Они уходят, я надеваю фрак и хочу идти. Звонок. Входят еще трое: мой знакомый, старый москвич Шютц, корреспондент какой-то венской газеты, другой, тоже знакомый, москвич, американец Смит, который мне представляет типичнейшего американского корреспондента газеты. Корреспондент ни слова по-русски, ему переводит Смит. Целый допрос. Каждое
слово американец записывает.
Неточные совпадения
И, по-видимому, «
Американец» даже гордился этим и сам Константину Аксакову за клубным обедом сказал, что эти строки написаны про него… Загорецкий тоже очень им отдает. Пушкин увековечил «
Американца» в Зарецком
словами: «Картежной шайки атаман».
На другой день Смит сказал, что
американец послал телеграмму в 2 тысячи
слов — всю мою статью, все, рассказанное мной.
Матвей хотел ответить что-то очень внушительное, но в это время с одной из кроватей послышался сердитый окрик какого-то
американца. Дыма разобрал только одно
слово devil, но и из него понял, что их обоих посылают к дьяволу за то, что они мешают спать… Он скорчился и юркнул под одеяло.
— А, что! Я говорил вам, — сказал он, поворачиваясь к смеющимся
американцам и забывая даже перевести свои
слова. — Га! Вот как дерутся у нас, в Лозищах.
Правду сказать, — все не понравилось Матвею в этой Америке. Дыме тоже не понравилось, и он был очень сердит, когда они шли с пристани по улицам. Но Матвей знал, что Дыма — человек легкого характера: сегодня ему кто-нибудь не по душе, а завтра первый приятель. Вот и теперь он уже крутит ус, придумывает
слова и посматривает на
американца веселым оком. А Матвею было очень грустно.
В черной громаде пролета, точно нора, светилось оконце мостового сторожа, и сам он, как ничтожный светляк, выполз из этой норы, с фонарем. Он тотчас же увидел на мосту иностранца, а это всегда нравится
американцу. Сторож похлопал Матвея по плечу и сказал несколько одобрительных
слов.
Они устроили бы еще лучше и удобнее, но им помешала в этом супруга хозяина брюк: явилась в кухню и начала говорить самые грубые
слова на всех языках одинаково плохо, как это принято
американцами.
Одеваясь,
американец то напевал фальшивым баском какой-то мотив, то принимался насвистывать и изредка обменивался со своим тренером короткими, отрывистыми
словами, раздававшимися так странно и глухо, как будто бы они выходили из самой глубины его желудка.
— А есть и связь: Наполеон хотел завоевать мир мечем, а гг.
американцы своим долларом. Да-с… Что лучше? А хорошие
слова все на лицо: свобода, братство, равенство… Посмотрите, что они проделывают с китайцами, — нашему покойнику Присыпкину впору. Не понравилось, когда китаец начал жать янки своим дешевым трудом, выдержкой, выносливостью… Ха-ха!.. На
словах одно, а на деле совершенно наоборот… По мне уж лучше Наполеон, потому что в силе есть великая притягивающяя красота и бесконечная поэзия.
Эти качества сказывались и в лицах мужчин и женщин и даже детей, в их манерах, подчас резких и шокирующих европейца, в походке, нервной и торопливой, с какой
американцы ходят по улицам, обмениваясь со знакомыми на ходу лаконическими, как телеграмма,
словами, и в этой простоте отношений, и в бесцеремонности, подчас наивной.
Поэт, любивший витиевато-замысловатые
слова, бывшие, впрочем, в духе того времени, под «
американцами» разумел жителей русской Америки, под «грифонами» — корабли, под «драконами» — пушки, под «полканами» — конницу, а под «орлиными стадами» — русский народ.