пастор готов был произнести
слово судьбы, как вдруг отворилась с шумом дверь церкви и перед нами явилась высокая женщина, с лицом медного цвета, с черными длинными волосами, распущенными по плечам, в нищенской одежде.
Я определился бы при немецкой церкви
пастором; стал бы проповедовать
слово Божие, как здесь делаю; основал бы академию, scholam illustrem [Знаменитую школу (лат.).]; а ты, моя милая Кетхен, была бы украшением почтенного семейства какого-нибудь боярина…
Этот зов остановил роковое
слово, которое готово было вылететь из уст взбешенного цейгмейстера и, может быть, навсегда бы разрушило дружеские связи его с
пастором и его воспитанницей.
Здесь
пастор отдохнул немного, потом, обратившись к своей спутнице, не смевшей сказать ни
слова в защиту того или другого, ибо, по-видимому, уже между ними не было
слова на мир, снова продолжал...
— Знаем, знаем! — закричали в один голос духовный отец и военный. — Но бывают сверхъестественные силы… — прибавил с притворным ужасом последний, давая
пастору знак головой, чтобы он подтвердил его
слова.
— Ваше
слово, господин
пастор, ваше
слово должно быть свято. Я хочу, чтобы Катерина Рабе вошла с моим именем в стан русский. Где ж моя невеста?
Он твердил, что наши миссионеры совершенно неспособны к своему делу, и радовался, что правительство разрешило теперь трудиться на пользу
слова божия чужеземным евангелическим
пасторам.